Дэвид Балдаччи - Абсолютная память
«Мой джинн. Мое желание сбывается. Смерть».
«Пластиковый значок, — думал он прямо перед тем, как его осенило. — Пластиковый коп. Не настоящий. Коп, который причинил тебе боль. Джайлс Эверс.
И, услышав мои слова, ты приравняла меня к нему. И я, наверное, могу это понять, поскольку в тот момент ты была самым ранимым, самым уязвимым человеком».
Он вспомнил тот взгляд как самый потрясенный, который когда-либо видел. Но тогда Амос его не заметил — ведь он страшно нервничал, стоя перед чужими людьми и рассказывая о своем будущем.
Его разум перестал жужжать, и Декер вернулся к настоящему.
— Вот почему ты меня выделила, верно? — сказал он Уайетт. — «Братан»? Братство копов. Братство футболистов, ведь я был одним из них. В институте все об этом знали. Но не твой братан, их братан. Джайлса Эверса и его шайки. Однако я пришел сюда сказать, что я ничего не знал о твоем прошлом. Если б я знал, то не сказал бы тех слов. Прости. Я хотел быть копом, потому что хотел помогать людям. Не вредить им, как Эверс.
Они ехали дальше. Белинда и Леопольд не разговаривали, и Декер начал задумываться почему. Он рассчитывал, что будет говорить, пока какие-то его слова не найдут отклика. Возможно, они собираются с духом, готовятся к тому, что хотят с ним сделать. Но эта пара уже убила стольких людей, что вряд ли им понадобится серьезная подготовка перед тем, как пустить в него пулю.
— Я встречался с Клайдом Эверсом. Он рассказал мне все, что случилось в средней школе в Юте. Теперь я знаю, зачем ты сделала это в Мэнсфилде. Но может, ты хочешь что-то добавить?
Он выжидающе смотрел на нее.
Глаза вновь блеснули. Но сейчас они смотрели не на него. На Леопольда.
Периферийным зрением Декер увидел, как ствол чуть качнулся вверх и вниз. Когда ты киваешь, твоя рука иногда двигается в том же направлении. Значит, командовал здесь Леопольд. Это информация. И, возможно, полезная для того, что нужно сделать Декеру.
Потому что задача есть не только у этих двоих. У Амоса Декера тоже есть задача. Он пришел сюда не за тем, чтобы умереть, хотя и такой исход вполне возможен.
— Думаю, оно говорит само за себя, а? — сказала Уайетт.
Ее голос был глубже, чем когда она была женщиной, и глубже, чем когда она разговаривала с Декером в роли Билли-уборщика. Удивительно, насколько Белинда была способна его модулировать. Но слова были намного важнее голоса. Ей было все равно. Никаких сожалений. В этом взгляде была пустота. Сейчас ей тридцать шесть. И Декер сильно сомневался, что в последние тридцать из них у нее был хоть один простой, нормальный день. Это не может не изменить тебя. Как ты можешь уважать, ценить и заботиться о мире и людях, если они ненавидят сам факт, что ты делишь с ними одну планету?
— Ты убила людей, которые тебя изнасиловали? Я имею в виду остальных, помимо Джайлса Эверса?
— Ну, это было бы слегка банально, — сказала Уайетт. — Я предпочла буквализму символизм.
Декер почувствовал, как багровеет от этих жестоких слов. Этот искореженный разум, ищущий мести, свел его жену и дочь к символам?
Декер чувствовал на своей щеке дыхание Леопольда. В нем был запах чеснока, желчи, но не алкоголя. Это хорошо. Он не хотел, чтобы пьяный держал у его головы пистолет. Однако этот парень еще и кололся. А наркотики в дыхании не учуешь.
Амос не видел татуировку с двумя дельфинами, сейчас ее прикрывал рукав. Но татуировка была, он это знал. Все это было в досье Леопольда. Все. Декер запомнил каждое слово из его досье. Преступление против его семьи. Каждую подробность. Досье на Эверса, на мистера и миссис Уайетт. Плата Эверса. Деньги на счетах. Сайт «В правосудии отказано». Это был интересный материал. Очень интересный.
— Думаю, я в состоянии понять твое отношение. Я хочу сказать, жертвы в Мэнсфилде были невиновны, но разве для тебя есть невиновные, верно? Нет.
— Я знаю, что ты больше не чувствуешь жалости, сочувствия или симпатии, — сказала Уайетт. — Потому что и я их не чувствую. Так что не трудись. Я не глупа. Я такая же, как ты.
«Черта с два», — подумал Декер.
— Знаешь, мы нашли твоих маму и папу, — сказал он. — Их похоронят должным образом. Не знаю, как ты к этому относишься. Но ты убедительно донесла свою мысль. Медэксперт сказал, они долго там пробыли. Так что их похоронят.
Дульный срез вжался в кожу Декера.
— Моя дочь не дожила до тех лет, когда тебя изнасиловали, — продолжил Амос. — Примерно шести лет не хватило.
