Василий Казаринов - Ритуальные услуги
— Анжела не наведывалась? — спросил я, хрустя ломкой корочкой хорошо прожаренного хлеба.
Она отрицательно мотнула головой.
— Вот и хорошо.
Хорошо потому, что это означает, что видеоплеер еще стоит на своем месте, на полке под телевизором, — аппарат этот, в котором я никакой надобности не усматривал, в свое время принесла в мой дом Анжела, скромно испросив разрешения иногда смотреть кассеты, стопка которых пылится на одной из книжных полок. Прежде мне в голову не приходило полюбопытствовать, что за фильмы хранились в черных пеналах, и только теперь, заморив на кухне червячка, я присмотрелся к их корешкам. Это было полное собрание американских сочинений в паточно-сладком жанре слезоточивых мелодрам с Ричардом Тиром, Джулией Робертс и прочими голливудскими красавцами и красотками в главных ролях.
— Иди сюда, детка, садись к телевизору. — Я взглядом указал ей на кресло, и она послушно опустилась в него. — Будем смотреть кино. Мне надо знать, о чем говорят эти ребята.
Я нажал кнопку на пульте, на экране возник первый кадр — тот самый, в котором герои моего немого фильма устраиваются на диване. Некоторое время она, подавшись вперед и прищурившись, вглядывалась в экран, потом плавно покачала вспорхнувшей с колена ладонью.
— Остановить? Отмотать назад?
Утвердительно кивнув, она. удалилась на кухню, вернулась с блокнотом, устроила его на коленях, сделала на чистом листе пару быстрых, волнистых прочерков, проверяя ручку, и откинулась на спинку кресла.
— Включать?
Она опустила ресницы в знак согласия, и ее рука повисла над блокнотом.
— Может быть, ты — сама? — Я протянул ей пульт управления.
«Конечно», — сказала она губами, нажала на кнопку, уперлась взглядом в экран, начертила в блокноте несколько торопливых каракулей и тут же остановила запись.
Я ушел на кухню, потому что охоты к повторению пройденного у меня никакой не было, уселся к окну, закурил на неимением какого-то иного полезного занятия, и так просидел, медленно наполняя пепельницу окурками, довольно долго, до тех пор, пока она не опустила мне руку на плечо.
— Готово? — вздрогнул я, приходя в себя.
Она показала мне страницы блокнота, в которых летела с легким наклоном совершенно немыслимая кавалерия ее каракулей. Догадавшись, что для расшифровки этих криптографических набросков ей потребуется чистая бумага, я пошарил в ящике рабочего стола, нашел- там ученическую тетрадку, невесть с каких времен пылящуюся среди старых, подернутых меловым инеем окаменевшей пены шиковских бритвенных станков, пустых сигаретных пачек, обломков карандашей, записок с номерами каких-то давно оглохших телефонов, спичечных коробков, выдохшихся авторучек и прочего барахла.
— Подойдет?
Она кивнула, уселась за стол и, то и дело заглядывая в блокнот, принялась писать… Не желая ей мешать, я присел на кровать, наблюдая за ее работой с тыла, — она походила на прилежную школьницу, занятую муштровкой руки на уроке чистописания, и ее избыточное усердие отливалось в слишком напряженной позе, а ко всему прочему, она слегка опускала вниз правое плечо, искривляя позвоночник. Я тихо подошел, опустил ладони ей на плечи, мягко выправил ее осанку — она потерлась щекой о мою руку, подняла лицо и благодарно улыбнулась.
— Пиши-пиши.
У нее был типично женский, округлый, с вниманием к стартовым точечкам в «П», «Л» или «С», к мягкой прорисовке овалов, подвиванию чубчика над «и» кратким, плавному соединению буквенных охвостий и прочим ухищрениям. Просматривая спустя час исписанные ею тетрадные листы, я вдруг подумал о том, что настолько образцовый ее почерк есть, скорее всего, один из отголосков ее глухоты: не слыша языка, она старалась угадать его красоту в каллиграфии.
— Спасибо, детка. — Я помог ей выбраться из-за стола, подхватил на руки, пересек комнату и бережно опустил ее на кровать. — Полежи и отдохни.
«Я не устала», — возразила она глазами.
— Это тебе только так кажется. Кто-то из древних монахов, всю жизнь занятый копированием старых пергаментов, высказал дельную мысль: пером правят три пальца, но работает у переписчика все тело.
Она улыбнулась, прикрыла глаза и через минуту уже начала сладко посапывать, а я, глядя на нее, свернувшуюся уютным калачиком, вдруг испытал что-то вроде чувства раскаяния, угадав в этом ее стремительном отходе ко сну в самом деле нешуточную усталость: должно быть, она, сидя на подоконнике в кухне, так и не сложила свои лепестки с уходом солнечного света, а ночь напролет сторожила взглядом темный двор, дожидаясь, когда я вернусь домой. И еще я подумал, что больше всего на свете мне сейчас хочется тихо раздеться, потом осторожно раздеть ее и лечь рядом.
