Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
– Алена, что скрывать? Назовите, в конце концов, имена проворовавшихся чиновников…
– Вы все можете прочитать в моих статьях…
Да и на кого она могла указать? Вадим считал, что это – Штурмин. А ей не виделось никаких оснований подозревать Бориса! Возможно, она ему по-прежнему верила, а может, то, что именно советник явился инициатором ее участия в самой популярной программе южноморского ТВ, сыграло решающую роль. Но Соболева с честью выдержала испытание, и после последовавшего за четырехчасовой съемкой разговора с Александром Беловицким поняла, что поступила правильно.
Они встретились случайно в курилке телецентра, и был Беловицкий настроен куда миролюбивее, чем при последней встрече. Вымотанная граничащим с хамством поведением ведущего и постоянным нахождением в кадре – неизвестно, какая камера и в какой момент тебя снимает – Алена хотела просто отдохнуть, ни с кем не общаясь.
– А знаете, усталость вам к лицу, Алена. Падает маска бездушной куклы, появляется естественность.
Не реагируя на сомнительный комплимент, журналистка поблагодарила его за любезно предложенную зажигалку и отвернулась к окну.
– Сегодня ваш звездный час, без сомнения. Вы были неотразимы в студии.
Их мысли удивительным образом совпадали, или он умело льстил, прекрасно понимая, чего хочет женщина? И Соболевой захотелось уколоть его в ответ:
– А я ведь знаю, кто порекомендовал вам закрыть проект по Давлатяну, и кто организовал вам повышение.
– Неужели? – в этот раз Беловицкий почти не испугался, только затаил на секунду дыхание и пояснил, – Алена, я стреляный воробей, так что на пушку меня не возьмете.
– Это был Штурмин, Борис Андреевич, советник губернатора, – ей так хотелось, чтобы она заблуждалась, и Борис не имел бы никакого отношения к движению по карьерной лестнице Беловицкого.
Александр не ответил ни «да», ни «нет», только ухмыльнулся, косвенно подтверждая утверждение, и тут же сделал ответный выпад:
– Ваш тайный покровитель, ангел хранитель, без которого вы и шага не ступите.
Не в силах произнести ни слова от негодования, Соболева залилась краской, а его прозрачные рыбьи глаза неслышно смеялись над одержанной маленькой победой.
– Не бойтесь. Я никому не скажу. Видите, Алена, у каждого есть свои тайны, которые не стоит выносить на всеобщее обозрение.
Один ноль в его пользу!
– Я устал, очень сильно устал, потому и ушел из криминальной хроники. Здесь совсем не так, как в Москве или Питере. Другие правила игры. У нас не принято отказывать, если тебе звонят и просят об одолжении. И это не привычный для вас вид коррупции, когда за действие или выгодное бездействие платят деньги. Совсем иначе: дашь-на-дашь. Сегодня ты оказал услугу, завтра окажут тебе. И когда я занимался расследованиями, поверьте, Алена, телефон звонил не переставая: то чей-то племянник попал в объектив телекамер, то чей-то зять засветился в сомнительных делишках, то сын уважаемого человека влип в неприятности. Излишняя огласка никому не нужна. Вот и стараешься репортаж сделать и не навредить никому. Так лавировать, поверьте, сложно.
Освещать федеральные новости и «вести с полей» оказалось проще и спокойнее.
– И часто вас просил Штурмин? – Соболевой хотелось конкретики.
– Мы много обсуждали. Спорили, чуть до драки не доходило, когда точки зрения не совпадали, но об одолжении попросил лишь однажды…
Она приготовилась услышать исповедь, которая пролила бы свет на многие интересующие вопросы, а оказалось, что он издевается:
– Было это совсем недавно. Суть просьбы сводилась к тому, чтобы протолкнуть вас,
Алена, на съемку ток-шоу «Главный угол» по теме «Коррупция», сказал, что лучше Соболевой специалиста нет!
Беловицкий улыбался во все тридцать два зуба.
Два ноль!
– Справедливости ради надо сказать, что Штурмин – страшный человек. Вам повезло попасть в команду советника, оказаться в одной лодке, а не по разные стороны баррикад.
Своих Борис Андреевич не сдает ни при каком раскладе. Он не мыслит категориями «выгодно» или «невыгодно», как любой нормальный политик. Он солдат, безжалостный с врагами и снисходительный к однополчанам. Редкий, вымирающий вид в современном обществе.
– Сам погибай, а товарища выручай?
– Что-то вроде… Ему довелось бывать там, где другим не выжить. Приходилось умирать и воскресать из мертвых. Говорят, арабские наемники до сих пор предлагают за его голову нешуточное вознаграждение.
