Сергей Валяев - Скорпион
— Ф.И.О., пожалуйста? — удивился я. — Таких, кажется, у нас нет. Чтобы и государственный ум и феноменальная работоспособность?
— Рамзес в кепке, — засмеялся Сандро. — То есть почетный строитель России.
— А-а-а, — понял я и признал, что кандидатура весьма недурственна. — А второй вариант?
И вместо того, чтобы конкретно назвать фамилию имя и отчество претендента на шапку Мономаха, мой товарищ понес чепуху об извечной надежде нашего народа на порядок и справедливость, поддерживаемых правда сильной рукой.
— Вот народ трогать не надо, — запротестовал я. — Он сам по себе, а власть сама по себе. Лучше говори прямо, кто это у нас с «сильной рукой»? Тоже мне знаком?
— Разумеется. Его все знают. У него очень доброе лицо убийцы. И голос, как иерихонская труба.
— А-а-а, — понял я. — А почему бы и нет? Каждый народ достоин того, кого он достоин.
— Вот народ трогать не надо, — теперь запротестовал Сандро. — Давай лучше выпьем за баб-с. — И поднял рюмку. — За прекрасную незнакомку Катеньку! Не против?
Мы выпили и я уехал домой на джипе, у меня есть замечательное свойство, сколько бы я не выпил, а за рулем трезвее стеклоочистителя. А если серьезно: мой автомобиль был защищен дипломатическими номерами: А 444 С, и проблем с автоинспекцией у меня не возникало — никогда.
После возлияния я спал без сновидений и проснулся в час, обозначенный ходиками, тикающими в тренированных мозгах. Сборы были короткими. Утро встречало неуютным мелким дождиком. Однако народ полный сил вываливался из подъездов и торопился на свою трудовую вахту. Столичные магистрали были ещё свободны и я прибыл к гостинице «Метрополь» чуть раньше. К моему удивлению, Сандро и госпожа Литвяк уже познакомились и были друг с другом невероятно любезны. Катенька, одетая в светлый костюмчик, может от покойного Версаче, была неотразима и я понимал чувства своего боевого товарища, который беспрестанно целовал ей ручки.
— Доброе утро, — сказал я им, ранним пташкам.
Возможно, с похмелья, но Катенька казалась мне неестественной. А когда она была естественной? Я чувствовал её напряжение, которое она пыталась скрыть улыбкой и за дымом сигарет. Интересно, знает ли она о морских прогулках друга семьи Чабчало? И насколько, повторю, они близки, то бишь знакомы? Не играют ли они в одну и ту же игру, используя меня в качестве, пока мне неизвестном. Я даже представить не мог, что так оно и было: игралась партия в «дурака», где роль последнего отводилась покорному слуге в моем лице. Я этого не мог знать и с чувствами добрыми крутил баранку: джип на предельной скорости спешил из просыпающейся столицы — спешил в мглистое и неизвестное.
Скорость действовала на меня самым странным образом — под скорость мне всегда хорошо думалось о последних событиях в родном отечестве. Опять легковерный народец вляпался в самое говно нашей прекрасной действительности. Все надеялись съесть лабардан-с, а приходиться в очередной раз жевать корочку хлеба. Наступила новая эпоха — эпоха экономической диктатуры. Какие репрессии? Зачем кого-то и куда-то сажать? Посадил — обязан кормить. Проще объявить цену человеческой жизни. Цена одна копейка. А все остальное в свободно конвертируемой валюте. Выкупайте свои жизни! Ах, не желаете? Ах, нечем? Тогда самостоятельно подыхайте, пионеры (б) и пенсионеры, и все остальные граждане обновляющейся республики. Хотели свободы — получайте её в полном, концептуальном объеме. Голодный раб полюбит любую власть, голодный раб будет рыскать в поисках пищевых отбросов и не позволит себе лишних антиправительственных волнений, особенно, если подбрасывать ему куски. Интересно, есть ли душа у раба? Не знаю. Подозреваю, у большинства, её попросту срезали серпом, так называемых, реформ. Конечно, она существует, как физический номинал, но вот как знак духовности? Какие могут быть духовные поползновения, когда хочется жрать. Я поздравляю кабинетно-паркетных «реформаторов», они сумели сделать то, что не смогли предыдущие властолюбцы. Нынешние вытащили души у людей, превратив их в безмозглое, жадное и покорное стадо. Молодцы, ребята, вы далеко пойдете, если вас не остановить. Ваш враг — это я, имеющий счастье родиться там, где родился. Я научился быть самим собой. И у меня есть право выбора: что делать, с кем быть, кого любить, кого ненавидеть и кого уничтожать. Потому что моя профессия — mеnhanter. Моя профессия — охотник за теми, кто уничтожает смысл жизни.
