Сергей Валяев - Жиголо
— Они хотят только тетрадь? — спрашивает девочка, освещеная неверным пламенем костра.
— И тетрадку тоже, — отвечаю. — И лучше будет, — повторяю, — если мы найдем её первыми.
— В квартирах её нету, — рассуждает Анечка. — В лаборатории тоже.
— А мог дед передать кому-нибудь? Приятелю? Э…э… э… знакомой?
— Не думаю, — девочка задумчиво смотрит в костер и рассказывает эпизод двухдневной давности: она пришла в гости, когда дед говорил по телефону, именно тогда и услышала фразу о дьяволе, которого прислали по душу академика; так вот после телефонной беседы Алексей Алексеевич сообщил внучке, что он нашел решение проблемы по реактору античастиц и элементу 115, но пока не будет его обнародовать по некоторым своим соображениям. Тогда Аня спросила: а если найдут расчеты? Не найдут, дети сатаны, весело отвечал дед, ума не хватит, а у тебя, любовь моя, хватит, просто помни: «Старый конь борозды не портит».
— «Старый конь борозды не портит», — повторил я. — И что потом?
— Дед попросил отвезти его в Центр, — пожала плечами Анечка. — И мы поехали.
— На «Москвиче»? — кивнул в сторону темнеющей груды металла.
— У меня пока нет «Мерседеса», — чуть капризно проговорила девушка. А что такое?
— «Старый конь борозды не портит», — повторил я снова и, вытащив из костра головешку, отправился к дряхленькой колымаге, напоминающей по своим физическим кондициям именно вышеупомянутое животное.
Анечка не понимала моих действий. Я же, слушая её рассказ, вдруг осознал, что академик дал через известную пословицу знак — нам. Но самое главное: ЗАЧЕМ ЕМУ ЕХАТЬ НА РАБОТУ В СТАРОМ РАЗБИТОМ ЖЕЛЕЗНОМ КОНЕ?
Прорывая тоталитарной головешкой бархатную занавес ночи, я приблизился к «Москвичу». По утверждению Анечки, академик сидел на заднем сидении. Я открыл дверцу и принялся тормошить кожаное сидение. Под ним и в нем самом ничего не нахожу. Я чертыхаюсь: ошибся, сержант? Как же так? Не может быть? Присев, запустил руку под резиновые коврики и… есть! Она, тетрадка! Обыкновенная школьная, чуть ли не с клеенчатой обложкой малинового цвета.
Мама моя родная! Кому расскажи, не поверят, что в ней заключена формула, которая способна угробить всю нашу цивилизацию. Нет, нельзя перескакивать через века, эпохи и социальные формации. Как показывает история человечества, это чревато.
К костру возвращался победителем, держа над головой тетрадь; так, наверное, питекантроп возвращался с долгожданной добычей в стойбище.
— Ур-р-ра! — закричала Аня и, прыгнув, повисла на мне.
И мы закружились вокруг костра в торжествующей и яростной пляске. Наши беспорядочные тени плясали на кустарниках и деревьях. Прикормленный сухим хворостом костер разгорался до темных до небес, выбрасывая туда космато-огненные кометы. Наш танец был танцем первобытных людей, сумевших отстоять свою территорию от нашествия врагов. Я видел счастливое лицо Анечки, оно покрывалось каплями золотого пота, я видел её губы, они жадно хватали ночной воздух, я видел её глаза, в них отражалась наша искореняя искрящаяся любовь…
Да, мы были счастливы, как могут быть счастливы люди в несчастливой стране. Несчастливой? Нет, страна, где есть хотя бы двое таких, как мы, уже имеет другое качество.
Именно сейчас, именно в этом медвежьем углу решается судьба нашей родины: либо мы будем жить вечной жизнью, либо отдадимся на откуп тем, кто мечтает поставить тавро на наши святые души.
Пафосен? Не спорю! Но имею на это право: в моих руках будущее планеты. И от моей воли зависит ход истории. От осознания этого факта можно окончательно спятить. Хорошо, что моя голова крепка, как бронь Т-34. Ничего её не берет: ни кирпичи, ни эксперименты, ни мысли, похожие на бронебойные снаряды.
— А что будем делать с тетрадкой? — спросила Анечка, когда мы закончили наш безумный танец победы.
— Надо, — ответил я, — подумать.
И мы сели у костра — мы сели у огня, от которого зародилась вся наша планетарная жизнь, и открыли тетрадь. На первой странице увидели эпиграф, написанный крупным полудетским почерком: «Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но, ради Бога, размышляйте, и хотя криво, да сами».
— Узнаю деда, — сказала Аня. — Любит он говорить красиво.
Я не стал поправлять девочку: казалось, академик стоит за нашими плечами и усмехается в рыжеватый козацкий ус.
