Джейсон Сэтлоу - Убийца с нежными глазами. Сборник
Олив, должно быть, мертва, но с Терри все в порядке, и в какой-то момент я даже подумала, что он сейчас подойдет и поможет мне встать. Никакой спешки, подумала я. Мне пока что неудобно. На дерево можно опереться, и это хорошо, потому что я устала. Я небрежно поинтересовалась, где могут быть мои туфли. Я почувствовала какое-то движение, и, когда я снова открыла глаза, я увидела испуганные лица склонившихся надо мной людей. Я не знала, что им сказать. Я уже забыла, что происходит, кроме того, что я замерзла.
Наверное, еще прошло какое-то время. Люди в желтых комбинезонах направляли наконечники шлангов на дом, водяные сабельки прорубались сквозь огонь. Вокруг меня собрались люди с обеспокоенными лицами, и губы их двигались. Это было смешно. Казалось, они не понимают, что не произносят ничего. Такие серьезные, такие суетящиеся и такие настойчивые. Их губы и зубы двигались безо всякого видимого результата. Затем я лежала на спине, глядя на ветви деревьев, проносящиеся через мое поле зрения, по мере того как меня уносили прочь. Я снова закрыла глаза, надеясь, что мир перестанет лететь с такой скоростью, прежде чем меня стошнит. Несмотря на огонь, меня знобило.
ГЛАВА 15
Постепенно ко мне вернулся слух. Слабые голоса, звучавшие в отдалении, приближались ко мне, и наконец я поняла, что надо мной кто-то наклонился. Дэниел, излучающий свет, словно архангел, возник над моей головой. Его контур был расплывчатым, и я почувствовала невероятной силы побуждение коснуться рукой собственного лба, словно героиня какого-нибудь фильма, очнувшаяся после глубокого обморока, бормочущая: «Где я?» Наверное, я умерла. Ну конечно, в аду тебе придется воссоединиться с твоим бывшим супругом, флиртующим с сиделкой. А, вот он ключ к разгадке. Я была в больничной кровати. Она стояла справа от него, в белом синтетическом халате, святая девственница с судном, не отводящая взгляда от его великолепного профиля. Я совсем забыла, как хитер он может быть в таких ситуациях. Выражая крайнюю озабоченность моим состоянием, он забрасывал у себя за спиной сеть своего сексуального обаяния. Я пошевелила губами, и он наклонился еще ниже. Он сказал:
— Мне кажется, она пришла в себя.
— Я позову врача,— сказала сиделка и исчезла.
Дэниел погладил меня по волосам.
— Что такое, малыш? Тебе больно?
Я облизала губы.
— Чертова задница,— сказала я, но вышло как-то невнятно, и боюсь, он не понял, к чему я клоню. В этот момент мне больше всего хотелось быть в состоянии вышвырнуть его вон. Я закрыла глаза.
Я вспомнила вспышку, оглушающий грохот, Олив, пролетающую мимо меня, как манекен. У нее был неестественный вид, вывернутые руки, ноги раскинуты странно вкривь и вкось, словно мешок с песком пролетел по воздуху и плюхнулся на землю с глухим звуком.
Олив, должно быть, умерла. Невозможно было бы починить части ее тела, вывернутые наизнанку взрывом.
Я вспомнила Терри с окровавленным лицом, умер ли и он также? Я взглянула на Дэниела, силясь спросить обо всем этом.
Дэниел понял мой немой вопрос.
— С тобой все в порядке, Кин. Все хорошо. Ты в госпитале, и Терри тоже здесь,— сказал он. И после небольшого колебания добавил.— Олив не дотянула.
Я снова закрыла глаза, надеясь, что он уйдет. Я сконцентрировалась на различных частях своего тела, надеясь, что они все в наличии. Множество драгоценных деталей моего организма причиняли мне болевые ощущения. Сначала я подумала, что у меня специальная кровать, ограничивающая свободу движений, но оказалось, что это всего-навсего сдерживающая комбинация синяков, всевозможных ремней, болеутолителей и компрессов на тех местах, где кожа у меня была обожжена. Если вспомнить, что я стояла всего в десяти футах от Олив, мои раны были до смешного незначительными — ушибы и ссадины, легкое сотрясение мозга, поверхностные ожоги. Меня госпитализировали, главным образом, из-за шокового состояния.
Я все еще не могла сообразить, что произошло, но не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что взорвалось что-то серьезное. Газопровод. Скорее бомба. Звук и картина разрушения указывали на взрывчатое вещество ограниченной мощности. Я посмотрела потом в справочнике и узнала, что такие взрывчатые вещества придают телу скорость до трех тысяч футов в секунду, что гораздо быстрее, чем обычная скорость передвижения человека. Мое путешествие от крыльца дома Олив до дерева было максимально приближено к условиям свободного полета.
