Николай Оганесов - Играем в «Спринт»
— Откуда я знаю, Таня? — оправдывался он. — Ну откуда я могу знать?
— Тогда почему мы уходим?
— Ты что же, ничего не поняла? — Игорь понизил голос. — Она же сумасшедшая. Знаешь, что она сказала мне, когда мы отошли от столика? Что будет приглашать на все танцы подряд. Так что, если хочешь просидеть весь вечер одна, я не против — давай вернемся.
— Терпеть не могу твоих идиотских шуточек…
Девушка наконец надела пальто, напялила свой капюшон, отвернулась от зеркала и тут, заметив устремленный на себя взгляд, испуганно схватила Игоря за рукав. Он обернулся.
— Ну вот, я же тебе говорил. — Он схватил ее за руку и торопливо повел к выходу.
Лена слышала, как за ними захлопнулась дверь, но долго еще не могла двинуться с места, глядя на свое заплаканное лицо, отраженное в огромном, в человеческий рост, зеркале…
Из детского сада вышла нянечка. Она выплеснула на землю горячую воду из ведра и, окутанная паром, с любопытством посмотрела на сидевшую в беседке женщину.
Ямпольская встала и направилась к калитке…
КРАСИЛЬНИКОВА
— Выгораживать сына я не собираюсь, — заявила Красильникова, и по тому, как решительно она это произнесла, Логвинов понял: Светлана Сергеевна ждала разговора и настроена по отношению к Игорю агрессивно.
Инспектор не спешил с выводами, и потому ответа на вопрос, что заставляет эту женщину занять именно такую позицию — свойства характера, равнодушие или желание избежать упреков в свой адрес, — у него не было. За те несколько минут, что прошли с начала беседы, мать Красильникова успела убедить его в одном: судьба сына волнует ее меньше, чем можно было ожидать.
— …Ему двадцать восемь лет. Возраст, когда пора отвечать за свои поступки. — Так она закончила свою мысль и одновременно как бы подвела черту под предварительной частью беседы.
Они сидели в просторном врачебном кабинете, сплошь заставленном стеклянными шкафами. Сквозь их прозрачные стенки были видны лежащие на полках эмалированные сосуды, банки, прикрытые марлей инструменты, пузырьки с лекарствами. Под потолком назойливо гудела лампа дневного света.
Светлана Сергеевна сидела, не касаясь спинки стула, внешне спокойная и подтянутая. Изредка она проводила пальцами по отворотам своего халата, проверяя, застегнута ли верхняя пуговица, и, убедившись, что застегнута, профессиональным жестом засовывала руку глубоко в карман. Халат был сильно накрахмален, и инспектор подумал, что он, наверное, страшно жесткий и скрипит, как застывшее на морозе белье.
— Видите ли, Светлана Сергеевна, — Логвинов отодвинул чистый бланк протокола, — в первую очередь нас, конечно, интересуют обстоятельства дела. Если вам что-нибудь известно о совершенном неделю назад преступлении, мы будем благодарны за помощь. Если нет — просто расскажите о своем сыне, нам это тоже интересно.
— Что и как там произошло, не имею ни малейшего представления, — отрезала Красильникова. — Живу я в другом районе города и на Первомайской не бываю.
Это прозвучало как подтверждение прежней линии невмешательства и предупреждение, что она снимает с себя всю ответственность за действия сына.
— Но вы знаете, что Игорь арестован? — спросил Логвинов. У него начинало складываться впечатление, что он вообще попал не по адресу.
— Два дня назад ко мне приходила Тамара, его жена, и сказала, что его забрали в милицию.
— А в чем он обвиняется, вы знаете?
Красильникова утвердительно кивнула.
— И это вас не удивляет?
— Как вам сказать… — Она без всякой надобности поправила шапочку, из-под которой кокетливо выглядывала прядь оранжевых, мелко завитых волос. — И да и нет.
— Поясните, пожалуйста.
— Долго рассказывать…
— Ничего, время у нас есть.
Светлана Сергеевна не спускала с собеседника твердого взгляда своих наведенных бледно-зелеными косметическими тенями глаз.
— Когда Игорю исполнилось пять лет, муж бросил меня, — сказала она бесстрастно. — С тех пор он ни разу не видел сына, открытки ко дню рождения не послал. Я воспитывала Игоря одна, без чьей-либо помощи.
— Вы хотите сказать, что, если бы отец…
— Я хочу сказать, — перебила она, — что делала для Игоря все, что было в моих силах. Он ни в чем не нуждался, никогда и ни в чем не был хуже других детей. Поэтому и удивляет, как могло случиться, что из него вышел… — Она запнулась, потом энергично продолжала: — Я хочу сказать, что из него вышел неполноценный член общества. Безусловно, мне, как матери, обидно сознавать, что мой сын оказался преступником…
Инспектор подождал продолжения, однако Светлана Сергеевна, в очередной раз подтвердив свою непричастность к случившемуся, а заодно подчеркнув объективность своих суждений, замолчала.
