Иван Сербин - Сердце дьявола
– Да, узнала.
– Чей это голос?
– Моей сменщицы.
– Понятые, вам хорошо слышно? – Те закивали дружно. – Назовите имя и фамилию сменщицы, пожалуйста.
– Ее зовут Алла. Фамилия – Ладожская. Только она, по-моему, сейчас болеет. В дверь снова постучали, и давешний лейтенант, просунув голову в щель, бодро доложил:
– Товарищ следователь, все сделано. Паспортные данные переписываются. Свидетелей не нашлось.
– Я так и думал.
– Только что звонили с Петровки, просили передать товарищу капитану или вам: по данной ориентировке на Курском вокзале задержан… – он заглянул в бумажку. – Владимир Андреевич… то ли Баев, то ли Беев. Я толком не расслышал.
– Баев, – кивнул Волин. – Отлично, отлично. Перезвони им, скажи, пусть попробуют снять с него показания, выяснить, почему он пытался сбежать. А то ведь оправится после задержания – замолчит, как партизан.
– Хорошо, товарищ следователь. Сейчас перезвоню.
– А Рибанэ привел? Ободренный было лейтенант снова смутился:
– Никак нет.
– Почему?
– Так нету ее, товарищ следователь. И никто не видел. Волин почувствовал, как у него противно зазвенело в ушах.
***
Пилюгин вошел в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Миша сидел в кресле и играл цепочкой от наручников. На ногах вместо туфель – казенные резиновые сапоги. Хмель давно уже слетел, и теперь был он напряженным и злым. Пилюгин закурил, прошелся по комнате. Миша поднял на него взгляд, раздраженно спросил:
– Ну и?.. Что ты мне хочешь сказать?
– Пять убийств, – вздохнул Пилюгин, останавливаясь и поворачиваясь к Мише. – Три доказать вряд ли удастся, но по сегодняшним двум вопросов у суда не возникнет. Кровь на туфле, а здесь и вовсе взяли с поличным.
– Какая кровь? – изумился Миша. – Где «здесь»?
– Кровь убитого телохранителя, – буднично пояснил Пилюгин.
– Там в двери уплотнитель плохой. Под днище кровь начала подтекать. Ты, когда закрывал дверцы, наступил. Туфлю уже увезли на экспертизу. А если в машине еще и «пальцы» твои найдут, считай, что «пятнашка» обеспечена.
– Конечно, найдут, – заскрипел зубами Миша. – Я же в этой машине за последние несколько дней пару раз сидел. Разговаривали мы, дела обсуждали.
– С Лерой же и того лучше вышло. Взяли тебя, когда ты из ее кабинета выходил. Так что, по совокупности, «вышак» тебе ломится. Но, может, заменят пожизненным.
– Я не выходил из кабинета, – повысил голос Миша. – Не выходил я! Наоборот, хотел войти, но не успел! Это же Маринкин кабинет! Ваши головорезы навалились. Скотье. Руки чуть не сломали. Пилюгин подумал, стряхнул пепел на пол, сказал негромко:
– Насчет головорезов – это ты прокурору на процессе расскажешь. А мне тут не надо песни петь.
– И в машине я не сидел. Просто заметил ее на углу, подошел, постучал. Никто не открыл. Вот и все. Откуда мне было знать, что там кровь чья-то на асфальте?
– Да, это верно. Откуда тебе было знать? – Пилюгин мрачно усмехнулся. – Что делать-то будем, «Боря»?
– Какой я тебе, на хрен, Боря? – вскинулся было Миша, но тут же сообразил: этот человек – его последний шанс на спасение. Не стоит орать на свой шанс. Шанс может и обидеться. – Слушай, Витя, помоги мне отсюда выбраться. «Полтинник» твой.
– Нет, Миш, – они очень быстро перешли на «ты». – Этого сделать я не могу. Даже за такие деньги. Чего не могу, того не могу.