Иногда я чувствую себя государством — независимым, свободным, готовым защитить свои границы. Мой мозг — правительство, способное руководить сложным государственным организмом. Мое сердце — АЭС, которая в случае неполадок не будет своими отравленными выбросами марать окружающую природу. Мои руки-ноги — трудолюбивый союз рабочих и крестьян. Мои глаза телевидение, передающее объективную картину происходящих событий. Уши радио, принимающее все станции мира. Есть ещё слепая кишка — это люмпен-пролетариат, не желающий честно трудиться на благо родной отчизны. И еще: у моего государства нет партии. Почему? Первое, что сделает эта разбойничья популяция, уничтожит душу. Свободную, живую душу государства, чтобы самой управлять им, пожирая плоды чужого труда. Нет уж, фигушки. Эта политика всеобщего братства не пройдет. Так что холуи у царского престола, бойтесь меня, menhanter, я буду делать все, чтобы земля горела под вашими ногами…
На этом наша поездка закончилась — перед капотом джипа возникли оцинкованные ворота, выкрашенные в цвет теплой золотой осени. Высокая стена терялась в лесном массиве. Мы прибыли в лечебно-профилактический санаторий, где находился болезненный господин Литвяк, которому регулярно по утрам делают клизму с шипящей известью. Говорят, это бодрит, особенно кишечный тракт и мозговые извилины.
За воротами находилось КП, где держали службу офицеры внутренних войск с автоматическим оружием и штык-ножами. Один из бойцов заглянул в салон, улыбнулся Катеньке, как родной, а нас с Сандро проигнорировал и после этого выдал добро на въезд.
Несколько зданий санаторного типа замечались среди великолепных корабельных сосен. Фонтан с фигурой упитанной русалки, ухоженные и чистенькие аллеи, свежевыкрашенные лавочки — все это доказывало, что мы имеем честь находиться в образцовом учреждении, где можно отдохнуть не только телом, но и душой, затертой в боях за власть, как кухонное полотенце.
Джип прошумел по центральной аллее и остановился у главного корпуса. Первое, что я заметил, выбираясь из машины, на многих окошках резные решетки. У вазы парадного подъезда травилась сигаретами группа товарищей в медицинских халатах. По словам Катеньки это были те, кто работал вместе с её мужем: как в прошлом, так и в настоящем.
— А господин Чабчало? — спросил я.
— Что господин Чабчало? — не поняли меня.
— Кажется, его нет?
— А почему он должен быть?
— А что, не должен быть?
— Быть или не быть, — вмешался в наш столь содержательный диалог Сандро, вспомнив великую классику.
На этом наша троица раздраженно хлопнула дверцами внедорожника и присоединилась к группе приятелей, приветствующих госпожу Литвяк кивками головы и всяческими словами душевного расположения.
Потом дверь открылась и коллектив был приглашен в холодное больничное нутро. По пути я тоже получил халат. Он был накрахмален и казался из жести.
В помещение, где скоро мы все оказались имелось продолговатое странное окно в небольшую палату, которая напоминала шкатулочку и была обита мягкой войлочной мануфактурой. Когда все заняли кресла, в ней вспыхнул яркий неприятный свет. И словно из ничего возник человек. Он лежал в углу палаты, я его сразу не заметил. Пациент был ломким, нервным, с сухим подвижным лицом. В глазах — фанатический блеск некого запредельного убеждения. Я глянул на Катеньку, напряженную и жесткую, и дернулся от понимания того, что человечек в шкатулке и есть её муж. Господин Литвяк! М-да, история действительно обращается к нам совершенно невероятной стороной.
Между тем в палату тиснулась бой-баба. По сравнению с ней, медсестрой, больной казался хлипким и забитым мальчиком.
— Ну-ка, — протянула стакан с водой и таблетку. — Скушаем витаминку.
— Не, Фро, — с подозрением улыбнулся пациент. — Это не витаминка.
— А что же это?
— Кремлевская таблетка.
— Ну и хорошо, — благожелательно проговорила медсестра Фро. — Пусть будет кремлевская таблетка.
— Отравленная, — захихикал больной, грозя указательным пальчиком. Знаю-знаю, хотите моей смерти. Не выйдет, господа! Ха-ха! Я ещё вас переживу.
— А можно со мной пополам, — спокойно предложила бой-баба. — И водицей живой запьем.
— Не пей, Иванушка, козленочком станешь, — вспомнил сказку господин Литвяк. — А я не хочу быть козленочком.
— Ты же не Иванушка?
