Анна Данилова - Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник)
– Девушка, – обратилась Юля к похожей на мышку библиотекарше, дождавшись, когда та немного освободится от наплыва назойливых, как мухи, читателей, толпящихся за ее столиком и грозивших опрокинуть его вместе с его хозяйкой в своем нетерпении поскорее заказать или сдать книги, – а вы сами не помните Марину Бродягину?
– А почему вас это так интересует? – вдруг неожиданно грубо и резко ответила ей еще недавно улыбающаяся всем подряд и внешне весьма симпатичная особа. – Я давно смотрю на вас… Вы то изучали ее формуляр, словно не знали, что это именно ее журнал, а теперь задаете мне какие-то странные вопросы… Вы знаете хотя бы о том, что я не обязана была вам показывать…
– Марина Бродягина умерла, – произнесла Юля как можно тише. – Вы знали об этом?
– Нет… – Девушка подняла голову и посмотрела на Юлю большими удивленными глазами цвета выгоревшей травы, обрамленными розовыми воспаленными веками. – Умерла? Но от чего?
Реакция библиотекарши – явный шок, вызванный сообщением о смерти одной из читательниц, – была более чем странной. Девушка побледнела и принялась зачем-то растирать себе виски, словно пытаясь таким непонятным способом привести в порядок мысли.
– Ее убили.
– Убили, – глухо повторила библиотекарша. – Как это? Вы извините… Это все меняет… Теперь мне понятно… Вы из милиции?
– Нет, меня прислала сюда ее мать, Александра Ивановна. Вы давно знали Марину?
– Послушайте… – Девушка приподнялась на стуле и зашептала прямо в ухо Юле, обдавая ее горячим, с ароматом мяты дыханием: – Дело в том, что я училась вместе с Мариной, но говорить о ней сейчас, здесь – не могу. Я на работе. У меня полно читателей, я загружена, вы же видите… Но я бы могла вам многое рассказать о ней, она была откровенна со мной… И хотя многие не понимали, что нас связывало, но только со мной она могла говорить открыто, не боясь, что ее осудят… Я освобожусь вечером, в семь часов. Если вы действительно хотите что-то узнать о Марине и если то, что я вам расскажу, поможет вам вычислить убийцу, то мы могли бы встретиться…
– А может, вы сейчас отпроситесь, и мы поговорим?..
– Нет, что вы, это исключено. У нас должно в скором времени произойти сокращение, а потому все выслуживаются, каждый держится за свое место… Все это крайне серьезно, потому что я не представляю себе, где еще я смогу устроиться, если меня уволят.
– Да, может, и не уволят?
– Никто ничего не знает. Но у меня не сложились отношения с Татьяной Петровной, нашей заведующей, причем с первого дня… Все… Извините, я больше не могу говорить…
В зале появился молодой мужчина с книгой в руке, но, направляясь в сторону тихо беседующих Юли и библиотекарши, он вдруг решил притормозить возле стенда с новыми поступлениями.
– Как вас зовут? – спросила Юля.
– Наташа. Зима Наталья Сергеевна.
– Зима?
– Да, у меня такая холодная фамилия… Так вы придете сюда к семи или мне куда-нибудь подойти?
– Я приду сюда, в библиотеку.
Юля вышла на улицу с тяжелым чувством безысходности, словно сокращение ожидало ее саму, а не девушку с ледяной и морозной фамилией Зима. Как это, должно быть, страшно: оказаться на улице и не иметь средств к существованию.
И еще: что такого интересного могла рассказать ей Наташа, о чем не могла говорить в библиотеке? Одноклассницы. Это интересно…
* * *Петр Александрович Тимофеев жарил рыбу, когда в его дверь позвонили. Выключив огонь под сковородой, он пошел открывать.
– Это хорошо, что вы предупредили о своем визите, – сказал он вошедшей Юле, помогая ей раздеться в прихожей, и тут же торопливо, хотя и весьма предупредительно, с извинениями принялся расстилать у нее под ногами мокрую тряпку: – Вы можете не разуваться, только, если вас не затруднит, конечно, слегка вытрите подошвы… Спасибо. Знаете ли, я живу один, приходится все делать самому…
– А Александра Ивановна?