– А за «стольник»?
– Нет, Миша. И не проси. Что угодно, только не это.
– Твою мать… – Миша задумался, застучал нервно мыском сапога по полу. Зазвенел цепочкой «браслетов». – Александру Александровичу ты можешь позвонить?
– А он станет меня слушать-то? – усомнился Пилюгин.
– Станет, станет. Скажешь, что от меня, – станет. И адвоката нашего вызвони. Он даст тебе телефон человека по уголовным делам. Свяжешься с ним, объяснишь ситуацию, скажешь, куда ехать. Десять «штук». Все понял?
– Понял, – Пилюгин вздохнул, покачал головой. – Рискую я, Миша. Здорово рискую. Ты же не просто «непреднамеренный», ты – маньяк. И если станет известно, что я тебе помогаю…
– Не будешь болтать – не узнают. Десять «штук» – нормальные деньги за такую работу. Тебе и делать ничего не придется. Три телефонных звонка. – Миша наклонился вперед, сказал жестко, недобро щурясь: – Не жадничай, Витя. Откусывай в меру, а то ведь можно и подавиться. Пилюгин посмотрел на своего шефа. Сейчас он лихорадочно просчитывал в уме шансы Миши выбраться из этой передряги целым и невредимым. С такими заступниками, да с хорошим адвокатом, да еще когда за тобой стоят большие деньги… Кто знает, как может обернуться дело? Глядишь, через недельку-другую и выйдет Миша Газеев на волю, да еще и с извинениями. И тогда воздастся всем сестрам по серьгам. И тем, которые поддержали, и особенно тем, которые отвернулись. Бросили. Предали. Но, даже если не выгорит у Миши «отмотаться вчистую», все равно. Люди с большими «бабками», они и на зоне – люди с большими «бабками». А большие деньги – это большие возможности. Рисково, конечно, однако игра стоила свеч. Пилюгин улыбнулся сдержанно, кивнул:
– Я понял, шеф. Все будет нормально.
– Давай. И скажи своим коллегам, чтобы не лезли с расспросами. В отсутствие адвоката никаких показаний я давать не намерен.
– Хорошо, шеф. Пилюгин вышел из кабинета, а Миша остался сидеть в кресле, думая о своем, и на скулах у него играли желваки.
***
Волин поставил локти на стол, закрыл лицо руками. Так ему лучше думалось. Рибанэ сбежала. Как ей это удалось, непонятно, но сбежала. Где она теперь, остается только гадать. Вопрос: откуда взялась запись голоса Аллы Ладожской? Волин видел один ответ: кто-то, работающий в «777», записал ее разговор с «клиентом», а потом либо ловко смонтировал его, либо просто убрал реплики «клиента» с записи. Надо представить запись специалисту, чтобы тот определил, на какой аппаратуре производился монтаж фонограммы. Во всяком случае, на любительскую не слишком похоже. Уж больно чистая запись. В кабинет вошел Пилюгин, остановился у стола, взял протокол опознания голоса, почитал, сказал со вздохом:
– Понятно. Ладожская? Это первая убитая девушка? Ну ясно. Слушайте, братцы, – он посмотрел на часы. – Уже половина четвертого. Газеев отказывается от дачи показаний в отсутствие адвоката. Пока этого адвоката найдут, пока он приедет, будет уже поздний вечер. С полуночи дело официально передается в ведение сводной группы. Предложение следующее: я забираю все вещдоки по данному происшествию и Газеева на Петровку, и мы начнем «крутить» его на два последних убийства. Они, хоть и со скрипом, но доказываются. Заодно смогу представить какой-то результат по проведенной операции. Дальше, поскольку первый допрос с Газеева снимаем мы, нас обязаны включить в сводную группу. А уж я буду держать вас в курсе дела. Как?
– По-моему, хорошее предложение, – оценил Лева.
– Хорошо, забирайте его, – кивнул Волин. – Как только закончите допрос, позвоните нам в прокуратуру.
