Фридрих Незнанский - След "черной вдовы"
Не слышал такого от Константина Дмитриевича Гоголев. А ведь давно уже знакомы.
А глубокой ночью, поскольку сон все равно не шел, Меркулов поднялся с постели и принялся звонить в Германию.
Сонный Турецкий встревожился, показалось, что Косте неожиданно стало плохо, а рядом никого нет, кто бы оказал помощь. Все было проще. Константин Дмитриевич все никак не мог успокоиться после очной ставки. Вот и поделился своими мыслями на этот счет с другом.
Александр Борисович понял, конечно, его моральное состояние, но утешать не стал, а, наоборот, начал рассказывать о своих последних «подвигах». Это он называл клиническим способом лечения — когда клин выбивают клином. Ты рассказываешь, делишься соображениями, твой собеседник невольно втягивается, начинает даже советы давать, и собственное горе как бы растворяется в повседневщине, будь она трижды неладна, но ведь куда ж ты от нее денешься?..
Наиболее острые ощущения у него оставило последнее посещение мадам Масленниковой.
— Костя, это —незабываемо! Представь себе... Нет, помнишь чью-то картину? Она в Третьяковке висит. Там изображена такая вся трагическая дама в чем-то темном. Прическа ничего себе, длинное платье, руки так вот. Или вроде того. Не помню, не то у зеркала, не то просто так стоит. Ну, известная актриса, Костя! О, вспомнил! У нее еще дом остался на Никитском бульваре. Или на Тверском? Там какой-то театр рядом. Или даже два?
— Саня, не демонстрируй дремучее невежество, умоляю! На часы посмотри!
— Здрасте вам! Это кто же кому звонит, ты — мне или я — тебе? Если я — слушай, а если ты — ложись спать и мне не мешай!
— Да слушаю я тебя, — почти плачущим голосом сказал Меркулов. — Ты, видимо, имеешь в виду портрет великой актрисы Марии Ермоловой, написанный не менее великим художником Серовым?
— Костя, молоток, с тобой только кроссворды разгадывать! Точно, она. Итак, я вхожу, а у камина стоит эта твоя Ермолова. Только она маленькая стерва, а смотрит выше моей головы, представляешь? Костя, а я же не по собственной нужде! Я уже имел с ней беседу, докладывал тебе. И ничего для себя нового не ожидал. Так вот, слушай дальше.
— Не суетись, она что, сама тебя пригласила?
— Ну! Молодец, сразу просек! Постой, а я тебе не рассказывал, как мой приятель Генрих Крафт явился к ней с официальным визитом и, пока дожидался в гостиной, все, что надо, перефотографировал? Ну артист! Прямо как наш Славка в молодости. Ты помнишь, он к одной бабе закатился, черт-те куда, еле адрес отыскал, а когда уже по лестнице поднимался — с цветочками в руках и пол-литрой в кармане, на площадке встретил мужичка, которого сам же и объявил в розыск. Тот охренел от полного изумления и — в бой, а Славка его по кумполу бутылкой. До бабы так и не дошел, но того фармазонщика повязал-таки и в участок доставил. В одной руке — помнишь? — цветочки, а в другой — фармазонщик! Как же его звали-то?
— Не отвлекайся. — Костя невольно улыбнулся, вспомнив, как смеялись все по поводу того случая, а Грязнов никак не мог найти внятных объяснений, каким образом оказался в том доме и на том этаже.
— Ладно, фиг с ним! Короче, мне Генрих передал, что мадам сильно желают меня видеть в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. А мы с Генрихом как раз снова допросили свидетеля, который видел одного мужичка. За десяток минут до взрыва автомобиля, в который должен был сесть наш консул, тот несколько раз проходил мимо, даже в окна машины заглядывал. Потом у него шнурок развязался на ботинке, и он присел завязать. И быстро убежал. Свидетель думал, что парень хочет обворовать машину, и уже собрался позвонить в полицию, чтобы дать описание потенциального вора. Но тут вышел из дома консул, сел сам за руль... и, как в лучших вестернах, раздался взрыв. Свидетель собрался уже высказать свои соображения примчавшейся полиции, но все вокруг однозначно считали, что это — очередная разборка русской мафии, и он изменил свое решение. Связываться с русскими бандитами было крайне нежелательно. Вот и вся преамбула. Но Крафт отыскал-таки его, и тот все выложил. А когда Генрих посещал с визитом мадам Масленникову, он увидел и узнал по описанию того парня. Он служит водителем у Масленниковой. Итак, перехожу ко второму акту.
