Леонид Федоров - Злой Сатурн
— Лосей тоже стреляли?
— А вот чего не знаю, того не знаю. Врать не буду. Может, и били. Трудно ли сохатого завалить? И мясо запросто тайком вывезут, сунут под сено или дрова. Я так думаю, а как было — не знаю.
— А кто чаще ружьем пользовался?
— Известно — хозяин Постовалов. Еще Пантюшка Евсюков — Боталом кличут. Эти больше насчет лосей и смекали, а добывали или нет, неизвестно. Как лесничий ружье отобрал, Постовалов вскоре после того уголь вывез, а мне полный расчет вышел.
— А с избой что стало?
— Лесничий перевез на кордон к Зяблову.
— Браконьерской базы больше нет. Хорошо! Еще один вопрос, Тимофей Ильич. Ковалев бывал в вашей избушке?
— В прошлом году один раз ночевал. Только ружье он не брал. У него свое доброе имеется.
— Теперь все. Прочитайте и распишитесь.
— Ежели не посадишь, так подпишу.
— Следовало бы посадить за соучастие. Может быть, суд учтет ваше признание.
У Булыги от волнения задрожали руки, мелкие бусинки пота покрыли лоб. Он испуганно заморгал и осипшим от страха голосом затараторил:
— Коли зачтется, так пиши: у Постовалова в голбце соленая сохатина в бочке лежит, а у Ботала в картофельной яме цельный ящик копченого мяса спрятан. Намедни лосиху с телком на покосе забили.
— Саша! — скомандовал Чибисов. — Быстро за ордером на обыск у Постовалова и Евсюкова! Понятых не забудь захватить. К суду привлечем браконьеров.
— Ой, чтой-то мне теперича будет! — заскулил Булыга, бочком пробираясь к двери.
Глава восьмая
Совещание в кабинете директора леспромхоза было жарким. Вальщики, сучкорубы, шоферы и трактористы словно сговорились, перебивая друг друга, крыли на чем свет стоит техрука за плохую организацию труда и за приписки. Попало рикошетом и самому директору Казакову.
— Вы тут сидите, плануете, а понятия нет, какую деляну сперва рубить, а какую можно и погодить.
— Ты что думаешь, наобум работаем? — огрызнулся техрук.
— А то нет? Весной в семнадцатом квартале лес валили, а дорога к деляне через болотину идет. Вывозить надо, а тут распутица, трактора вязнут. Теперь до зимы хлысты будут на лесосеке валяться. А план у нас как считается? По вывозке?
— Опять же нарушений сколько делаем. Дуй в хвост и в гриву, лишь бы план перевыполнить да премию урвать. А перевыполнение-то на бумаге получается.
— Вон лесничий сидит. Пусть скажет, сколько он штрафов наложил на леспромхоз за эту гонку, а техрук подсчитает, сколько премиальных нам снизили.
Иван Алексеевич встал и резко заговорил:
— Никак мы с вами договориться не можем, а ведь дело у нас общее — дать государству древесину. Мы лес выращиваем, вы его рубите. Но рубить можно столько, сколько имеется прироста древесины, иначе через полвека от тайги останется одна болотистая марь. Лес не завод и не фабрика, перевыполнение плана рубок обернется в конце концов не прибылью, а непоправимой бедой. Поэтому я так строго и взыскиваю за малейшие нарушения. И впредь никаких поблажек не ждите. Очень жаль, что ваш директор, товарищ Казаков, смотрит на все безобразия сквозь пальцы.
Казаков вытер платком вспотевшую лысину..
— Я с себя вины не снимаю, — нехотя признался он. — Текучка заела, недоглядел. Передоверил техруку, а он, показушник, все дело завалил.
— Я вас попрошу… — выкрикнул техрук.
— Зря просишь. По твоей милости восемь тысяч рубликов леспромхоз из своей кассы штрафов выплатил… Теперь собственным карманом будешь расплачиваться.
— Давно бы так! — буркнул Иван Алексеевич.
— Не согласен! — взорвался техрук. — Я о государственном плане пекусь, сил не жалею. Согласно ваших указаний действую…
После совещания Иван Алексеевич медленно шел домой. По главной улице поселка, вздымая облака пыли, возвращалось стадо. Степенно шли коровы, суматошно блеяли овцы. У раскрытых калиток истошно звали буренок хозяйки. Девчонки вицами подгоняли к дому упрямых телят.
Городская детвора, откомандированная на лето к бабкам, не рискуя выйти за ворота, прилипла к заборам, завороженно глядя на табун.
Иван Алексеевич усмехнулся: «Каждый вечер — для них зоопарк. Небось думают, молоко-то в бутылках родится!»
На западе догорала заря. В прозрачном воздухе четко виднелись вершины гор и холмов. Стало прохладно — сказывалась горная местность и близость реки.
Путь в лесничество был мимо усадьбы Верескова. Иван Алексеевич остановился, подумал немного и, толкнув калитку, по выложенной плитняком дорожке прошел к дому.