– Конечно. Пилюгин пошел к двери, но на пороге остановился и, обернувшись, спросил:
– Кстати, вы в курсе, что наши парни задержали этого стоматолога, Баева?
***
Ветер понес по улицам морозную пыль. Ожили, закачались ветви деревьев. Прохожие поднимали воротники. Сумерки окутали город, словно огромный дымчатый кот свернулся клубком вокруг небосвода, закрывая мохнатым телом блеклый диск солнца. Кот ворочался – и густые, темно-серые облака приходили в движение, плыли от горизонта к горизонту, и время от времени сквозь них проглядывал хребет диковинного зверя – Млечный Путь. Темнота была ко времени. В сумерках Маринка ощущала себя в относительной безопасности. Она шагала к дому, и единственным желанием, живущим в ней, было – бежать. Куда глаза глядят, лишь бы подальше, подальше от этого страшного города и от обитающих в нем людей, больше похожих на животных. Маринка выбралась из троллейбуса и, озираясь, пошла к нужному подъезду. Теперь тихий дворик выглядел более чем странно. Ей казалось, что даже стены домов хранят воспоминания о пережитом кошмаре. Они впитали кровь ее эмоций, надежно, до самой последней капли. Маринка никогда не вернулась бы сюда, если бы не паспорт. Ее паспорт остался в шкатулке, стоящей на верхней полке платяного шкафа. Утром она была настолько зла, что даже не помнила, как вышла из квартиры. До паспорта ли ей было? Конечно, она могла попросту бросить паспорт – черт с ним! – но без него не купишь билет на поезд. Хотелось ей или нет, а документ надо забрать. Маринка свернула за угол и невольно сбавила шаг. Ей почему-то показалось, что сейчас она увидит стоящего у подъезда Мишку. Скалящегося дьявольской улыбкой психопата-убийцу. Маринка кляла себя за то, что слишком доверяла ему. Ведь можно было догадаться, кто скрывается под именем «Боря», уже после того как исчезла надпись с задней стенки шкафа. Никто, кроме Миши, в квартиру не входил. И об откровениях алкоголички ему стало известно раньше, чем остальным. Что мешало ему вернуться, убить Веру и ее сожителя и только потом вызвать «своих» ребят? Он знал голос Маринки и мог названивать в «777» до тех пор, пока не натыкался на свою «любовь». Он мог войти в собственную квартиру, открыв дверь ключом, «разукрасить» кухню, положить тлеющую «Приму» в пепельницу и ждать, пока она, Маринка, проснется. Все сходилось одно к одному. Маринка прошла мимо длинного ряда машин, вошла в подъезд. Лампочка на первом этаже не горела. Она даже не видела ступенек, и до лифта пришлось добираться почти на ощупь. Маринка вела рукой по сетчатой оплетке шахты, осторожно нащупывая ногой каждую следующую ступеньку. Сначала ей показалось, что она ослышалась. Где-то наверху громко и отчетливо кашлянул мужчина. Звук был ирреальным. Он словно заполнил собой весь подъезд. А может, во всем были виноваты страх и натянутые до предела нервы. Кашель прокатился по гулкой пустоте подъезда, как по трубе. Маринка остановилась, прислушиваясь. Она ожидала услышать шаги, чтобы поверить, – кто-то из жильцов спускается вниз, не дождавшись лифта. Но мужчина просто стоял и молчал. Маринка сделала еще шаг. Тот, кто стоял наверху, засмеялся тихо, почти неслышно. Будто крохотные горошины рассыпались по ступеням. Маринка оглянулась. Ей казалось: стоит сделать еще шаг – и мужчина затопочет вниз, визжа и хохоча от предчувствия свежей крови, как гиена. Дверь подъезда распахнулась, в дверном проеме обозначился женский силуэт. Женщина несколько секунд стояла, привыкая к темноте.
