Неле Нойхаус - Глубокие раны
Голос Августы Новак, до этого спокойный и безучастный, начал дрожать.
«…начали молиться. Хайни все время кричал. Моя младшая сестра Ида стояла рядом, слезы бежали по ее лицу. Она и сегодня все еще стоит перед моими глазами. Мы должны были встать в один ряд, лицом к стене. Мария вырвала у меня из рук Хайни и оттащила его. Мальчик кричал, не переставая…»
В переговорной комнате стояла мертвая тишина.
«Оскар убил сначала барона и его жену выстрелами в затылок, потом мою младшую сестру Иду. Ей было только девять лет. Потом он передал пистолет Марии, она выстрелила моей матери в оба колена, а потом в голову; затем она расстреляла моего отца. Элард и я держались за руки. Эдда взяла у Марии пистолет. Я посмотрела ей в глаза. Они были полны ненависти. Она смеялась, выстрелив в голову сначала Эларду, потом Вере. И, наконец, выстрелила в меня. Я и сегодня еще слышу ее смех…».
Пия недоумевала. Каких сил стоило этой старой женщине так трезво и по-деловому говорить об этом уничтожении ее семьи! Как можно было дальше жить с такими воспоминаниями, не сойдя с ума? Пия вспомнила о том, что Мирьям рассказывала ей о судьбах женщин на Востоке после Второй мировой войны, которых она опрашивала в рамках своего научно-исследовательского проекта. Эти женщины пережили невероятное — и ничего не рассказывали об этом всю свою жизнь. Как и Августа Новак.
«Я чудом выжила после выстрела в голову. Пуля вышла через рот. Я не знаю, сколько времени была без сознания, но каким-то образом я собственными силами выбралась из ямы. Они насыпали на нас песок, и я могла дышать только потому, что лежала под трупом Эларда. Я поплелась наверх в поисках Хайни. Замок полыхал ярким пламенем, и я наткнулась на четверых русских солдат, которые, несмотря на мое состояние, сначала изнасиловали меня и только потом отправили в лазарет. Когда я мало-мальски обрела силы, меня вместе с другими девочками и женщинами запихнули в вагон для скота. Он был настолько узким, что там было невозможно сесть, и только если часовой был в хорошем настроении, мы получали ведро воды на сорок человек. Нас привезли в Карелию, на Онежское озеро, где мы прокладывали пути, валили лес и рыли рвы при температуре минус сорок градусов. Вокруг меня женщины мерли как мухи, некоторым девочкам было четырнадцать-пятнадцать лет. Я осталась жива после пяти лет работы в лагере лишь потому, что начальник лагеря ко мне хорошо относился и давал мне еды больше, чем другим. Я вернулась из России только в 1950 году с малышом на руках — прощальный подарок начальника лагеря».
— Отец Маркуса, — сделала вывод Пия. — Манфред Новак.
«В лагере Фридланд я познакомилась с моим мужем. Мы получили работу на ферме в Зауэрланде. Надежду найти моего старшего сына я давно оставила. Я никогда об этом не говорила. Мне и потом ни разу не приходила в голову мысль, что знаменитая Вера Кальтензее, о которой я без конца слышала или читала, могла быть Эддой. Только когда я со своим внуком Маркусом летом два года назад совершила поездку в Восточную Пруссию, и там в Гижицко, бывшем Лётцене, мы встретились с Элардом Кальтензее, я поняла, кто он и кто после моего переезда в Фишбах живет совсем рядом со мной».
Августа Новак опять сделала паузу.
«Я хранила свою тайну при себе. Спустя год Маркус работал в Мюленхофе, и однажды он и Элард принесли с собой старый заморский чемодан. Это был настоящий шок, когда я увидела все эти вещи — эсэсовскую униформу, книги, газеты того времени. И этот пистолет. Я сразу поняла, что это был именно тот пистолет, из которого убили всю мою семью. В течение шестидесяти лет он лежал в ящике, и Вера от него не избавлялась. А когда вы, доктор Риттер, Маркус и Элард рассказали о Вере и трех ее друзьях, я сразу поняла, кто они были в действительности. Элард взял ящик к себе, а Маркус положил пистолет и патроны в свой сейф. Я разузнала, где живут они, эти убийцы, и когда Маркус однажды вечером уехал, я взяла пистолет и поехала к Оскару. Все эти годы он маскировался под еврея! Он меня сразу узнал и умолял сохранить ему жизнь, но я убила его так же, как он тогда расстрелял родителей Эларда. Потом у меня появилась идея оставить сообщение для Эдды. Я была уверена, что она сразу поймет, что означают эти пять цифр, и испытает смертельный страх, так как не будет иметь представления, кто мог об этом знать. Через три дня я застрелила Ганса».
