Крис Чибнелл - Убийство на пляже
На вопросы Харди отвечать не стал.
Карен Уайт догоняет Мэгги Радклифф по дороге обратно в редакцию.
— Это кто-то из местных, — говорит Карен. — Не догадываетесь, кто именно?
— Я одновременно и хочу узнать, и боюсь этого, — отвечает Мэгги.
В отделе новостей Олли просматривает верстку первой страницы, двигает текст по экрану, меняет размер шрифта в заголовке — ПОЙМАН УБИЙЦА ДЭННИ — и сдвигает фото Дэнни ближе к центру. В Олли чувствуется новая уверенность и решительность, которые разжигают в Карен в большей степени материнские чувства, чем плотские желания. Она подходит достаточно близко, чтобы можно было читать. Ниже подзаголовка — ЗАДЕРЖАН МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ — расположены четыре отличных абзаца лаконичного, объективного репортажа. Она поднимает голову, чтобы поздравить его, но Олли уже в другом конце комнаты. В дверях стоит его мать; на фоне ярких волос кожа ее лица выглядит землистой и болезненной. Они стоят слишком далеко, чтобы Карен могла расслышать их разговор или догадаться о чем-то по движению губ, но что бы мать ни сказала, после этого Олли подбегает к своему столу и лихорадочно хватает бумажник, ключи и телефон.
— Срочные семейные дела, — бормочет он на ходу и, набросив на плечи куртку, исчезает.
Карен и Мэгги в замешательстве переглядываются. Какие еще семейные дела могут оторвать Олли от самого значительного материала в его карьере? Люси выглядит угнетенной, но отнюдь не больной. Может быть, это как-то касается его отца?
Доходит до них обеих одновременно.
Задержан тридцативосьмилетний мужчина…
Дядя Джо.
Мэгги тяжело опускается в кресло.
— Господи Иисусе… — шепчет она.
Карен распечатывает пачку сигарет и протягивает Мэгги. После секундного колебания та все-таки берет сигарету.
Карен слышит голос Данверса так четко, как будто он стоит у нее за спиной: «Ключ к сюжету — жена. Найди жену и разговори ее».
66
Марк Латимер бежит так, будто за ним кто-то гонится. Или он за кем-то гонится. Это не размеренный, наполненный смыслом бег Бэт во время пробежек, а беспорядочная и бесцельная гонка вприпрыжку. Только оказавшись на пляже Харбор-Клифф, он соображает, что подсознательно все это время направлялся именно сюда. Он находит пустынную полоску берега между лужами, оставшимися после прилива в камнях, и замирает как вкопанный.
Оранжевое небо покрыто полосками черных, словно закопченных, туч, вдоль горизонта горит вечерняя заря. Марк в ярости грозит кулаком этому причудливому закату.
— Почему? — вновь и вновь задает он один и тот же вопрос, хотя, если бы здесь оказался кто-то, кто мог его услышать, ему было бы очень трудно разобрать, что он кричит. Это слово превратилось в какой-то звериный вой. Марк швыряет камни в море, пока от напряжения не начинает болеть рука. Ярость вырывается из него мощным и быстрым потоком, но от этого не становится меньше. Когда камни заканчиваются и под ногами остаются только мелкая галька и песок, Марк падает на колени и рыдает. Соленая морская вода насквозь пропитывает его джинсы и туфли.
Он должен возвращаться домой, к Бэт. Он нужен ей. Он нужен и Хлое. Но мысль о том, чтобы снова оказаться в этом женском мире домашней работы и уюта, вызывает у него протест. Он должен действовать. Он звонит Бобу Дэниэлсу, единственному другу, который остался у него в органах правопорядка, и предупреждает, что направляется в участок. Он сбрасывает вызов до того, как Боб успевает спросить, зачем он сюда идет.
Вечер теплый, и джинсы его быстро сохнут, оставляя на икрах белые полоски соли.
Подойдя к набережной, он останавливается на приличном расстоянии от круглого здания участка, и абстрактные страхи начинают обретать конкретную форму: где-то здесь сейчас находится убийца его Дэнни.
Боб ждет его на ступеньках. Вместо дружеских объятий они хлопают друг другу в поднятую вверх ладонь.
— Господи… — говорит Марк. — Джо. До сих пор не могу поверить.
Он качает головой, и в этом жесте кроме злости угадывается еще один подтекст: не думал, что в нем есть такие наклонности. Марк знает, что сейчас они думают об одном и том же.
— Я должен его увидеть, — говорит Марк. — Хочу посмотреть ему в глаза.
То, о чем он просит, означает для Боба немедленную отставку, а ведь ему нужно кормить свою семью. Марк это понимает, но все равно не может ничего с собой поделать.