Вошла врач. Это была простая женщина с добрым лицом и достаточным запасом здравого смысла, чтобы попросить Дэниела выйти из палаты, пока она меня осматривает. Она мне понравилась, потому что при виде Дэниела она не пришла в состояние ступора. Я смотрела на нее доверчиво, как ребенок, пока она проверяла наличие признаков жизни в моем организме. Должно быть, ей было под сорок, у нее была небрежная прическа, никакой косметики, умные глаза полны сочувствия. Она взяла меня за руку, и при этом ее прохладные пальцы переплелись с моими.
— Как вы себя чувствуете?
У меня на глазах навернулись слезы. Черты моей матери возникли передо мной вместо лица врача: мне снова было четыре года, мне только что удалили миндалины, и горло дерет страшным образом. Я совсем забыла, каково это, испытать на себе теплоту, излучаемую теми, кто ухаживает за больным человеком. Меня обволакивает нежностью, которой я не знала с тех пор, как умерла моя мать. Я плохо переношу состояние беспомощности. Я много приложила стараний, чтобы ни в ком и ни в чем не нуждаться, и вот, оказывается, я не могу спокойно перенести присутствие уверенного человека, владеющего ситуацией. В какой-то степени это было большим облегчением — лежать в этой луже нежности и полностью отдаться ее заботам.
К тому времени, когда она закончила осмотр, я была более или менее в форме и желала бы получить свои вещи. Я осторожно попыталась расспросить ее о моем истинном состоянии.
Она сообщила мне, что я нахожусь в палате госпиталя Св. Терри, что я была принята сюда через приемный покой вчера вечером. Кое-что из того, что она мне рассказала, я помнила, но лишь фрагментарно: вой сирен, ставший особенно надрывным, когда машина скорой помощи заворачивала за угол, ослепительно-белая полоса над моей головой в приемном покое, бормотание медицинского персонала, занятого инвентаризацией моих повреждений. Я помнила, каким облегчением было наконец оказаться в постели: чистой, закутанной со всех сторон, доверху набитой лекарствами и не чувствующей боли. Теперь было уже позднее утро первого дня нового года. Я все еще чувствовала себя очень слабой и с опозданием обнаружила, что погружаюсь в сон, не отдавая себе в этом отчета.
В следующий раз, когда я проснулась, доктора не было, но была сиделка, которая помогла мне управиться с «уткой», умыла меня, поменяла на мне рубашку и простыни подо мной и привела меня в сидячее положение, так что я могла обозревать мир вокруг себя. Было уже почти двенадцать часов дня. К этому времени я умирала от голода и набросилась на вишневое желе, которое сиделка извлекла неизвестно откуда. На этом мне удалось продержаться, пока не появилась тележка с ланчем. Дэниела не было, он спустился вниз, в кафе, а когда вернулся, я уже добилась, чтобы мне на дверь повесили табличку «Посетителям вход воспрещен».
Правило, видимо, не распространялось на лейтенанта Долана, потому что вслед за тем я осознала, что он сидит на стуле, просматривая какой-то журнал. Ему было за пятьдесят, он большой и неуклюжий, он носит истрепанные ботинки и светло-бежевый костюм. Судя по складкам, избороздившим его лоб и спускающимся к обвислому, плохо выбритому подбородку, он очень устал. Его поредевшие волосы были в полном беспорядке. Под глазами у него были мешки, и вообще лицо у него было нехорошего цвета. Я попыталась догадаться, чем таким он мог заниматься вчера вечером, что не ложился спать допоздна, может быть, он предвкушал целый день футбол по телевизору, вместо того чтобы допрашивать меня в госпитале.
Он оторвался от своего журнала, посмотрел на меня и увидел, что я проснулась. Я знаю Долана, наверное, лет пять, и, так как мы относимся друг к другу с уважением, мы всегда испытываем в присутствии друг друга некоторую взаимную неловкость. В полицейском департаменте Санта-Терезы он занимается убийствами, и иногда наши интересы сталкиваются. Он не в восторге от частных детективов, а я не в восторге от того, что мне приходится отстаивать право своей профессии на существование. Если бы я могла избежать работы с убийствами, честное слово, я именно так бы и поступила.
— Проснулись? — спросил он.
— Более или менее.
Он отложил журнал и, засунув руки в карманы, подошел поближе к моей кровати. Всю мою обычную самоуверенность в буквальном смысле как ветром сдуло. Похоже было, что лейтенант Долан не совсем понимает, как обращаться со мной в моем нынешнем состоянии.
