Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса
В комнату торопливо вошел взволнованный секретарь по европейским делам.
– Есть новости, мистер Холмс? Есть новости? – воскликнул он.
– Кое-какая надежда у меня имеется.
– Ах, слава Богу! – Его лицо просияло. – Премьер-министр завтракает у меня. Может ли и он разделить вашу надежду? У него железные нервы, но я знаю, что он почти не смыкал глаз после этого ужасного несчастья. Джейкобс, вы не попросите премьер-министра подняться сюда? А вы, моя дорогая… боюсь, речь пойдет о политике. Мы присоединимся к вам в столовой через несколько минут.
Премьер-министр был сдержан, но блеск его глаз и легкая дрожь худых пальцев сказали мне, что он разделяет волнение своего молодого коллеги.
– Как я понял, у вас есть что сообщить нам, мистер Холмс?
– Пока это чисто негативно, – ответил мой друг. – Я навел справки везде, где оно могло оказаться, и совершенно убежден, что можно ничего не опасаться.
– Но этого недостаточно, мистер Холмс. Мы не можем вечно жить на таком вулкане. Нам необходимо что-то определенное.
– Именно это я и надеюсь получить. Вот почему я здесь. Чем больше я раздумываю над этим делом, тем больше прихожу к выводу, что письмо вообще не покидало этот дом.
– Мистер Холмс!
– Иначе оно было бы уже опубликовано.
– Но зачем кому-либо было похищать его, чтобы оставить тут?
– Я не убежден, что его вообще кто-либо похищал.
– Так каким образом оно могло исчезнуть из вализы?
– Я не убежден, что оно вообще исчезло из вализы.
– Мистер Холмс, сейчас не время для шуток. Заверяю вас, что в вализе его нет.
– А вы проверяли ее после утра вторника?
– Нет. В этом не было никакой необходимости.
– Не исключено, что вы могли его проглядеть.
– Невозможно, говорю же вам.
– Но я в этом не убежден. По моему опыту, такое случается. Полагаю, там находятся и другие документы. Ну, так оно могло затеряться среди них.
– Оно лежало сверху.
– Вализу могли встряхнуть, и документы перемешались.
– Нет-нет, я все вынул.
– Но ведь это легко проверить, Хоуп, – сказал премьер. – Распорядитесь, чтобы вализу принесли сюда.
Секретарь позвонил.
– Джейкобс, принесите сюда мою вализу. Просто фарс и напрасная трата времени, тем не менее, раз иначе вас убедить невозможно, пусть будет по-вашему. Благодарю вас, Джейкобс, поставьте ее сюда. Ключ всегда при мне на часовой цепочке. Вот документы, как видите. Письмо от лорда Меттона, депеша от сэра Чарльза Харди, меморандум из Белграда, заключения о русско-немецких налогах на зерно, письмо из Мадрида, сообщение от лорда Флауэрса… Боже великий! Что это? Лорд Беллинджер! Лорд Беллинджер!
Премьер выхватил из его пальцев голубой конверт.
– Да, это оно. И письмо в конверте. Поздравляю вас, Хоуп.
– Благодарю вас! Благодарю вас! Какой камень вы сняли с моей души! Но это же немыслимо, невероятно! Мистер Холмс, вы колдун, чернокнижник! Как вы догадались, что оно в вализе?
– Потому что знал, что нигде его больше нет.
– Не могу поверить глазам! – Он кинулся к двери. – Где моя жена? Я должен сказать ей, что все в порядке. Хильда! Хильда! – донесся до нас его голос с лестницы.
Премьер посмотрел на Холмса с лукавыми искорками в глазах.
– Послушайте, сэр, – сказал он. – Все ведь не так просто. Каким образом письмо вновь оказалось в вализе?
Холмс с улыбкой слегка отвернулся, избегая проницательного взгляда этих удивительных глаз.
– У нас тоже имеются свои дипломатические секреты, – сказал он и, взяв шляпу, повернулся к двери.
Приключение «Красного Круга»
– Ну-с, миссис Уоррен, не вижу, что у вас есть особый повод беспокоиться, и не понимаю, с какой стати я, чье время имеет некоторую ценность, должен вмешиваться в это дело. Право же, мне есть чем заняться.
Так сказал Шерлок Холмс и вернулся к толстой тетради, в которой размещал и индексировал сведения о своих недавних делах.
Однако квартирная хозяйка была с избытком наделена упорством и хитростью, свойственными ее полу, и твердо стояла на своем.
– В прошлом году вы уладили дело одного моего жильца, – сказала она. – Мистера Фэрдейла Хоббса.
– А, да! Очень простое.
– Да он-то только про то и говорил – про вашу доброту и как вы осветили мрак. Вот мне и припомнились его слова, как меня саму одолели сомнения и мрак. Я знаю, вы бы его осветили, если бы захотели.