Из состояния полудремы меня выводит настойчивый и напряженный гул. Потом понимаю — это звук трассы. Осматриваюсь: утро — деревья стоят в тумане, как в воде. Чадит костер. Анечка спит в стареньком «Москвиче». Если бы не эта девочка в драндулете, я бы не поверил во все происходящее.
Поднявшись с пенечка, тихо ухожу в туман для необходимых физиологических отправлений. Приятно, черт возьми, жить на свете, господа, особенно, когда твоими руками спасен мир!..
Испытывая глубокое удовлетворение от этой мысли, возвращаюсь к нашему лагерю. Чу! Слышу чужие шаги, а после вижу некую странную долговязую фигуру в плащ-палатке, в фуражке и резиновых сапогах, осторожно топчущуюся к машине. Что это ещё за обморок с двустволкой в руках?
Решив, не тревожить попусту Аню, неслышно приблизился к фигуре и щадящим ударом перебил шейные позвонки. Лесник, а это был он, рухнул на мокрую землю с выражением крайнего удивления на худощавом, заросшем щетиной лице. Я осмотрел винтовку — это была ИЖовка; надежная пукалка, чтобы пугать ворон и дураков. Анечка продолжала спать — её ресницы подрагивали и, казалось, что она силой пытается удержать сон.
Взявшись за плащ-палатку, я оттащил лесника в сторону от машины и оздоровительными шлепками привел в чувство. Он смотрел на меня, как идиот смотрит на лампочку, не понимая принцип её работы. Глаза были бесцветны и без особой философской мысли — только страх.
— Как зовут? — спросил я. — Ты лесник?
— Федя я, — медленно прожевал имя. — Лесник.
— Где мы находимся?
— Мы находимся в квадрате 23 дробь 49.
— Это твой квадрат? — догадался.
— Агы-гы.
— Понятно, товарищ лесник.
Я присмотрелся к собеседнику: интеллектом он не блистал, и очень не блистал, было такое впечатление, что он один из тех, кому уже смастерили лоботомию.
— Патроны есть? — спросил.
— Патроны есть, — повторил эхом и показал полный патронташ.
— Давай меняться, — предложил, указывая на «Москвич». — Мне плащ-палатку, ружье и патроны, а тебе машина, хорошая, правда, без бензина, а так на ходу.
— А так на ходу, — снова повторил, скалясь бесцветной улыбкой. Би-би!
— А мне бах-бах!
Словом, две высокие договаривающие стороны остались довольны. Я разбудил Анечку и коротко поведал о наших дальнейших планах: мы уходим пешком, поскольку это безопаснее, а наш новый друг Федя катается по своему квадрату 23/49 на вездеходе «Москвич».
— Ему же доверенность нужна, — сказала добросовестная девушка.
— Зачем счастливому человеку доверенность? — удивился я. — Посмотри, какой он, — лесник прыгал на сидение и с азартом крутил рулевое колесо, при этом подавая громкий сигнал. — Вот такие были бы и мы, — заключил я, — если бы не сделали то, что сделали.
И, невольно глянув на пепелище костра, мы углубились в утренний лес, где среди деревьев жили диковинные звери, сотканные из тумана и наших детских грез.
План моих действий был незамысловат: мы с Анечкой добираемся до Луговой, там я её оставляю на попечение деда Матвея, чтобы самому начать боевые действия с господином Фастом и теми, кто стоит за его спиной. Анализ всех событий доказывает, что сотрудник ГРУ слишком мелкая сошка, чтобы решать межгалактические проблемы, связанные с НЛО и прочими внеземными технологиями. Подозреваю, что решения принимались на самом высоком государственно-правительственном уровне. Кем? Вот самый увлекательный вопрос. Если получим ответ на этот вопрос, то будет ясно, кто мечтал взять власть в стране. Мечтал — поскольку случились некие необратимые процессы на ночной поляне, о которых знали пока только я и Аня. Наши же недруги пока тешат себя иллюзиями и будут предпринимать попытки к исполнению задуманного.
Меня учили просчитывать действие врага: самое уязвимое место Луговая. Найти мою деревеньку для спецслужб не представляет проблемы. Вопрос в другом: насколько они готовы радикально действовать. Мать, отчим Ван-Ваныч, сестренка Катенька — это хорошие заложники, ими можно выгодно торговать, как курским картофелем на рынке. Так что надо торопиться, если я хочу контролировать ситуацию.
Через час резвой ходьбы по буреломам родного подмосковного леса Анечка поинтересовалась, не заблудились ли мы случайно? Я взял её за руку: прости, забыл, что ты не диверсант. На этом наш марш-бросок закончился — двое вышли из лесу.
На попутном молоковозе мы доехали до шоссе. Веселый и разбитной шофер Коля с щербатым ртом и выцветшим полевым чубчиком на прощание предложил выпить молочка.