– Вы шутите! Да разве я позволю ей мыть здесь полы? Вот что-нибудь приготовить – это пожалуйста, а так – нет… У меня была домработница, очень милая девушка, но оказалась нечиста на руку… У нас с ней вышел конфликт, она упрекнула меня в том, что я ей мало плачу, но я платил ей ровно столько, сколько она запросила сама, а уговор, сами знаете, дороже денег…
Юля подумала о том, что не будь Тимофеев так худощав, а следовательно, легок на подъем, навряд ли он сам мыл бы себе полы. Обычно мужчины к пятидесяти-шестидесяти полнеют и превращаются в эдаких ленивых любителей выпить и поспать. Петр Александрович, очевидно, был не из их числа. Подвижный, веселый человек, он напоминал папу Карло с добрыми глазами и седыми длинными прямыми волосами, прикрывавшими уши и делавшими его совсем уж трогательным сказочным персонажем или артистом. К тому же он был одет в яркую клетчатую рубашку и бежевые домашние теплые брюки, а уж его тапки, вырезанные из толстого войлока, прошитые суровой нитью, явно самодельные, и вовсе вызвали у Юли чувство умиления…
– Проходите, пожалуйста, вот сюда, в гостиную. Чай я уже заварил…
– От чая не откажусь, но вообще-то у меня не так много времени… – И, не дав ему опомниться, Юля тотчас приступила к делу: – Петр Александрович, что вы можете рассказать о Марине? Взгляд, так сказать, со стороны.
Тимофеев, который знал, что визит Земцовой связан с убийством Марины, все равно не успел психологически подготовиться к разговору, а потому, тотчас забыв о чае, сел, а точнее, рухнул, где стоял, на диван и, сцепив в нервном движении длинные костлявые пальцы, опустил голову. Он волновался.
– Понимаете, мне как-то неудобно говорить о Мариночке после всего, что с ней случилось… Но я предупреждал Сашу, я постоянно говорил ей, что им надо разъехаться, что Марина ведет такой образ жизни, что жить рядом с ней с каждым днем становится все опаснее и опаснее…
– Что вы имеете в виду?
– У нее были мужчины. Разные. Саша вам, наверное, не рассказывала, но Марина многих приводила прямо домой. Я видел этих парней, этих бритоголовых типов с маслеными глазами, которые могут испугать одним своим видом… Но Саша боялась не только их, но и оставлять дом на Марину…
– Марина пила?
– Нет, вот уж чего не было, того не было… Если и выпьет, то как все, немного, за праздничным столом… Во всяком случае, пьяной я ее ни разу не видел. Но она занималась проституцией! Она приводила в квартиру сомнительных людей, которые в отсутствие Саши могли вынести из дома все, что угодно… Могли оставить включенным газ, пустить в ванну воду и забыть о ней…
– А что вы знаете о ее связи с отцом Кириллом?
– На мой взгляд, его заидеализировали. Слишком. Не тот он человек, который способен был повести за собой людей. У него у самого рыльце в пушку. Я уж не знаю, откуда он вообще взялся, ведь он не местный, он приезжий, но его прошлое окутано тайной… Я не раздражаю вас этими словами? Вдруг вы его почитательница?
– Нет, не беспокойтесь… Так что вы можете сказать об их отношениях? Политическая сторона его жизни меня пока не интересует.
– Когда Саша рассказала мне о том, что они – любовники (а она их сама застала!), то я сначала не поверил. Понимаете, уж слишком они не подходили друг другу…
– Но почему? Не будь он в церковных одеждах…
– Да это все понятно, тем более что отец Кирилл красивый мужчина, видный, да и Марина была… – он вздохнул. – Но она же меняла мужиков, как носовые платки, зачем ему была нужна такая женщина, тем более что он женат? Связь с Мариной могла только навредить его карьере…
– Может, это любовь?
– А я так думаю, что она имела от него деньги, и немалые. Любовь… Да Марину интересовали только деньги. Она собиралась купить отдельную квартиру, сделать там ремонт…
– Это она вам сама говорила?
– Не мне, а матери, когда они скандалили… Саша – человек тихий, и скандалы у них были тоже тихими, это когда она плачет, а Марина говорит ей гадости… Марина предлагала Саше переехать ко мне, при моем согласии, кстати! Я давно зову ее к себе, а квартиру оставить ей, но Саша всегда отказывалась. Она считала несправедливым оставлять квартиру такой непутевой дочери, которая, как говорила Саша, «превратит ее в бордель».
– А вы никогда не задумывались, почему у такой приличной женщины, как Саша, выросла такая дочь?..
– Задумывался. Это было заложено в ней с детства. Ведь мы с Сашей встречаемся давно, я знал Марину еще девочкой… Она хоть и хорошо училась, но все равно была в ней какая-то червоточина. Вы знаете… Хоть и не положено так говорить о покойниках… Но ведь Марина пыталась соблазнить и меня. Да-да, не удивляйтесь. Она раздевалась, когда мы оставались в доме одни, и принималась расхаживать передо мной в таком виде.
– Может, вам показалось? Может, это сейчас вы так говорите, когда она стала такой, а тогда это могли быть обычные невинные переодевания…
