Наталия Левитина - Опасные удовольствия
Парень вытащил откуда-то снизу толстый журнал и положил его на высокую стойку из полированного натурального дерева – барьер, разделяющий клиентов и персонал.
– Тут в журнале записано «Елена Мортенсон-Корейкина», но…
– Но имя тоже вымышленное? – догадался унылый Куницын.
– Конечно. То есть оно не вымышленное, оно просто принадлежит другой женщине.
– Вы точно в этом уверены?
– Абсолютно. Моя жена, видите ли, помешана на топ-моделях. И в ее коллекции, среди изображений Кэйт Мосс, Кристи Тарлингтон, Нади Ауэрман и Ольги Пантюшенковой, есть и фотография Елены. Да вы сами ежедневно видите ее по телевизору. Рекламирует что-то французское. Не помню что. И сомневаюсь, чтобы это было совпадение имени и фамилии. Больше ничем не могу вам помочь.
Парень пододвинул обратно к Вячеславу Матвеевичу его деньги.
– Заберите. Услуга того не стоит. Правда, правда, заберите, мне неудобно.
Купюры вновь спрятались в портмоне разочарованного посетителя.
– Что ж, спасибо и на этом, – сказал он невесело. – Значит, не судьба. До свидания, молодой человек.
– Всего хорошего.
Вежливый юноша проводил Куницына взглядом до двери. Почему-то искатель прелестной Дирли-Ду вызывал симпатию. Кто она ему? Ускользнувшая возлюбленная? Но он даже не знает ее имени. А вдруг у него недобрые намерения? Мнимая Елена так спешно собиралась, забыла уйму вещей: дезодоранты, духи, колготки, плейер, тапочки, шарфик, прозрачный бюстгальтер, сувенирного японского медведя. Трофеи осчастливили непритязательных горничных, убиравших номер, а мишка-талисман в клетчатом кепи, с маленьким гофрированным фонариком в лапах теперь прятался в нише полированного барьера, около компьютера.
***
Золотое покрывало упавшей листвы, последнее яркое, но уже негорячее солнце, тонкий аромат хвои, хрустальный осенний воздух. Дирли-Ду жадно впитывала в себя краски, запахи, ощущения и грустила.
Сегодня утром она впервые почувствовала, как неведомый зверек шевельнулся в ней, коснулся изнутри мягкой лапой, причинив легкую боль. Дирли-Ду видела его какое-то мгновение: сверкающий взгляд незнакомого чужого существа, поселившегося в теле, мелькнул в ее глазах в тот момент, когда она утром посмотрела в зеркало и вздрогнула, впервые не узнав себя, – бледное лицо, страдальческий изгиб бровей, белые губы… Она сказала Андрею, что собирается жить долго, не обращая внимания на свою болезнь, но она его обманула. Когда кончатся деньги банкира, когда она уже не сможет швырять направо и налево пачки купюр, приобретая на них удовольствия и веселье, когда мысли о неотвратимой смерти сотрут улыбку с ее лица и в облике райской птички Дирли-Ду все отчетливее начнут проступать черты Алены, тогда она отправится вслед за Батурским. Дирли-Ду это решила давно…
А деятельный Пряжников сегодня повез любимую за город, на природу, и теперь они бродили по лиственному лесу, наслаждаясь ускользающим теплом, беспрестанно обнимая друг друга и целуясь.
– Ты обманул Максима, – сказала Дирли-Ду. – Зачем?
– Затем. Ты ведь не хочешь, чтобы он смотрел на тебя с жалостью. Пусть думает, что ты абсолютно в порядке.
– Если бы! И Константина ты тоже обманул.
– Когда?
– Тогда, – повторила Дирли-Ду интонацию Пряжникова. – Тогда. Из кабинета Батурского, как и из моего бывшего кабинета, можно увидеть только окна противоположного здания и небо. Никакой девятиэтажки, никакой мифической Алисы с подзорной трубой. Ты все выдумал.
– Выдумал. Но если ты хочешь представить мне какие-то доказательства – хоть самые ничтожные, – что не убивала Батурского, я с удовольствием тебя выслушаю. Давай, лапочка, докажи мне, что не всадила в него пулю, не взяла из открытого сейфа деньги…
– Я бы не вложила пистолет в его левую руку!
– Когда впервые убиваешь человека, еще и не так может заклинить! – воскликнул безжалостный Пряжников.
– Но ведь Костя признался, что это он убил!
– Вот и приехали, моя ты логичная, к самому началу! Он признался только потому, что я загнал его в угол и добил фальшивым свидетельством несуществующей глазастой Алисы.
– Ты прав. Да, как бы я доказала свою невиновность? Наверное, никак. Спас меня от тюрьмы!
– Если бы я мог спасти тебя и от болезни!
– Ты не Бог. А всего лишь мой любимый Пряжников. Я только не понимаю…
– Что ты не понимаешь?
– Батурский собирался отдать Косте такую сумму денег… Киллер обошелся бы в десять, не знаю, двадцать раз дешевле…
– Ты, должно быть, регулярная зрительница вечерних теленовостей?
– Конечно. А что?
– Каждый вечер на тебя вываливают сообщения о заказных убийствах, авиакатастрофах, столкновениях автомобилей, наводнениях, терактах, подложенных бомбах, изрешеченных автоматными очередями бизнесменах, взорванных джипах, ты видишь оторванные конечности, лужи крови, изуродованные тела, искромсанную человеческую плоть, и вот ты уже думаешь, что проще заказать убийство, распорядиться чьей-то жизнью, чем решить дело бескровным путем. – Не знаю, я не общался с Батурским, ты с ним общалась. Наверное, он был нормальным человеком. Нормальным в том смысле, что картинки вечерних теленовостей вызывали у него то, что и должны вызвать подобные зрелища у здорового человека, не психа и не некрофила, – рвотный рефлекс. И Батурскому, наверное, было легче проститься с «дипломатом», напичканным деньгами, чем предположить, что по его заказу кого-то лишат жизни.
– Да, действительно. А тебе не кажется, что, поймав Костю, ты одновременно выпустил из капкана другого зверя, более крупного – Куницына.
– Нет, не кажется. Я конфисковал все документы. Компромат, собранный капитаном с твоей помощью, хранится в надежном месте и ждет своего часа.
– Бедный Куницын!
– И вовсе не бедный! – ревниво заметил Андрей. – Все-таки ты к нему не равнодушна!
– Он мой первый мужчина, – сказала Дирли-Ду с грустью. И, заметив огненные всполохи в глазах сыщика, быстро добавила:
– Но с тобой, любимый, никто, никто не сравнится! Ты самый бесподобный, красивый, сильный, смелый, чудесный! Великолепный!
– Я рад, что ты это понимаешь, – удовлетворенно кивнул Пряжников и заключил Дирли-Ду в объятия.