Тщеславность иногда делала Холмса уступчивым, как, надо отдать ему справедливость, и его доброта. Две эти силы понудили его отложить со вздохом липкую от клея кисточку и отодвинуть кресло назад.
– Ну, что же, миссис Уоррен, расскажите, что вас тревожит. Вы, полагаю, не против табачного дыма?
Благодарю вас. Ватсон, спички! Как я понял, вас тревожит, что ваш новый жилец никуда не выходит из своих комнат, и вы вообще его не видите. Ну так, миссис Уоррен, будь вашим жильцом я, вы очень часто меня неделями бы не видели.
– Оно конечно, сэр, да только тут совсем другое. Я боюсь, мистер Холмс, ночами не сплю от страха. Слышать его быстрые шаги то туда, то сюда с раннего утра до поздней ночи и ни разочка его не увидеть – у меня сил нет терпеть. Мой муж нервничает не хуже меня, только он ведь весь день отсутствует на своей работе, а у меня никакой передышки нет. Из-за чего он прячется? Что он натворил? Я ж в доме совсем с ним одна, если не считать девушки, и тут никакие нервы не выдержат.
Холмс наклонился и положил тонкие длинные пальцы на ее плечо. Он обладал почти гипнотической силой утешать, если считал нужным. Испуг исчез из ее глаз, а расстроенное лицо вновь обрело обычное благодушие. Она села в кресло, на которое он указал.
– Если я займусь этим, мне необходимо знать все подробности, – сказал он. – Не торопитесь, подумайте. Малейший пустяк может оказаться наиважнейшим. Вы говорите, что он пришел к вам десять дней назад и заплатил за две недели вперед, включая стол?
– Спросил про мои условия, сэр. Я сказала: пятьдесят шиллингов в неделю. У меня на верхнем этаже есть обособленная маленькая гостиная и спальня со всем прочим.
– Ну, и?
– Он сказал: «Я буду платить вам пять фунтов в неделю, но на своих условиях». Я женщина небогатая, сэр, а мистер Уоррен зарабатывает мало, и деньги для меня очень даже важны. Он достал десятифунтовую бумажку и протянул ее мне: «Вы сможете получать столько же каждые две недели долгое время, если будете соблюдать мои условия. Если вы не согласны, то разговор окончен».
– В чем заключались эти условия?
– Ну, чтоб у него был ключ от входной двери. Да это ничего. Жильцы часто их берут. И еще чтобы никто к нему не входил и чтоб его ни по какой причине не беспокоили.
– Но ведь ничего необычного в этом нет?
– Если в меру, сэр. Только это уж сверх всякой меры. Он живет у нас уже десять дней, а ни мистер Уоррен, ни я, ни девушка ни разу его не видели. Слышим эти его быстрые шаги туда-сюда, туда-сюда, ночью, утром и весь день напролет, но если не считать первого вечера, он ни разу из дома не выходил.
– А, так, значит, в первый вечер он уходил?
– Да, сэр, и вернулся очень поздно, когда мы все уже спать легли. Когда он снял комнаты, он меня об этом предупредил, попросил, чтоб я дверь на засов не запирала. Я слышала, как он поднимался по лестнице уже после полуночи.
– Но как же он ест?
– Он особо потребовал, чтоб мы всегда, когда он позвонит, оставляли бы еду на стуле у его двери. А потом он опять звонит, и мы забираем посуду с того же стула. Если ему что-нибудь требуется, он печатными буквами пишет это на листке бумаги и оставляет на стуле.
– Печатными буквами?
– Да, сэр, печатными буквами карандашом. Одно слово, и только. Вот я захватила показать вам – МЫЛО. Вот еще – СПИЧКА. А этот он оставил в первое утро – «ДЕЙЛИ ГАЗЕТТ». Эту газету я каждое утро кладу рядом с его завтраком.
– Боже мой, Ватсон, – сказал Холмс, с большим любопытством глядя на листки, которые вручила ему квартирная хозяйка, – это, бесспорно, крайне необычно. Затворничество я могу понять, но почему печатные буквы? Это же такой утомительный процесс! Почему не писать? На что это указывает, Ватсон?
– Что он маскирует свой почерк.
– Но почему? Ну, увидит квартирная хозяйка слово, написанное его рукой, так что? Хотя, возможно, вы и правы. И почему такая лаконичность?
– Не нахожу объяснения.
– Это открывает приятные возможности для аналитических предположений. Слова, написанные самым обычным фиолетовым химическим карандашом с широким кончиком. Заметьте, листок оторван с этой стороны, после напечатывания слова, так что от «М» в «МЫЛЕ» осталась только половинка. Кое на что указывает, а, Ватсон?
– На осторожность?
– Вот именно. Очевидно, остался какой-то след, отпечаток большого пальца, ну, словом, что-то, что могло бы выдать его личность. Миссис Уоррен, вы сказали, что он среднего роста, темноволос и бородат. А его возраст?
– Он молод, сэр. Никак не больше тридцати.