— Шести лет, одного месяца и восемнадцати дней, — поправила Уайетт. — Она умерла перед десятым днем рождения. Точнее, я убила ее за три дня до десятого дня рождения.
Декер почувствовал, что закипает. Сейчас это было нужно меньше всего.
— На самом деле, за три дня, четыре часа и одиннадцать минут, — поправил он.
Он встретился взглядом с Уайетт в зеркале. Не отрывая от нее взгляда, сказал:
— Себастьян, а ты тоже гипер?
— Нет, — ответила Уайетт. — Уроды только мы с тобой.
— Ты не урод. И я тоже.
— О, прости, я не подозревала, что у тебя есть яичники. Виновата.
— Ты знаешь, о чем я.
— Дорогие мамочка и папочка увидели в моем изнасиловании способ разбогатеть. Знаешь, что сказал мне отец?
— Что? — спросил Декер.
Он не ожидал таких излияний от Уайетт. Особенно после первых скупых реплик. Но сейчас Амос осознал, что ей нужно поговорить. Нужно поговорить, выплеснуть из себя слова. Прежде чем она убьет его. Все это часть процесса. Ее процесса.
«И моего тоже».
— Он сказал, что мне самое время принести им какую-то пользу. Будто мое изнасилование принесло им пользу. Вот что он имел в виду. И они взяли деньги Клайда Эверса и построили себе этот замок в небесах. И ни разу не позволили мне зайти в него. Знаешь, это был мой дом. Я его купила, не они.
— Понимаю.
— Они даже не сказали мне, что переехали. Отослали меня в реабилитационный центр. А когда я через неделю вернулась домой, они уже уехали. Я осталась одна. Они меня просто бросили.
— Они были жестоки, невежественны и неправы, Белинда.
Она отвернулась от зеркала.
— Какая разница? Теперь они просто мертвы.
— Я тоже умер. И не один раз, а два.
Декер увидел, как ее взгляд вновь метнулся к зеркалу.
— На футбольном поле. После удара. Они дважды возвращали меня назад. Может, им не следовало трудиться. Тогда я бы не произнес те слова, и все эти люди остались бы живы. Одна жизнь за спасение остальных. На мой взгляд, хорошая сделка.
— Может, и так, — ответила Уайетт. — Но ты не умер. И я не умерла. Я выбралась из того контейнера. Может, не стоило. Может, мне стоило просто умереть.
На последней фразе ее голос затих, и Декер задумался, не считать ли их раскаянием или тем, насколько к нему способна приблизиться Уайетт.
— Я вижу убийство моей семьи в синем цвете, — сказал Декер, привлекая еще один взгляд Уайетт. — Я знаю, ты не страдаешь синестезией. Странно видеть вещи в цвете, которого у них нет. Одна из тех штук, которые жутко напугали меня, когда я очнулся в больнице и обнаружил, что я другой человек.
— Ну, я с самого начала была двумя людьми, — парировала Уайетт. — А когда они меня изнасиловали и едва не убили, я стала кем-то новым. Уже трое. Многовато народу для человека моих размеров.
В ее голосе не слышалось даже нотки веселья. Она была совершенно серьезна. Но Декер и не ожидал меньшего.
— Ты выбрала мужчину, а не женщину. Почему?
— Мужчины — хищники. А женщины — их добыча. Я решила больше никогда не становиться добычей. Я выбрала хищника. Для этого мне нужен был полный комплект яиц и под завязку тестостерона. Теперь они у меня есть, и в моем мире все отлично.
Декер решил, что командует здесь Леопольд, но, возможно, он ошибся. Если так, его дела пойдут не лучшим образом.
— Куда мы едем?
— Куда-нибудь.
Это сказал Леопольд. Амос гадал, когда этот человек начнет самоутверждаться. Возможно, он хотел дать Декеру понять, что главный здесь — не Уайетт.
«Хорошо, Себастьян, продолжай. Ты нужен мне в моем углу. До поры».
— Куда-нибудь — это хорошо. Лучше, чем никуда.
— Зачем ты здесь? — спросил Леопольд. — Зачем ты пришел?
— Решил, что могу спасти людей от неприятностей. Я знал, что вы целитесь во всех, кто со мной связан. Я не хотел, чтобы из-за меня умер кто-то еще. Я удивился, когда вы сделали нам то предупреждение с семьей Ланкастеров.
Он глянул в зеркало и увидел, что Уайетт опять наблюдает за ним.
— Ты уверена, что лишена сочувствия? — спросил Декер. — Ты могла убить их.
— Они того не стоили.
— У Сэнди синдром Дауна, но ты и так это знала. Ты провела черту, решила не убивать детей вроде нее?
Уайетт сосредоточилась на дороге.
— Ты с такой готовностью идешь к концу своей жизни? — спросил Леопольд.
Этот господин явно разговорился. И его формальная, а временами неуклюжая речь была еще одним подтверждением, что его родной язык — не английский.