Но вместо этого я уселся в кресло перед телевизором, взял в руки исписанную ею тетрадку, включил плеер и принялся озвучивать немое кино.
7
— Нельзя ли было обойтись с ними поаккуратней? — спросил Сухой. — Аркаша, если верить данным аудиторской проверки, унес изрядно. Выходит, с собой в могилу унес?
— Да мы и не думали предпринимать в отношении их резких телодвижений, — слегка смутившись, ответил Астахов. — Это Валерия во всем виновата. Она была за рулем. И, судя по всему, задергалась, когда почуяла за собой хвост.
— А кстати, как вы их вычислили? Насколько я понимаю, они, когда жареным запахло, легли на дно. Твои ребята, если я не ошибаюсь, сбились с ног, пытаясь их найти. И все безрезультатно. Аркашки ни дома не было, насколько я понимаю, ни в его загородных особняках. Пропал человек…
— Теперь мы знаем, где он отсиживался.
— Теперь поздно, — жестко бросил Сухой, но Астахов на этот выпад никак не отреагировал.
— Это старая квартира в районе Чистых прудов. Ее год назад на подставное лицо сняла Валерия, как удалось выяснить. Выглядит этот запасной аэродром чем-то средним между хлевом и коммуналкой советских времен. Никогда б не подумал, что они могут выбрать для прикрытия такое задрипанное жилье… Единственное более или менее приличное место там — это спальня.
Вот тут наши вкусы сходятся, подумал я, спальня в квартире на Чистых прудах в самом деле вполне комильфо. Наверное, Аркадий Евсеевич, дожидаясь на запасном аэродроме вестей от Мальвины, целыми днями лежал на огромной кровати и любовался своим отражением в зеркальном потолке.
— А она? — спросил Сухой.
Астахов пожал плечами: мало ли…
Мне показалось странным, что солидная охранная контора не удосужилась отследить ее по мобильнику, ну да теперь это не важно.
— Так как вы их засекли? — прищурился Сухой.
— Да очень просто. Пост автоинспекции в районе Кольцевой. У гаишника была ориентировка на их машину.
— Они что, имели глупость пуститься в бега на своей машине?
— Да, наверное, что-то стряслось такое, что они решили немедленно рвать когти. А другой машины, кроме «опеля» Аркадия, под рукой не оказалось. Глупо, конечно… Ну вот. Гаишник, опознав тачку, притормозил их под каким-то благовидным предлогом, тут же отзвонил мне,
— Из любезности?
— Вы же знаете, я с прежних времен: сохранил массу связей — и в ГИБДД в том числе… Ну вот. Наши джипы быстренько подкатили на место, И повели их. Когда стало ясно, что они ломятся в Шереметьево, пришлось принимать меры, вы же понимаете. Ребята начали их потихоньку поджимать в правый ряд, чтобы со временем стопорнуть. Тихо, мирно и культурно. Но Валерия, почуяв, что к чему, так дернулась влево и придавила газ, что просто улетела на встречную полосу. А там — трейлер… У них при лобовом столкновении на такой скорости не было ни единого шанса. Хоронить их придется в закрытых гробах.
Типа «Консул» или «Дипломат», — машинально подумал я.
— Ладно, мир их праху, — вздохнул Сухой. — Бизнес есть бизнес. В нём без потерь не обходится. Выходит, концы в воду?
— Ну, не совсем… Есть одна ниточка, Я же говорил вам, что Лера как-то обращалась ко мне со странной просьбой.
— И ты тут же пошел ей навстречу.
— Разумеется. Аркадий, насколько я понимаю, был второй человек в вашем холдинге и ваша правая рука. А я, как вы знаете, человек службы, так что представления о субординации давно впитались мне в кровь. Разумеется, я не мог отказать жене вашего заместителя в ее просьбе.
— Я что-то запамятовал. О чем там, бишь, шла речь?
— Она просила свести ее с пареньком, бывшим десантником. Ну, мы с ним встретились в одной уличной пивнушке, немного поболтали, я — будто бы по рассеянности — оставил на столе портмоне. И он пришел сюда вернуть кошелек. А там уж Валерия его прихватила.
— Она всегда была слаба на передок. Кстати, она именно поэтому вечно меняет свои обличья? То она пепельная блондинка с голубыми глазами. То брюнетка с короткой стрижкой… То рыжая и зеленоглазая. На кой черт ей это надо? Она что, для каждого своего мужика находит свежий образ?
