Елена Сулима - Московские эбани
Вадим холодно снял её руки. И они покорно опустились, прогладив его нежно и печально от груди до бедер. Он отстранился. То, что он говорил, было столь глупо, столь омерзительно, что она предпочла не запоминать. Единственная информация, которая все равно не забылась — это то, что она зря звонит Тоне и мучает бедную девушку, ведь Вадим уже давно расстался с ней. Расстался?.. Но ведь про свою новую женщину он ничего не сказал!.. Во всяком случае, не защитился крепкой семьей ли, женой и ребенком, как это делали другие. А лишь попросил забыть о нем и ушел. Как же!.. Сейчас!..
Ушел, как убежал. Первое, что попалось, где можно осесть в спокойствии — все тот же ресторан «Гурия». Вошел. Официантка вгляделась в него проникновенным взглядом печальных армянских глаз, метнула ему на стол меню и, не дожидаясь пока он его раскроет, спросила:
— Сколько?
— Сто пятьдесят. — Кивнул, испытывая благодарность, за то, что его понимают, Вадим.
Затем к ста пятидесяти граммам водки прибавилось ещё сто пятьдесят вместе с закуской из мясного и рыбного ассорти. Оливки не заказывал принципиально — их любила Марианна. А ещё она любила красную рыбу и буженину. Поэтому закуска не осталась почти нетронутой.
"Может быть я гомик? Только не знаю об этом". — Рассуждал про себя Вадим. — "Но трясет ведь от баб! Трясет! Как вспомнишь, как она воскликнула: "Ах, какая бужениночка!" — так теперь мне от этой буж…" его передернуло, — А Тоня! Ведь не такая пошлая мещанка, а как машина — что вложили, то и выдает. Ничего нового! А сколько их было — одни все знает, и попробуй их знаниям не соответствовать — уничтожат, как класс! А другие сами чуть что — либо вены резать, либо в окно! А Виктория? Вроде бы взрослая женщина! Да ещё и творческая, сильная личность — при этом абсолютно не умеет вычислять ситуацию! Не ожидал я. Я ожидал, что она все сразу поймет. И вот мой полный облом произошел!.. Или… может, это не я гомик, а это она абсолютно мужчинами не интересуется, потому что лесбиянка?! Кто знает, что у неё там было с немыми, да со слепыми?! А теперь миллионер! Ну-у извращенка!"
В таком сумрачном состоянии, хотя выпито было немного, но много передумано, он вышел из машины у своего подъезда. Отпустил своего водителя до завтра, вход к подъезду загораживал синий фургон, пришлось неудобно обходить его через лужу, остановился перед дверью подъезда, полез за ключами, чтобы открыть домофон, но ключей не было. Вадим набрал код и вошел в подъезд, надеясь, перед дверью получше порыться в карманах. Доехал на лифте до своего второго этажа, хотел выйти, но застыл в онемении — вся лестничная площадка была уставлена так, что ему показалось, что это гигантские дискеты, а дом его — вообще компьютер. И если он сейчас переступит порог лифта — то попадется в его сеть. Но тут же усмирил свое воображение и переступил порог.
— Слава те! Явился! Тугрики давай! — вышел ему навстречу из темного угла лестничной клетки Борис. — Мне за машину, расплачиваться надо.
Вадим молча вынул ему из нагрудного кармана две пятисот рублевые купюры, не зная, сколько стоит рейс этой мистической машины, но при этом, зная, что Борис никогда не возьмет себе лишнего. Борис сел в лифт и уехал.
Оставшись в одиночестве, Вадим огляделся. Дискеты оказались картинами. Ими был заполнен почти весь холл его лестничной клетки. А в доме жили непростые люди, так что и сама лестничная клетка была немаленькая. Вадим вспомнил, откуда все эти картины. Что сейчас предстоит упаковывать их на лоджию, отчего все съежилось внутри него — физического труда и всех, связанных с ним заморочек, Вадим не любил.
Но делать нечего. Вадим порылся в карманах, обыскал весь дипломат ключей не было.
Приехал на лифте Борис. Они долго и бестолково обсуждали, где бы это он мог потерять ключи и как глупо чуть, что снимать пиджак, наклоняться в неправильной позе. Потом долго исследовали неправильную позу, но оказалось, что и при ней ничего из карманов не выпадает. Но, что бы они ни думали, как бы не рассуждали о том, как можно потерять ключи, при каких обстоятельствах и какие бывают последствия — итог был один — ключей не было.
— У тебя есть вторые ключи от твоей квартиры? — после получасу разговорного идиотизма резюмировал Борис.
— Есть. У мамы.
— Тогда поезжай к маме, а я твое добро посторожу.
— Она в пансионате. В Анапе. А второй дубликат ключей в квартире.
— Да… Анапа не ближний свет — двое суток по минимуму туда и обратно? Слушай, а чего она у тебя там делает? Это же детский курорт? Она что? Воспитательница?