— Дружище… — Обращение это подкреплено двадцатилетней историей их отношений, каждой выпитой вместе пинтой пива, каждой игрой на футбольной площадке. Их детьми, женами, их жизнью. — Ради Дэнни.
Боб оглядывается через плечо.
— Обойди сзади, — говорит он, качая головой, как будто сам не верит в то, что делает это. — Я могу впустить тебя через черный ход. Никто не должен об этом знать, иначе мне конец.
Это самый значительный поступок, который ради Марка делает другой человек. И он надеется, что вся мера его благодарности написана на лице, потому что он не настолько доверяет себе, чтобы произнести это вслух. Дверь, которую открыл Боб, ведет через длинный коридор с бледно-желтыми стенами и резким запахом дезинфекции вниз, к камерам. Марк пытается прикинуть логистику того, как сюда попал. Как Боб это сделал? Выключил камеры наблюдения? Блокировал систему сигнализации?
— Он в третьей камере, — говорит Боб, открывая раздвижную дверь. — Две минуты.
Это единственная занятая здесь камера.
Марк отпускает шторку окошка в двери, и та с громким стуком падает.
Джо Миллер в белом комбинезоне сидит на узкой койке. Он выглядит крошечным. Частично это объясняется обманом перспективы из-за ограничений смотрового окошка, но и без этого он как-то стал меньше. Он сейчас намного меньше того человека, которого Марк считал патетическим маленьким евнухом.
Сам Марк похож на темно-красного рычащего монстра на широкоформатном экране.
— Ты был нашим другом, — говорит он. — Ты приходил в наш дом.
— Прости меня.
Джо поднимает руки. В памяти Марка всплывает строчка из заключения патологоанатома: Дэнни стоял к нападавшему лицом. Это пустое бледное яйцо было последним человеческим лицом, которое его мальчик видел в своей жизни! От этой мысли Марк едва устоял на ногах.
— Я ужасно сожалею, — скулит Джо.
Лицо Марка уже мокрое от слез и слюны.
— Ты недостаточно мужик, чтобы убить своего мальчика? Так ты пришел за моим?
— Это был несчастный случай, — говорит Джо. — Я положил его на берегу, чтобы вы знали. А мог бы бросить в море.
Все, это уже предел того, что Марк в состоянии вынести.
— Ты хоть слышал, что сейчас сказал?
— Он пришел ко мне, потому что ты был для него плохим отцом. Потому что ты бил его.
— Не ищи себе этих долбаных оправданий! — Марк чувствует, как при этих с жаром сказанных словах что-то рвется у него в горле. — Это было единственный раз. А теперь я буду мучиться из-за этого всю жизнь.
Теперь Джо тоже плачет. Да как он смеет?!
— Ты делал с ним всякие грязные вещи, да? Я знаю, они говорят, что не делал, но я думаю, что должен был.
— Клянусь, я ничего с ним не делал. — Тон у Джо умоляющий. — Я только пожалел его. Ты должен мне поверить.
Марк с силой прижимается лицом к двери, и края металла врезаются в его тело.
— Я думал, что буду ненавидеть тебя, Джо. — Он бросает эти слова, словно выплевывает. — Но теперь, когда я вижу тебя здесь, то понимаю, что ты этого не стоишь. Мне жаль тебя. Потому что ты ничтожество, пустое место.
Марк захлопывает шторку смотрового окна, чтобы Джо не успел заметить его ложь. Он все-таки ненавидит Джо, причем «ненависть» — недостаточно сильное слово, чтобы описать тугой комок черной энергии у него в груди, который рассылает неистовые импульсы по всему телу. Он рад, что дверь камеры толстая и прочная, но не из-за Джо, а из-за мысли о Бэт с Хлоей и их новом малыше. Будь у него шанс, он мигом бы вытряс жизнь из этого Джо Миллера!
На улице темно и сыро. Элли с Томом играют в игру, чья капля быстрее скатится вниз по оконному стеклу, пока она ждет звонка от Харди. Она уже не знает, имеет ли право знать, что там происходит. Да и вообще, кто она теперь? Свидетель?
От громкого стука в дверь оба вздрагивают, а Фред начинает что-то бормотать во сне.
— Это Люси.
Элли отодвигает задвижку и впускает сестру в номер. Все отошло на задний план — их ссоры, деньги и ложь, потому что семья — это то место, куда ты идешь, когда идти больше некуда и ничего другого не осталось. Они долго обнимаются, а потом Люси вдруг понимает, что Элли необходимо уйти, чтобы об этом никто не знал.
— Я побуду тут столько, сколько нужно, не переживай, — говорит она, помогая Элли, как маленькой, надеть оранжевый плащ.
