Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему
Они оба прислушались к звуку приближавшейся сирены. Он был похож на собаку, услышавшую свисток.
— Меня не существует. Вы никогда меня не видели. Пожалуйста. Луиза, сделайте мне только одно одолжение.
Он — законченный грешник. Как и Луиза. Луиза. Уже только то, как он произнес ее имя… она тряхнула головой, пытаясь вытрясти его из своего мозга.
Он вышел через заднюю дверь как раз в ту секунду, как Джим Такер прошагал по подъездной дорожке. Она мысленно прокручивала в голове варианты, как представить все это Джиму. Она действительно собирается убрать Джексона из общей картины? Ни один из оставшихся двух свидетелей не давал повода считать, что он хотя бы смутно понимает, что происходит вокруг. Сквозь уже несуществующую стеклянную дверь на террасу она знаком показала Джиму Такеру пройти к парадному входу.
— Луиза, я и не знал, что ты уже на месте.
Она увидела в воротах констебля уголовного отдела и двух женщин-полицейских в форме, вот они уже идут по дорожке. И тут у нее зазвонил телефон, и мир вокруг покачнулся. Арчи.
— Сейчас приеду, — сказала она ему. — Арчи, — сказала она Джиму. — Мне нужно идти.
Он поморщился, предчувствуя, какой хаос вот-вот получит в наследство. Она попыталась смягчить удар, что в данных обстоятельствах было почти невозможно:
— Джим, послушай, я пришла сюда только секунду назад, я знаю не больше тебя, и фактически ты — первый офицер полиции на месте преступления, а мне нужно ехать.
Констебль уголовного отдела и двое констеблей в форме направились было к стеклянным дверям террасы, но, поняв, что вот-вот затопчут место преступления, свернули к парадному входу. Одна из женщин-полицейских отделилась от группы и подошла к Мартину Кэннингу. Луиза услышала, как она позвала его:
— Мистер Кэннинг? Мартин? С вами все в порядке? Я — констебль Клэр Депонио, вы меня помните?
Еще сирены, одна из которых принадлежала карете «скорой помощи». Луиза почувствовала вкус крови в том месте, где прикусила губу. Она не сказала: «Джим, вспомни, что за тобой должок». Она не сказала: «Как дела у твоей красавицы-дочки в университете? Спорим, она радуется, что не села за наркоту». Ничего этого не нужно было, он знал, что пришло время платить по счету, — как посеешь, так и пожнешь. Он молча кивнул в сторону задней двери. «Спасибо», — выговорила она и исчезла. Интересно, сколько дисциплинарных, возможно даже, преступных нарушений она совершила за последние пять минут? Она не стала утруждать себя подсчетами.
Арчи по телефону был какой-то странный — напряженный и слегка напуганный, — и она подумала, что его арестовали или он кого-нибудь убил. Но все оказалось еще хуже.
47
Потом они с Ириной направились в его тараканий отель, мимо устрашающего вида мужчин, околачивавшихся у входа. Нечто среднее между швейцарами и охранниками, они всегда были одеты в черные кожаные куртки, всегда с сигаретами во рту. Они открывали двери (иногда) и вызывали такси, но больше напоминали гангстеров. Один из них что-то сказал Ирине, но она только отмахнулась.
А потом они оказались у него в номере, и, не зная, как так вышло, он стоял перед ней в одних трусах и говорил:
— Отличная обивка. Для комфорта, а не для скорости.
Потом время снова скакнуло вперед, и вот она сидит на нем верхом на узкой кровати, в бюстгальтере и туфлях, издавая короткие лающие звуки, которые могли бы означать сексуальное возбуждение, если бы ее лицо хоть что-нибудь выражало. Мартин не принимал в соитии практически никакого участия, неожиданность и торопливость застали его врасплох. Он кончил так быстро и тихо, что ему стало стыдно. «Прости», — сказал он, и она пожала плечами и согнулась над ним, проведя роскошной гривой по его груди, — этот дразнящий жест показался ему машинальным. Он увидел отросшие темные корни ее крашеных светлых волос.
Она слезла с него. Алкогольный туман у него в мозгу немного рассеялся, он смотрел, как она зажигает сигарету, и его охватывало тошнотворное тупое уныние. Едва знакомая женщина в чужой стране не станет бесплатно раздеваться до бюстгальтера с туфлями и скакать на тебе, как на лошади. Может, она и не проститутка по профессии, но взамен она ожидала денег.
Она подобрала одежду и стала одеваться, сжимая сигарету во рту. Поймав на себе его взгляд, она улыбнулась.
— О’кей? — спросила она. — Ты хорошо ведешь время? Хочешь дать мне маленький подарок за хорошее время?
Он встал и запрыгал по комнате, пытаясь влезть в брюки. Эта ночь опустила его достоинство на глубину, которой он раньше и представить себе не мог. Он порылся в карманах в поисках денег. Почти все его наличные достались Гранд-отелю, осталась только двадцатирублевая купюра и немного мелочи. Ирина посмотрела на нее с отвращением, и он попытался объяснить ей, что может спуститься в холл и снять деньги с «Визы». Она нахмурилась и сказала:
— Nyet, «Виза» нет.