— Погоди, не части, дай осмыслить! — Ситуация в понимании Меркулова становилась прямо-таки абсурдной.
— Некогда, Костя, время идет, а время нынче — чистые евро, немцы давно уже забыли про свои марки... Ладно, я вхожу, она стоит как изваяние. «Я пригласила вас, чтобы сообщить...» — ну и так далее. Что она хотела? Совсем немногого. Лично я — соображаешь? — должен немедленно прекратить преследование ее сына, иначе — слушай внимательно! — меня постигнет судьба презренного, я цитирую, Ваньки Герасимова. Оказывается, она уже к нему обращалась — по старой памяти, он ведь тоже питерский и мог бы оказать влияние на президента. Если бы захотел. А он, надо понимать, послал ее. Недипломатическим образом. И теперь она выступала в роли Валькирии, или кто там у них и предсказывает, и приводит в исполнение? Я говорю: «Вы мне, кажется, угрожаете?» — а она: «Нет, пока предостерегаю!» Каково? И — аудиенция закончена. Костя, это жуткая, неизлечимая болезнь, но против нее просто необходимо принимать самые решительные и, может быть, превентивные меры.
—- Ты, надеюсь, не сказал ей, что сын арестован и дает показания?
— Я не тороплюсь приблизить свой жалкий конец, Костя. Пожить хочется. Но у меня сложилось твердое ощущение, что у них тут у всех, я имею в виду наших, поехала крыша. Костя, они действительно уверены, что повсюду хозяева. Ей-богу, хуже американцев! Но те хоть своей страной при этом гордятся, флаг по утрам поднимают, а эти... Не, ну их всех, домой хочу.
— Если желаешь знать мое мнение, скажу вот что. Профессор Ганнушкин, как нам с тобой известно, уже дал достаточно четкое описание известной болезни. И под него подпадает не только Вампир, прости господи, не к ночи будь сказано, а, видимо, и его папаша с мамашей. Это у них семейное. Но я вот еще о чем думаю. Самому-то что докладывать? Ведь никакой же политики, одна сплошная патология. Трагический, не предусмотренный природой, частный случай.
— Или, наоборот, это природа так отомстила. Чуму, холеру там, оспу насылала за все грехи людские, а теперь и у нее, видно, новый подход. А что тебя смущает? Ждать конца следствия уже нет смысла, потому что исход ясен, а расчет — однозначен. Хочешь — сам доложи, не хочешь — меня вызови для доклада, только спасибо скажу. Мальчишки-то как?
— Нет, Саня, мне в моей жизни одного тебя во как хватило! А теперь этот Поремский еще! Перебор, Саня, перебор...
— А чего он натворил?
— Ты себя в его годы вспомни! Ты-то чего делал? А впрочем, черт его душу знает, может, еще и женится на ней... Нет, она, конечно, может, и ничего, на чей вкус... Клавдию Сергеевну несколько напоминает, в молодости.
— О Клавдия! — застонал Турецкий. — Как мне тебя здесь, на чужбине, не хватает!
— Паяц! — сердито бросил Меркулов. И, даже не задумавшись, привычно уже добавил: — Иди отсюда! Не мешай работать!
Александр Борисович Турецкий оглушительно захохотал и отключил телефон.
Оглавление
Пролог. «ШАХИДКА»
Глава первая. В ЛУЧШИХ ТРАДИЦИЯХ
Глава вторая. ЗА НОВЫМ НАЗНАЧЕНИЕМ
Глава третья. ПО СЛЕДУ СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ
Глава четвертая. ПОХИЩЕНИЕ
Глава пятая. ПОГОНЯ
Глава шестая. ПОИСКИ И НАХОДКИ
Глава седьмая. НА АГЕНТУРНОЙ ВОЛНЕ
Глава восьмая. РАЗБОРКИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ
Эпилог. ПОЛНЫЙ РАСЧЕТ
[1] См. роман Ф. Незнанского «Контрольный выстрел» (М., 1996).
[2] См. роман Ф. Незнанского «Контрольный выстрел» (М., 1996).
[3] См. роман Ф. Незнанского «Возвращение в Сокольники» (М., 2003).
[4] См. роман Ф. Незнанского «Контрольный выстрел» (М., 1996).
