Наталия Левитина - Опасные удовольствия
– Значит, ты будешь носить мне передачи в тюрьму? – с надеждой спросила Дирли-Ду.
– Ты собралась в тюрьму? – изумился сыщик.
– Но ты сам мечтал надеть наручники на Алену Дмитриеву, вспомни! «Держать в объятиях Дирли-Ду и приковать к себе наручниками Алену – вот высшее счастье»! Твои слова. Сколько мне дадут? Я вряд ли дотяну до освобождения!
– Возможно, мне удастся что-нибудь придумать. – Если ты будешь со мной достаточно искренна.
– Я честно не убивала Батурского! Но ты ничего не сможешь придумать. Я держала пистолет голыми руками, я столько отпечатков оставила на нем, я лицом к лицу столкнулась в приемной с Лизой – она наверняка это не забыла. Проклятый Батурский, даже своим самоубийством мне навредил!
– Дирли-Ду, это не было самоубийство!
– Было! Я точно знаю!
– Батурский был левшой?
– Левшой? – удивилась Дирли-Ду. – Сейчас вспомню… Нет!
– Почему тогда после смерти пистолет оказался в его левой руке?
– Не знаю, не знаю! Но он точно не собирался долго жить! Он хотел умереть! Может, у него болел палец на правой руке и он переложил пистолет в левую?
– Глупости! Кто думает о незначительной боли в пальце, отправляясь на тот свет? И кто будет перекладывать оружие в менее тренированную руку, рискуя вместо удачной, безболезненной смерти добиться продолжения постылой жизни, да еще с возможным увечьем?
– Но ведь я его не убивала… – с тихим отчаянием сказала Дирли-Ду. – Не убивала…
…Боль становилась невыносимой, она налетала горячим сухим смерчем, обхватывала голову, сжимала ее раскаленными чугунными тисками. В глазах потемнело, сумасшедшие разноцветные чертики метались в дикой карнавальной пляске, стук молотков рвал на части. Строители заколачивали гвозди этажом выше, и адский грохот накатывал оглушительным ревом волн, боем тамтамов, утробным звериным рыком, барабанными ударами, вливался в череп огненной пульсирующей магмой и плескался внутри обжигающей болью. Батурский обхватил голову руками. Каждый вбитый наверху гвоздь входил в его затылок с легким хрустом яичной скорлупы и пронзал мозг сотнями бесконечно длинных игл.
Внезапно все кончилось. Глеб Николаевич сидел не двигаясь, боясь сорваться в новый поток мучений. Но строительный шум стих, и боль тоже.
Теперь он мог думать. Батурский начал осторожно впускать в голову мысли, пробуя, не растревожат ли они утихшего зверя. Нет, нормально. Глеб Николаевич пошевелился в кресле, автоматически переложил с места на место бумаги. Что с ним будет дальше? Выпадут волосы и зубы, жизнь оставит его сильное, тренированное тело раньше, чем из него улетучится душа. Непонятные приступы смертельной боли вчера получили свое объяснение. Это не временное, случайное недомогание в целом здорового организма – это постепенное и неотвратимое умирание. Болезнь из маленького осьминога разовьется в могучего злого монстра, который протянет свои щупальца ко всем органам, проникнет всюду, опутает, сдавит, сожмет. Боль будет навещать с убийственной методичностью, будет становиться все невыносимее, будет терзать его, пока не превратит в измученное, жалкое существо, исторгающее стоны и мольбу.
Но всего можно избежать. Это в его власти. Не цепляться за жизнь, чтобы в конце концов увидеть в зеркале не свое лицо, а болезнь и боль, остаться в памяти друзей и знакомых истинным, подлинным Глебом, а не жалкими его остатками.
Дверь кабинета отворилась, и вошла Алена Дмитриева. Глеб Николаевич сидел за своим огромным столом и устало и спокойно смотрел прямо Алене в глаза. Потом он перевел взгляд ниже и увидел направленный на него пистолет.
– Здравствуй, Алена, – усмехнулся Батурский. То, о чем он думал, материализовалось в виде несчастной девушки с оружием в руках.
– Здравствуйте, – прошептала Алена. Обычная интеллигентность не покинула ее даже в критический момент. Она не могла не ответить на приветствие шефа, хотя и собиралась его убить…
– Алена, я так виноват перед тобой, бедная ты девочка…
Батурский покачал головой. Чувство глубокой и Искренней вины овладело им, а только что пережитая дьявольская боль и мысли о смерти сделали его необычно сентиментальным в это мгновение. Несчастная девочка, зачем она привлекла его внимание именно в отрезке времени между Вероникой и вечностью? Она могла бы оказаться в его постели до того, как он заболел, или не оказаться вообще. Она не хотела близости с ним, он видел это, но использовал свою власть, не смог удержаться от соблазна овладеть некрасивой, скованной, неумелой и поэтому такой волнующей и притягательной Аленой. И он ее погубил. Погубил человеческую жизнь, пусть неумышленно, но погубил, и тогда не намного он лучше отвратительной Вероники, которая дарила свою смертельную болезнь сознательно и с удовольствием.
