Фридрих Незнанский - Ошибка президента
Произошло и еще одно куда более мелкое происшествие, которое не всколыхнуло город, но в действительности имело к убийству Афонина самое прямое отношение.
На привокзальной площади была припаркована «БМВ» светло-серого цвета, который в техпаспорте обычно значится как «сафари». Такие машины в Князеве видели не часто. Так вот, «БМВ» появилась там поздно вечером в понедельник, и по крайней мере целые сутки к ней никто так и не подошел. Заметили это немногие, ведь на привокзальной площади народ все время меняется, однако есть и люди, которые постоянно там толкутся. На бесхозную иномарку первыми обратили внимание продавщицы семечек. «Дождется парень, угонят его машину», – говорили они, представляя себе владельца эдаким высоким щеголем в широком драповом пальто с белым шарфом вроде героев рекламы, кладущих деньги в банк.
Однако прошел вторник, а к иномарке так никто и не приблизился, после чего у одного из вечно слонявшихся по площади дедов не выдержали нервы и он заявил о бесхозной машине в милицию.
При проверке оказалось, что «БМВ» зарегистрирована в Москве, но под тем же номером числится еще одна машина – «Ока», принадлежащая инвалиду второй группы. Иномарку с фальшивым номером отогнали во двор князевского отделения ГАИ, где она и осталась. Возникло подозрение, что убийство Афонина и появление бесхозной иномарки – события связанные, однако было совершенно непонятно, зачем людям угонять простецкий «Москвич» и бросать собственную «БМВ».
По всей Владимирской и в соседних Горьковской и Ивановской областях начались поиски «Москвича», принадлежавшего Афонину.
Только после этого Турецкий вернулся в Москву.
3
Старейший криминалист Москвы Семен Семенович Моисеев долго и внимательно рассматривал фотографию, сначала просто через очки, затем через увеличительное стекло.
– Семен Семенович, этих людей мы разыскиваем, а снимок был сделан сорок лет назад. Есть ведь приемы, позволяющие определить, как должно выглядеть это лицо через тридцать-сорок лет?
– Конечно, вы правы, Саша, есть такие приемы, – Моисеев покачал головой, – они основаны на общей теории старения тканей лица. Но, – он снял очки и положил их перед собой на стол, – они могут дать только очень приблизительную картину. Что там говорить, возьмите хотя бы жировые отложения. Они могут изменить лицо почти до неузнаваемости. Поправьтесь вы килограммов на сорок, и с вами на улице перестанут здороваться даже ваши близкие друзья. Преступники, правда, редко пользуются таким методом, потому что нарочно поправиться очень трудно.
Он снова посмотрел на фотографию.
– Можно, конечно, прогнозировать пополнение во многих случаях, но не во всех, поверьте мне. Сколько худощавых лиц за сорок лет превратились в лица с двойным подбородком, я вас спрашиваю? Множество! Значительно меньше округлых стали худыми, в основном это происходит из-за желудочных болезней.
– Так вы считаете, Семен Семенович, что ничего не получится?
– Ну нет, этого я не говорил, Саша, что вы, – Моисеев улыбнулся. – Попробуем, посмотрим. Я так понимаю, что вам это надо срочно?
– Хорошо бы получить уже вчера, да только…
– Если надо вчера, будет завтра, – ответил Моисеев. – А сегодня мы сделаем несколько копий этой вашей карточки, вдруг что случится. Как я догадываюсь, негатив утрачен.
– Увы, – развел руками Турецкий.
Тем более. Приходите часа через два, будет готово.
4
Двух часов, которые ему дал Моисеев, Турецкому хватило на то, чтобы заехать домой и повидаться с Ириной. Он звонил ей пару раз из Князева, но, как всегда, ограничивался лишь самыми общими фразами.
– Господи, Сашка, как я рада, что ты жив, – заплакала Ирина.
– Да что ты, с чего ты взяла, глупенькая моя?
– Знаешь, я уже поняла, чем меньше ты рассказываешь, тем опаснее дело, – ответила Ирина. – А последнее время ты только молчишь. Поэтому я и боюсь.
– Я обязательно расскажу тебе все, только не сейчас, – пообещал Турецкий. – Хорошо?
– Ну вот ваши карточки, узнаете? – Моисеев с улыбкой протянул Турецкому три одинаковые фотографии.– По-моему, стало лучше. Современное оборудование, Саша.
Турецкий взглянул на новые фото. Точнее, это были уже не фото, а лазерные распечатки с компьютера. Они стали, во-первых, в полтора раза крупнее оригинала, отпечатанного сорок лет назад в Князеве, кроме того, были убраны царапины, пятна и прочие дефекты, увеличена резкость, так что предметы и лица оказались значительно четче. И если бы не платья и прически конца пятидесятых, по качеству это изображение можно было бы легко принять за фотографию из современного западного журнала.
