Виктор Доценко - Правосудие Бешеного
В его голосе было столько отчаяния, что Гоча-Курды решил ему поверить, но...
- Ладно, попытаюсь поверить, что не ты виновен в смерти Амирана! Тогда ответь мне: кто виновен в смерти его жены и дочери? - Гоча взглянул на Джанашвили злыми немигающими глазами.
Огромным усилием Джанашвили удалось сохранить бесстрастное лицо. И черт его дернул расправиться с ними! Правду говорят: жадность фраера сгубила! Здесь нужно все отрицать и придерживаться официальной версии: сгорели! Почему? Откуда ему знать? Следствие установило: это был несчастный случай! Так жалко этих бедняжек! Он, как и обещал Амирану, всячески им помогал: и деньгами, и продуктами, и транспортом... Единственный, кто может опровергнуть его слова, мертв, а мертвые молчат!
Все это в мгновение ока пронеслось в мозгу Джанашвили.
- Откуда мне знать что-то другое, кроме того что выявило следствие? Несчастный случай! Какой страшной смертью погибли эти бедняжки! - Нугзар участливо вздохнул и покачал головой. - Какое горе! Ведь я, как и обещал вашему племяннику, столько помогал им! И деньгами, и продуктами, и транспортом! Они ни в чем не нуждались! Бог видит, что я любил их...
- Тебя, падаль, не Бог сейчас видит, а тот, кому ты поручил убить этих ни в чем не повинных бедняг! - с трудом сдерживаясь, чтобы не бросится на эту сволочь, медленно проговорил Гоча-Курды, чеканя каждое слово.
- Неправда! - судорожно вскрикнул Джанашвили. - Никому я не поручал убивать их! Меня кто-то хочет подставить, потому и наговаривает! Пусть в лицо мне скажет!
- В лицо? Хорошо! - неожиданно спокойно произнес обвинитель. - Идем к машине!
- Идем! - с вызовом согласился Нугзар.
Ему показалось, что он сумел преодолеть самое страшное, сумел зародить сомнение, и человек, с которым сейчас его сведет Гоча-Курды, никак не может быть Слюнявым, а кто-либо другой будет только произносить слова, а слова и есть слова. Нуга даже повеселел, и на его бледном прежде лице проступил румянец.
В "Мерседесе" сидел только водитель, который, едва они подошли, открыл заднюю дверцу, и на сиденье Джанашвили увидел телевизор-двойку.
- Что, кино сейчас будем смотреть? - весело осклабился лысый Нуга.
- Угадал: кино! - хмуро бросил Гоча-Курды и кивнул водителю.
Вспыхнул экран, и через какие-то секунды Джанашвили так побелел, что это было видно даже в сумерках: еще не досмотрев до того места, когда Слюнявый с потрохами сдает его, он понял, что все кончено. Тем не менее попытался ухватиться за соломинку:
- Эта сволочь специально подставляет меня: он всегда меня ненавидел и захотел отомстить! Не виновен я в их смерти! Не виновен! - И его голос и все его тело дрожали так сильно, словно на дворе стояло не теплое лето, а морозная зима.
- Если бы ты, мразь, честно признался в этом страшном злодеянии, то я бы просто пристрелил тебя, как бешеную собаку... - Голос Гочи был усталым и брезгливым: от брезгливости он даже скривился и совсем тихо закончил свою мысль: - Но ты сам себя перехитрил...
На следующий день на трассе, ведущей к границе с Германией, австрийская дорожная полиция нашла совершенно исправную машину с мертвым телом, которое было буквально искромсано каким-то острым предметом. Единственное, что осталось в целости и сохранности, это лицо, искаженное застывшей страшной гримасой, и пальцы рук. Труп отвезли в морг ближайшего городка, где патологоанатомы пришли к следующим выводам. По всей видимости, над беднягой измывались, пока он был жив, до того момента, когда он умер от страшной боли: не выдержало сердце. Других причин смерти вскрытие не обнаружило.
Паспорт, найденный в кармане трупа, был австрийским, но фамилия в нем столь трудно выговаривалась на немецком языке, что полицейские отправились к своему спецу-компьютерщику. Тот быстро установил, что мертвец - Нугзар Джанашвили - большая русская шишка: богач, депутат и все такое. Оставленные нетронутыми пальцы и лицо, а также наличие документов свидетельствовало о том, что целью убийц было явно запугать или предупредить кого-то ...
Газеты разнесли новость о гибели Нугзара по всей Европе. Еще через день отголоски этих газетных статей и сообщения информационных агентств дошли до Москвы. В столице России никто о его смерти особо не жалел: в Думе его лишь официально помянули, а в остальном все были рады, что освободилось такое теплое местечко. Началась обычная грызня за дележ оставшегося от Нугзара аппетитного пирога.