«Как Вы попали к Гольдбергу и Шнайдеру?» — перебил ее Риттер.
«На автофургоне моего внука, — ответила Августа Новак. — Но в отношении Марии это было большой проблемой. Я узнала, что в доме престарелых состоится театрализованное представление с фейерверком. В тот вечер у меня не было машины, поэтому я поехала на автобусе и попросила внука меня забрать. Он даже не поинтересовался, зачем я еду в фешенебельный „Таунусблик“, — он очень был занят собой и своими проблемами. Я заткнула рот Марии чулком еще в ее квартире, а затем повезла ее на коляске через парк в лес. Никто нас не заметил, и никто не услышал во время фейерверка три выстрела».
Августа Новак замолчала. В комнате было совершенно тихо. Трагическая история жизни старой женщины и ее признание потрясли даже опытных полицейских уголовного розыска.
«Я знаю, что в Библии написано: „Не убий!“ — продолжала Августа Новак. На сей раз ее голос был надломлен. — Но в Библии также написано: „Око за око, зуб за зуб“. Когда я поняла, кто они были, Вера и ее друзья, я знала, что не имею права оставить эту несправедливость безнаказанной. Моей младшей сестре Иде был бы сегодня семьдесят один год, она могла еще жить да жить. Об этом я думаю постоянно».
«Получается, профессор Элард Кальтензее — ваш сын?» — спросил Томас Риттер.
«Да. Это наш с моим любимым Элардом сын, — подтвердила Августа Новак. — Он барон фон Цойдлитц-Лауенбург, так как Элард и я на Рождество 1944 года были повенчаны пастором Кунишем в библиотеке поместья Лауенбург».
Сотрудники отдела К-2 еще некоторое время сидели молча за столом, хотя запись закончилась.
— Она была сегодня здесь и хотела со мной поговорить, — сказала Пия в тишину. — Наверняка она хотела рассказать мне все это, чтобы мы больше не подозревали ее внука.
— И ее сына, — добавил Боденштайн, — профессора Кальтензее.
— И вы ее отпустили? — с недоумением спросила Николя Энгель.
— Я понятия не имела, что именно она — наш убийца! — возразила резко Пия. — Как раз был зафиксирован мобильник Новака, и нам надо было ехать во Франкфурт.
— Она поехала домой, — сказал Боденштайн. — Мы поедем за ней. Вероятно, она знает, где сейчас Элард.
— Намного вероятнее то, что сначала она еще прикончит Веру Кальтензее, — вставил слово Остерманн. — Если она это уже давно не сделала.
Боденштайн и Бенке ехали в Фишбах, чтобы арестовать Августу Новак, в то время как Пия читала на мониторе биографию Веры Кальтензее, чтобы найти объяснение взаимосвязи Катарины Эрманн и Ойгена Кальтензее. История жизни Августы Новак глубоко потрясла ее, и хотя Кирххоф, как сотрудница полиции и бывшая жена судмедэксперта, достаточно хорошо знала мрачную сторону человеческой природы, она была изумлена ледяной жестокостью четырех убийц. Волей к жизни в чрезвычайной ситуации этот поступок невозможно было оправдать; скорее они даже подвергли свою жизнь опасности, совершая это зверство. Как можно было вырвать такой кошмар из своего сознания и жить дальше с кровавым преступлением на совести? А Августа Новак? Что только не пришлось ей пережить! На ее глазах были расстреляны ее муж, ее родители, ее лучшая подруга, ее младшая сестра. Ее ребенок был похищен, а она сама вывезена за пределы родины! Пия не могла постичь, где эта женщина взяла силы, чтобы пережить лагерь принудительных работ, унижение, насилия, голод и болезни. Была ли это надежда вновь увидеть своего сына, которая заставляла ее жить, или мысль о мести? Августа Новак в восемьдесят пять лет, тоже в соответствии с уголовным законодательством, должна будет предстать перед судом как убийца троих человек. Именно сейчас, когда она вновь нашла своего, казалось, потерянного навсегда сына, она должна будет сесть за решетку. И не было доказательств, которые как-то могли оправдать ее поступки… Пия прервала чтение. Или есть?! Идея показалась ей сначала безрассудной, но при более детальном размышлении — вполне реалистичной.
Как раз когда Кирххоф набирала номер домашнего телефона Хеннинга, в ее кабинет вошел Боденштайн с мрачным лицом.
— Мы должны объявить Августу Новак в розыск, — заявил он.
Пия приложила указательный палец к губам, так как Хеннинг на другом конце провода взял трубку.
— Что случилось? — спросил он, пребывая явно в дурном расположении духа.