– И вот вам мой совет, Саша, – сказал Моисеев. – Возьмите эту фотографию и пойдите с ней в милицию. Нет, не к Романовой. Найдите старого участкового или оперуполномоченного, паспортистку, наконец, которая работала сорок лет назад там, где жили эти ребята.
– Но сорок лет прошло, Семен Семенович!
– Так и что же? Саша, вы хотите сказать, что те, кто работал сорок лет назад, уже лежат в могиле? Тогда и мне, значит, пора, я ведь сорок лет назад уже работал в Коминтерновской райпрокуратуре Москвы. И не первый год. Мне было уже за тридцать. А что вы думаете, сколько мне лет сейчас? Конечно, – продолжал он, – люди эти вышли на пенсию, могли уехать куда-то, но попробовать стоит, очень даже стоит. Если эти мальчики, а особенно вот эти, они уж и не мальчики, – Моисеев указал пальцем на двух других молодых людей, сидевших рядом со Скронцем, Пупотей и девушками, – как-то у них фигурировали, то они, конечно, их вспомнят. Может быть, даже очень и очень интересное. Попомните тогда старого Моисеева.
– Спасибо, Семен Семенович, вы мне подали просто гениальную мысль.
«Тимирязевская академия, – размышлял Турецкий, листая ведомственный справочник. – Это, пожалуй, семьдесят четвертое. Вот: Ивановская, 30».
5
Начальник семьдесят четвертого отделения принял Турецкого сразу. Выслушав его просьбу, он задумался, а потом сказал:
– Я-то здесь по вашим меркам человек новый, меня самого семь лет назад перевели сюда из двадцать первого. Есть тут у нас одна сотрудница, она с молодости здесь, со всеми знакома, и вообще, как при «застое» говорили, «рабочая династия», а память – не надо ни компьютера, ни картотек. – И набрал номер местного телефона:
– Зинаида Дмитриевна, зайдите на минутку.
Он еще не кончил говорить, когда открылась дверь и вошла пожилая секретарша.
– Коллега из прокуратуры интересуется историей сорокалетней давности. Вы, я думаю, скорее сообразите, кто бы мог ему помочь? – попросил начальник.
Выслушав Турецкого, она задумалась на минуту:
– Боюсь, вы немного ошиблись адресом. Формально этот пруд целиком на нашей территории, но тот берег пруда попал к нам более-менее случайно.
– Да, знаете ли! – перебил ее начальник. – Бред какой-то! Когда этот Железнодорожный район учредили?
– В семьдесят седьмом.
– Значит, наше отделение чуть ли не двадцать лет страдает. Четную сторону начала Большой Академической оставили в Тимирязевском районе, а добираться до нее надо через Железнодорожный. Можно и напрямую, но или через Тимирязевский парк, или вплавь, через пруд. У нас один умник назвал этот кусок Калининградом: знаете теперь, чтобы на поезде попасть в Калининградскую область, надо чуть ли не литовскую визу получать. Жилых домов в этом «Калининграде» почти нет, но стадион «Наука» – наш, пляж – наш. Сплошная головная боль! Моя карьера началась с того, что у одного академика на пляже карманы обчистили, он эту шантрапу заметил, подбежал, схлопотал по морде, а они дорогу перешли и уже в Железнодорожном районе. Мужик дотошный, умудрился через пять минут с лодочной станции до меня дозвониться, всю компанию описал. Я звоню в шестнадцатое, а там идиот какой-то: «К нам сигналов не поступало, свяжитесь с райотделом»…
Турецкий реагировал молча, хотя, конечно, не мог не посочувствовать.
– Ну, извините, что я встрял… Наболело! Всю жизнь из Копена в Гаген через Крыжополь…
– Так вот, – продолжала Зинаида Дмитриевна. – Парк ТСХА и раньше был на нашей территории, но наша сторона – студенты, а вас интересует шпана – из Выселок, из Лихобор, может, из Коптева. Наша семья в Лихоборах живет с пятьдесят восьмого. Я-то, понятно, ребенком была, а покойный отец – он в нашем отделении опером работал – вот он бы вам помог. А так вам скорее в шестнадцатое надо ехать… Вам бы Селедкина найти… Если жив.
– Селедкина?
– Да нет, это мой отец его так звал. Они с отцом дружили и друг друга по отчеству звали. Отца – Петрович, а того – Поликарпыч. А «поли» – значит «много», вот отец и привязался: и за глаза, и в глаза – как только ни звал, то Многорыбин, то Полураков, а чаще всего – Селедкин: тот на закуску всегда копченую селедку брал… Петр Поликарпова Бобрецов. Он в шестнадцатом опером был. Жив ли?.. Борис Иваныч, позвоните в шестнадцатое.