На следующий день после того, как новость о гибели Джанашвили достигла Москвы, "государственный человек" Шура инкогнито и в полном одиночестве, по бывшему в его распоряжении паспорту сотрудника ООН, позволяющему путешествовать без виз по всему миру, вылетел а Париж.
Часа полтора они гуляли с Велиховым по парку Версаля. Двое хмурых амбалов из велиховской охраны сопровождали их, но на приличном расстоянии.
- Мы-то с тобой знаем, Аркадий, что в политике и бизнесе друзей не бывает, а бывают только временные союзники, - философски заметил Шура. - Время Нугзара вышло много быстрее, нежели мы рассчитывали. Человек он был поганый, но полезный. Вот такой исторический парадокс, впрочем, типичный для российской политики в целом. Пусть земля ему будет, как говорится, пухом, хотя, принимая во внимание все то, что он натворил и что в результате сотворили с ним, вероятность пуха, как сказали бы физики, ничтожно мала... Но меня не так волнует загробная судьба Нуги, как судьба тех денег, которые через него пришли в Россию и были обналичены. Ты знаешь, куда он их спрятал?
- Нет. Придется искать. Такую солидную сумму еще раз получить будет трудно.
- Да, задал нам задачку покойник. Ведь президентские выборы на носу, а без этих денег нам с тобой, Аркаша, честно говоря, мало что светит...
- Не унывай, Шурик. Ты еще молодой, и твое поколение уже не учило в школе одну популярную советскую песенку, где были такие слова: "Кто ищет, тот всегда найдет". Так что у нас, дорогой мой "государственный человек", нет иного выхода, кроме как искать и найти...
На этой слабо оптимистической ноте собеседники расстались, и Шура незамедлительно возвратился в Москву.
Велихова огорчила смерть Джанашвили, но не потому, что он пожалел Нугу, а потому, что он всерьез напугался. Его посетила одна важная мысль: человеческую жизнь, даже охраняемую двадцать четыре часа в сутки, даже имеющую депутатскую неприкосновенность, ничего не стоит отнять. Смерть Джанашвили настолько напугала Велихова, что он, никому ничего не сказав, даже жене и детям, сел в свой личный самолет и скрылся в неизвестном направлении. Для такого крайнего случая он прикупил небольшой островок, построил там богатый двухэтажный особняк. Оборудованный по последнему слову техники и электроники, особняк был совершенно неприступен для вторжения любых посторонних.
Для того чтобы приобрести этот пустынный островок, затерянный в Тихом океане, Велихов специально создал небольшую фирмочку на Каймановых островах, причем на подставное лицо, и произвел оплату по такой длинной и запутанной финансовой цепочке, что найти ее концы даже при сильном желании было практически невозможно. Фирмы-однодневки благополучно исчезли, впрочем, как и люди, служившие в них.
Удалившись на этот островок, Велихов решил пересидеть там некоторое время и обдумать свои дальнейшие действия...
Конечно, вопрос, поставленный Шурой, в высшей степени беспокоил и его...
Савелию позвонил Андрей Ростовский и предложил встретиться. Когда они сошлись на одном из московских бульваров, Ростовский протянул Савелию пухлый сверток.
- Возьми! - сказал он.
- Что это?
- Триста тысяч баксов. От общака. Премия за помощь с Нугзаром.
- Убери это! - поморщился Савелий. - От вас мне ничего не надо.
- Возьми, "законников" обидишь, - пояснил Андрей, - это общее решение, причем единогласное, большой сходки. От Нуги им на прощание солидный куш перепал, вот они и расщедрились...
- Нет, Андрюша, не возьму! - твердо сказал Савелий. - С этой лысой нечистью я хотел покончить по личным мотивам, а не за деньги! Если нельзя по-другому, то отдай эти деньги в какой-нибудь детский дом. Сделаешь?
- Твои бабки, как скажешь... - Ростовскому явно не понравилось поведение Бешеного. - Сделаю, конечно. Но вообще... В первый раз вижу человека, который от таких денег отказывается! А ты крутой, Бешеный...
- Ладно, замнем! - сказал Савелий; ему больше не хотелось говорить на эту тему...
Савелию ничего и никому не хотелось объяснять, почему он не берет себе уворованные у народа деньги Нугзара, почему не желает ходить в должниках у лидеров криминального мира; почему ему вообще отвратительно видеть, как свора олигархов и чиновников всех мастей жадно грызется за жирные куски, отрываемые от тела его многострадальной Родины...
С брезгливостью следил Савелий за этой грызней и грустно думал, что "свято место пусто не бывает": вместо одного Нугзара придет другой, не лучше прежнего, и тогда ему снова придется вершить свой суд, свое правосудие.