— Я вижу, отношения с сыном у вас не сложились, — констатировал Логвинов. — Почему, если не секрет?
— У меня нет секретов, — тоном учительницы, поучающей нерадивого ученика, сказала Красильникова. — А отношения… отношения у нас были не хуже, чем у других… — Она выдержала паузу и добавила: — Да, не хуже. Я считаю, нормальные отношения. — В подтексте звучало: разве в других семьях лучше?
— Он доставлял вам много хлопот?
— Игорь — взрослый, самостоятельный человек…
— Это я уже слышал, — мягко остановил ее Логвинов. — Я имею в виду не последние годы, а, скажем, детство, переходный возраст.
— Не больше, чем другие.
— Значит, он рос нормальным мальчиком?
— Совершенно нормальным, — с оттенком неприязни уточнила Красильникова.
— Ну, хорошо, — сдался Логвинов. — Вы сказали, что происходящее, с одной стороны, удивило вас, а с другой — не было для вас неожиданностью. Как это понимать?
Светлана Сергеевна, сощурившись, перевела взгляд на стеклянный шкаф, словно ответ на этот вопрос лежал на полке, среди пузырьков с лекарствами, и снова твердо и отчужденно посмотрела на инспектора.
— Перед окончанием школы, — сказала она, — Игорю выдали характеристику. Он принес ее домой, показал мне. В целом о нем отзывались неплохо, но в конце было написано: «Легко поддается чужому влиянию». Я побоялась, что это может повредить ему — Игорь как раз собирался подавать документы в институт, — пошла к классной руководительнице и упросила ее переписать характеристику. Понимаете, зачем я это рассказываю?
— Кажется, понимаю.
— Новую характеристику ему написали, а характер остался, — нашла нужным пояснить Светлана Сергеевна. — Он в самом деле легко поддавался чужому влиянию. Посудите сами: поступил в университет — через год бросил. Я устроила его на работу — он обзавелся дружками, проштрафился в чем-то и уволился.
— А в чем проштрафился?
— Уже не помню… Да это и неважно. — Красильникова явно не хотела говорить о краже. — Примеров и без того достаточно. Взять хотя бы его женитьбу. Я была категорически против, но отец Тамары нажал на Игоря, и он согласился.
— А почему вы были против их брака, Светлана Сергеевна?
— Я считала и до сих пор считаю, что эта девушка ему не пара. Какая-то подозрительная семья — отец вечно в разъездах, неделями не бывал дома. Девушка оставалась одна… — Она на секунду задумалась. — Не знаю, возможно, я не права, не могу сказать. Не лежало сердце — и все. Да и рано было ему жениться…
— Вы думаете, Тамара тоже плохо влияла на вашего сына?
— Он ведь арестован, так что выводы делайте сами, — не без сарказма ответила Красильникова. — Может быть, она, может быть, Федор Константинович, ее отец.
— А что отец?
— Он очень тяжелый человек. Я до сих пор так его и не разгадала. Всегда кичился своей порядочностью, любовью к дочери, а сам, не прошло и года, оставил их, бросил на произвол судьбы, ушел жить к своей сестре…
— Надо полагать, у него были серьезные причины.
— Не берусь судить, — не стала спорить Светлана Сергеевна. — Меня это не интересует.
— А почему сын не перешел жить к вам?
Вопрос, как ни странно, застал ее врасплох.
— Жилплощадь не позволяла? — переспросил Логвинов.
Она пожала плечами:
— Мы просто не обсуждали этот вариант…
— Но если Игорь нуждался, как вы говорите, в постоянном присмотре, контроле… Простите, Светлана Сергеевна, это как-то странно. А может, причина в том, что вы до сих пор не можете простить ему брак с Тамарой?..
— Ну, знаете! — Голос ее осекся, и Логвинов неожиданно увидел, как повлажнели глаза Светланы Сергеевны. — Не надо меня провоцировать! Свой материнский долг я выполнила, и совесть моя чиста! Лучшие годы я отдала ему, отказывала себе во всем, забыла, что такое личная жизнь. У меня голос, я могла бы петь на профессиональной сцене, могла тысячу раз выйти замуж. Всем пожертвовала ради него. И что же?! Что я получила взамен? У этого негодяя было все, чтобы вести честную, красивую жизнь, так нет — нашкодит, как приблудный кот, и в кусты, а ты за него отдувайся. Вылитый отец!.. — Красильникова перевела дыхание. — Да, я не могу видеть его жену, ненавижу всю их семейку! Они чужие для меня люди, и я не вижу причин скрывать это. Я сознательно устранилась, перестала вмешиваться в жизнь Игоря. Сам заварил кашу — сам пусть и расхлебывает, а у меня, простите, своих проблем по горло. — Последние слова Светлана Сергеевна произнесла почти спокойно.