Глеб Николаевич смотрел на Алену. Сейчас она почему-то показалась ему удивительно красивой. Огромные, испуганные глаза сияли на бледном лице, в ее облике произошли какие-то незаметные перемены. Она сжимала в руке пистолет и собиралась его убить, но на самом деле это он отнял у нее жизнь пару месяцев назад.
Батурский вышел из-за стола, без страха направился к Алене и притянул девушку к себе. Рука с зажатым в ней орудием предстоящего убийства безвольно повисла, Алена уронила голову на грудь Глеба и заплакала.
– Милая моя, прости. Я только вчера узнал об этом.
– Как вы могли такое со мной сделать?! – рыдала Алена, и Батурский с готовностью мысленно обвинял себя, обзывал последними словами. Он создал банк, он оставит после себя миллионы, есть еще верный Куницын. И это все. Ни одного женского любящего сердца, ни одного детского личика, похожего на него. – Несчастная Алена, которой он так жестоко распорядился. Унылый жизненный финал.
– Я только вчера узнал о том, что болен, – повторил Батурский. Он оторвал от себя мокрое Аленино лицо и посмотрел ей в глаза. – Прости меня, прости. Как ты себя чувствуешь? Ты бледна, и круги под глазами, но как-то необычно выглядишь. – Красивая.
– Да, красивая… – шмыгнула зареванная Алена. – Я исправила нос… Я так долго мечтала об этом, мечтала, что превращусь в принцессу, и вот, когда моя мечта сбылась, – я должна умереть. Это несправедливо! Вы не имели права так поступить со мной!
– Я не знал, – снова повторил Батурский. – Где ты взяла пистолет?
– У вас.
– ?
– У вас дома. В тумбочке у той кровати, где вы мною забавлялись. Я ведь так и не вернула вам ключи от квартиры. Это ваш пистолет. И я… и я… хотела бы… вас убить.
Факт, что Алене это не удастся сделать, был очевиден. Она рыдала на груди потенциальной жертвы, и не делала ничего опасного и смертельного в отношении Глеба Николаевича.
– Зачем тебе брать грех на душу? – грустно улыбнулся Батурский. – Ты ведь знаешь, я и сам скоро умру. Может быть, очень скоро. Давай его мне.
Батурский мягко вынул пистолет из Алениной ладони и отнес его к столу. Потом задумался на секунду и направился к сейфу. Алена тем временем упала на ближайший стул – лишенная опоры в виде директора банка, она не держалась на ногах. Глеб Николаевич достал из сейфа плотный сверток и с ним вернулся к Алене.
– Вот, возьми…
– Деньги, – поняла Алена и с отвращением оттолкнула руку Батурского. – Ваши проклятые деньги! – зло воскликнула она. – Если бы я не боялась потерять зарплату, которую вы мне платили, я бы вам отказала! Я была бы здорова! Вы уже купили меня один раз, а теперь пытаетесь расплатиться деньгами за мою жизнь! Какой вы!
Алена вскочила со стула и бросилась к выходу. Но Батурский поймал ее за локоть.
– Возьми, глупая. – Глеб Николаевич забрал у Алены черную сумку и принялся впихивать туда сверток. – Ну что я еще могу для тебя сделать? Только это! Ты молодая и крепкая, ты сможешь прожить долго.
Езжай за границу, веселись, покупай наряды и бриллианты, занимайся сексом по увлечению, а не из-за боязни потерять работу, забудь о своей болезни и прости меня, прости! Какая была у тебя жизнь? Да никакая. А теперь ты со своим модернизированным носом стала истинной красавицей. Так поживи напоследок в полную силу!
– Правда хороший нос? – со слабой улыбкой спросила Алена.
– Изумительный. С таким шикарным носом никакая болезнь не страшна. Держи свою беременную сумку и покуролесь от души. А я, честное слово, отомщу за тебя и твою загубленную жизнь.
Батурский оглянулся на пистолет, брошенный на огромном директорском столе.
– До свидания, Глеб Николаевич! – негромко сказала Алена.
– Прощай и прости.
Батурский вернулся в свое кресло и с ужасом понял, что боль сейчас нахлынет вновь. И, как назло, строители наверху с удвоенной энергией принялись за свое дело…
…Пряжников сидел понурый и угнетенный. Новость, что возлюбленная Дирли-Ду смертельно больна, потрясла его. Андрей всего лишь собирался со слезами на глазах и комком в горле засадить бойкую девицу в тюрьму за преднамеренное убийство, а Дирли-Ду, оказывается, уже была завербована Вечностью, и в любой момент могла изящно ускользнуть от Пряжникова, умерев.