— Нет-нет, я не предлагаю тебе «Визу». Я обменяю деньги. Я сниму доллары внизу.
Она энергично закивала. Потом указала на его «Ролекс» и спросила, обматывая голову шарфом и застегивая пальто:
— Хорошие?
— Да, настоящие, но…
— Ты дашь мне.
Ее голос стал резким и неуступчивым. Было четыре утра (он понятия не имел, как так вышло, — когда он в последний раз смотрел на часы, было одиннадцать вечера). В соседней комнате спала пожилая пара из Грейвсенда. Что они подумают, если их разбудит русская женщина, требующая денег за секс? Что, если она начнет кричать и швырять вещи? Просто смешно, часы стоили больше десяти тысяч фунтов, обмен явно неравноценный.
— Нет, я сниму деньги, — настаивал он. — А потом отель вызовет тебе такси.
Мартин представил, как один из грозных мужчин в черной коже сажает ее в такси и смотрит на него, зная, что он только что заплатил ей за секс.
Она сказала что-то по-русски и шагнула к нему, пытаясь схватить за запястье.
— Нет, — сказал он, уклоняясь в сторону.
Она сделала еще один выпад, и он снова отступил в сторону, но на этот раз она споткнулась и потеряла равновесие. Вытянутые вперед руки не спасли ее от удара головой об угол письменного стола из дешевого шпона, занимавшего в маленьком номере почти всю стену. Она вскрикнула, словно подбитая птица, и затихла.
Сейчас она встанет. Сейчас она встанет, держась за ушибленный лоб. У нее будет ссадина или синяк, ей будет больно. Он, наверное, снимет с руки «Ролекс» и отдаст ей, чтобы утешить и чтобы она не устраивала больше сцен. Но она не встала. Он присел на корточки и потрогал ее за плечо.
— Ирина? — нерешительно позвал он. — Ты ударилась, тебе больно?
Шарф соскользнул у нее с головы. Она лежала лицом вниз на дрянном ковре и не отвечала. Беззащитно белела полоска шеи.
Он попытался перевернуть ее, не зная, можно ли это делать с человеком, который сам себя отправил в нокаут. Она оказалась тяжелой, намного тяжелее, чем он предполагал, и странно неподатливой, будто нарочно решила ему не помогать. Ему удалось-таки перевернуть девушку, и она безвольно шлепнулась на спину. Глаза у нее были широко открыты и смотрели в пустоту. От шока у Мартина на секунду замерло сердце. Он отпрянул, наткнулся на спинку кровати, упал, больно стукнулся голенью, ушиб ступню. У него в груди что-то росло, рыдание, вопль, он не знал, чего ждать, и очень удивился, разродившись глупым сдавленным вскриком.
Это было необъяснимо. Только и всего что красная отметина на виске. Для такого исхода был один шанс на миллион — перелом шейного позвонка или внутричерепное кровотечение. Он потом много месяцев читал про черепно-мозговые травмы.
Самая малость. Если бы на ней не было каблуков, если бы ковер не был таким изношенным, если бы у него хватило здравого смысла понять, что ни за что на свете такая девушка, как она, не проявила бы к нему искреннего интереса. На секунду он увидел эту сцену чужими глазами — глазами администрации отеля, мужчин в черной коже, полиции, британского консула, пожилой пары из Грейвсенда, умирающего бакалейщика. Никто из них никогда не истолковал бы происшедшее в его пользу.
Паника. Паника билась у него в груди, циклоном крутилась в мозгу, волна адреналина прошла по его телу и смыла все мысли, кроме одной: «Избавься от нее». Он оглядел комнату, проверяя, как много следов она в ней оставила. Только сумочка. Он бегло просмотрел ее содержимое — убедиться, что там нет ничего, что могло бы указать на него, что она не записала где-нибудь его имя или адрес отеля. Ничего, только дешевый кошелек, ключи, носовой платок и помада. Фотография в целлофановом бумажнике. На фотографии был младенец неопределенного пола. Мартин отказался думать о том, что могла означать фотография младенца.
Он рывком открыл окно. Номер был на седьмом этаже, но окна открывались настежь — в тараканьем отеле никто не заботился о безопасности постояльцев. Он подтащил ее к окну и, неловким объятием держа за талию, словно неумелый танцор, перевалил через подоконник. Он ненавидел ее за то, что она превратилась в громоздкую куклу, набитый песком манекен для штыковых упражнений. Он ненавидел ее за то, как она повисла между комнатой и улицей, как будто ей больше ни до чего не было дела. Русская кукла. На улице стояла гробовая тишина. Если она упадет с седьмого этажа, если ее найдут на тротуаре, то никто не узнает, спрыгнула ли она, или ее столкнули, или она просто упала спьяну. Она столько выпила, у нее в крови должно быть сто процентов алкоголя. Никто не сможет ткнуть пальцем в его окно и сказать: «Это Мартин Кэннинг, британский турист, это из его окна она выпала». Внизу стоял огромный контейнер для строительного мусора, почти полный. Ему не хотелось, чтобы она упала туда, — могут подумать, что кто-то пытался избавиться от тела, что она не сама упала.