В кухне за столом, подперев кулаком щеку, сидел Севка. Рядом с ним Зяблов. Севка чем-то был расстроен. Непривычно было видеть этого рослого энергичного парня таким растерянным.
Зяблов, заметив Ивана Алексеевича, толкнул локтем Севку, и тот, подняв голову, обрадовался.
— Вот хорошо, что зашли… Может быть, хоть вас послушает.
— Кто послушает?
— Инга! Заладила свое, никак уломать не могу, хоть из дома беги.
— А ты уступи, если хочешь, чтоб в доме мир был, — Зяблов потрепал его по плечу. — Все, паря, образуется, бабы любят, когда им уступки делают, и ты не противься.
— Вы хоть толком скажите, в чем дело? — не выдержал Иван Алексеевич.
— Известно чо! Мужик с бабой не поладили. Он в одну сторону тянет, она в другую. Но ежели с умом все решить, то выйдет оно к общему удовольствию.
— Подожди ты, Василий Иванович, — с досадой перебил Зяблова Севка, — тут дело такое. Семья у нас, пусть маленькая, а все же семья, и за домом глаз нужен. А что получается? Уезжаю я на катере километров за триста. Не на прогулочку, работы у гидрологов под самую завязку. Неделями на реке вкалываем. Я в отъезде, и она дня три почту по лесопунктам развозит. Ну, дом без присмотра — ладно. Да ведь за нее страшно! Всякий народ в тайге шляется. Не хочу я, чтоб она почтальоном работала.
— По нашим местам работа не женская, — согласился Иван Алексеевич.
— А я о чем говорю! — обрадовался поддержке Севка.
В сенях что-то загремело. Распахнулась дверь, и появилась Инга. Поставила на скамейку сумку с продуктами, улыбнулась Ивану Алексеевичу.
— Наконец-то собрались к нам, дядя Ваня! Севка, ставь самовар, а я стол накрою.
— Не хлопочи. Я на минуту. Ты лучше садись, и уж если меня дядей зовешь, буду с тебя как с племянницы спрашивать. Ты посмотри, до чего мужа довела? На кого он похож? Пилишь, наверное, с утра до ночи?
— Что вы, что вы! — Инга даже ладошками замахала. — Мы с ним совсем не ссоримся. Об одном только договориться не можем. Он, ну прямо как отец, не хочет, чтоб почту по тайге развозила. А мне работа нравится. Лес дремучий, тишина. Едешь и думаешь: где еще такую красоту встретишь? И еще знаешь — ждут тебя люди, а в сумке для них разные вести… Правда, после того случая стала бояться. В дальние поселки одна не езжу, ищу попутчиков, а если везу деньги, так начальник дает провожатого.
Иван Алексеевич слушал и улыбался. Славный человек Инга. Вся в отца. Тот тоже шел по раз избранной дороге, никуда не сворачивал. Да и Севка — неплохой парень. Оба молодые, нетерпеливые, еще жизни не знают. Слушал и ломал голову, чем помочь, как вдруг его осенило — и как эта мысль раньше у него не возникла?
— Без тайги жить не можешь? К лесу привязана? Мне как раз такой человек нужен, питомником заведовать. Работа хлопотливая, не скрою, но интересная. От поселка рукой подать. Не захочешь пешком ходить — коня выделю, верхом ездить умеешь. Вначале с работой будет трудно, помогу. Пожелаешь — поступай в институт на заочное отделение. Первый курс кончишь — помощником лесничего назначу, а там, глядишь, и меня сменишь, годы-то мои уже немалые.
Инга растерялась. Она и мечтать о таком не могла. На почту пошла, чтоб по лесу ездить. А тут самой его выращивать!
— Решай, — Иван Алексеевич улыбнулся. — Может быть, я сужу однобоко, но считаю, что на земле нет благородней работы.
— Ну конечно согласна! Севка, ты слышишь? Дядя Ваня, да мне и не снилось такое! А справлюсь? Тайгу-то я знаю, но тут же все по науке надо. Наверно, не просто лесоводом стать?
— Нелегко. Но если возьмешься за дело серьезно — будет из тебя настоящий лесовод. Да не волнуйся. Учиться будешь, характера у тебя хватит. А для начала книги дам, что не поймешь — растолкую.
— Ох, дядя Ваня! Уж я постараюсь!.. Все! С завтрашнего дня за книги сажусь. Севка, доволен? — Она лисонькой подкатилась к мужу: — Будешь ты теперь в нашей семье базис, а я ученая надстройка!
Иван Алексеевич встал.
— В общем, решили. Расставайся с почтой и с той недели переходи в лесничество… И еще сразу договоримся. Дядей Ваней зови только дома. На работе я для тебя Иван Алексеевич. Ясно? Если какую ошибку допустишь по незнанию — поправлю, а если по халатности, то уж не взыщи, взгрею вдвойне и как с работника, и как с «племянницы». Учти! Ну, мне пора. Чаи гонять в другой раз зайду.