— Какая она воспитательница? Да она вообще чужих детей терпеть не может! Отдыхает. Как на пенсию с почты ушла, так и отдыхает.
— А… отдыхает, значит… А ключи у нее. Так чего же ты её вообще, куда подальше, за границу, не услал? Ты же можешь, у тебя же турагентство! Я бы услал.
— Вот ещё — баловать! Она меня что — баловала? Она меня по полной программе чуть — что мокрой тряпкой охаживала. Денег карманных вообще не давала. А как на фортепьяно учить вздумала — так я вообще после этого большую половину детства, как под миньоном просидел.
— Под чем? Под чем?
— Под маленьким роялем таким, он мне в наследство от бабки по отцу достался.
— Ну и названице! Так сдуру о чем и другом подумаешь. А от её квартиры у тебя ключи есть?
— Зачем? Она же не выпивает, время от времени, как она их потеряет?
— Вот мне мой отец от верхнего замка оставил, случись что чего. Пожилой все-таки. В магазин, к примеру, вышел, а с ним плохо стало. Правда, у него второй замок есть. От второго он ни за что в жизни не даст. Но с твоей железной дверью мы и при одном замке не сладим. Она на вскрытие не рассчитана. Может через лоджию соседей?
— Да сосед уже пол года как в Италии живет.
— А может эту службу вызвать? Как ее? МЧС что ли?
— Только МЧС нам не хватало! Вот, переполоху-то будет. Не дай бог, по телевизору покажут!
— А давай по нижнему балкону к тебе залезем? Чего? Думаешь Трудно? Второй этаж-то всего.
— Вообще-то нетрудно, но у меня же там окна закрыты.
— Выбьем. Ну и что? Иначе придется ко мне ехать. Да как мы все это добро туда-сюда таскать будем?
Они вышли на улицу. Темнело. Обошли фасад дома, потому что окна квартиры Вадима выходили на торцовую часть и огляделись. Лишь тощее деревце могло им служить подмогой. Внизу под лоджией Вадима была точно такая же застекленная лоджия.
— Значит, так — Я лезу. А ты меня страхуй снизу. — Распорядился Борис, как более трезвый товарищ.
— Это почему это ты ко мне в квартиру без меня лезешь? — Возмутился Вадим.
— Потому как я худой, а ты толстый. — Пояснил Борис.
— Ты что думаешь? Я не могу сам залезть на свою лоджию? Да видел бы ты, как я играю в теннис?! — И полез по лоджии первого этажа.
Борис, не будь дурак, тоже полез — он тоже хорошо играл в теннис. Первое стекло соседа снизу крякнуло под ногой Вадима, но сорвался вниз первым Борис. Сорвался и молча, лежа на земле, потирал ногу. Вадим же тем временем продолжал карабкаться вверх.
Он уже достиг своих перилл, следовало только подтянуться, встать на плиту своей лоджии, а там уже можно думать, как бить стекло. Борис зажмурился, и отполз чуть в сторону, ожидая осколков, что полетят на него. Но оказалось, Вадим уже выдохся — он не мог подтянуться. Его руки не выдерживали массу его тела. Он с несколько секунд покряхтел, покряхтел и грохнулся вниз.
— Я ногу сломал! — это было его первое членораздельное изречение после нескольких минут воя и ругательств.
— Я тоже. — Еле отозвался Борис.
— Да что тоже?! Ушибся, небось, ты был ниже меня! А я с такой высоты!..
— Ушибся — не ушибся, а на две ноги встать не могу… — мужественно констатировал Борис.
Они уставились друг на друга, тупо соображая, что же им делать.
Но тут из мокрых осенних кустов с шелестом и всплесками дождя на них налетел сумасшедший с палкой.
Он дубасил их, не разбирая куда, а никто из них не мог встать на обе ноги, приходилось, отползать, откатываться в стороны и лишь после ряда отборных ругательств Вадим узнал в этом чудище с палкой своего соседа снизу.
Сосед тоже признал его визуально, матернулся и исчез также неожиданно, как появился.
Ладно, я, — возмутился, преодолевая стоны, закатившийся под куст Вадим, — у меня перелом! Но ты-то мог оказать должное сопротивление?
— У меня тоже перелом. — Упорствовал Борис в уже сгустившейся ночной тьме из-под соседнего куста. — Только я более терпеливый. Меня отец воспитывал по-спартански. Он тренером был. По боксу. Знал бы ты как я весь этот бокс ненави-ижу!
— Терпеливый он! Больно мне-е! Мне же больно! — снова взвыл Вадим. А-А-А!
Но тут ветви кустов захрустели так, словно они в глухой ночной тайге и к ним ломится медведь. Они замерли. Стало тихо вокруг на мгновение, и вдруг: новая ураганная волна дьявольской армии налетела на них.