Алена ясно вспомнила застарелые шрамы на спине и груди Бориса. Никогда не спрашивала, а он не говорил об их происхождении. Подразумевалось, что все и так ясно.
Борис не любил говорить о войне.
– Поэтому нечему удивляться, что Штурмин сломает хребет любому, кто встанет у него на пути. Только его несгибаемая воля позволила навести порядок в крае, прекратить беспредел на улицах… Да, воруют. Не спорю: воруют много. Но среднестатистический гражданин может спать спокойно и не бояться ходить по улицам. К нему в дом не залезут, по голове монтировкой не ударят, не расстреляют возле подъезда за неосторожно оброненную фразу. Только железной рукой можно было приструнить преступность.
– Так уж и не ударят? – усомнилась Соболева, вспоминая, как братки Моисеева едва не надругались над ней в парадной.
– Не придирайтесь к словам, – отмахнулся Беловицкий. – Нынешняя статистика – ничто, по сравнению с делами минувших лет. Сегодня город может спать спокойно.
– Преступность обрела другое лицо и перебралась в чиновничьи кабинеты, в офисы с дорогой мебелью. Но от того не перестала быть преступностью!
– Нет, – согласился он, – не перестала. А вышла на совсем другой уровень. И с ней надо продолжать бороться. Но это объективный закон развития любого общества, и ни Штурмин, ни другие силовики не властны над эволюционными процессами. Все совершенствуется, все изменяется.
– Но советник замкнул многие процессы исключительно на себя, тем самым, создав огромное искушение.
Захлопав в ладоши, Беловицкий охладил ее пыл:
– Ха-ха-ха. Характерный пример ошибочных умозаключений, основанных на ложных предпосылках… Алена, – его тон стал назидательным, – советник никогда не просил себе дополнительных полномочий. Все его участие в комиссиях, комитетах, различных переговорных процессах – исключительно инициатива губернатора и никого больше.
Просто есть люди, которые занимают должности, а есть те, которые работают. К последним относится Штурмин. Потому и рвут его на части.
– Вы нисколько не сомневаетесь в его порядочности? – сбитая с толку, Соболева задала Александру прямой вопрос, ощущая, как внутри поднимается теплая волна признательности за то, что вернул ей веру.
– Абсолютно! Конечно, у него свои тараканы в голове, но у кого их нет? Скажу даже, что у него их больше, чем у многих других. Советник – человек сложный и многогранный, сами знаете. Но не стоит копать под патрона, Алена: потратите силы и время и ничего не найдете. Или вам надо, чтобы его застрелили, прежде чем вы ему поверите?
В памяти всплыли те чувства, которые испытала, услышав бездушный голос диктора, известивший, что на Бориса совершенно покушение. Безысходность. Пустота.
Никчемность потуг человеческих на жизненном пути. Пуля киллера едва не перечеркнула все, что нежно пестовалось изо дня в день.
– Стоило только Штурмину отказаться от подписания многомиллиардного инвестконтракта с западными партнерами, тем самым, вырвав практически из пасти заинтересованных лиц лакомый кусок, как на него открыли охоту. И если бы в этот раз смерть все же забрала его себе, то вполне возможно администрация и представители «D.I.L.» ударили бы по рукам.
– Вы не верите в набившую оскомину версию, что организатором покушения выступал Давлатян?
– Нет. Давлатяну ни от живого, ни от мертвого Штурмина не приходилось ожидать никаких преференций. К тому же Давлатян – не того уровня персона, чтобы организовать убийство Бориса Андреевича. Да еще и в бегах… Не верю я и в убийство из мести бывших авторитетов, отлученных от кормушки: слишком много времени прошло, страсти поутихли. А, руководствуясь принципом «ищи, кому выгодно», без всяких плутаний приходим к фонду «D.I.L.», где четко прослеживается очередность событий.
– Но советник убеждал меня, что фонд всячески проверен нашими силовиками. Разве цивилизованный европейский бизнес может позволить себе решать проблемы методами российских девяностых?
Беловицкий пожал плечами и недоуменно развел руки в стороны. Ему это было также неведомо, как и любому стороннему наблюдателю. Соболева закурила очередную сигарету, погруженная в свои мысли. Руки дрожали, спина покрылась испариной. Неужели она вновь лажанулась? Опять пошла по неверному пути и забрела в такие дебри, что едва не обвинила Бориса во всех тяжких? Как же надо любить человека, чтобы, не имея должных на то оснований и четких улик, почти поверить в его виновность, обвинить в преступлениях, навесить на него ярлык убийцы? Хорошо, что остановилась в шаге от роковой ошибки.
