Оса Ларссон - Черная тропа
«Еще шажок», — думаю я. Как говорила мама, когда я до смерти уставала, бродя по горам, и начинала ныть. «Вот так, Эстер. Еще шажок».
Снег такой глубокий. Еще шажок, Эстер. Еще шажок.
Эбба Каллис сама себе удивляется. Одно окно в кухне приоткрыто. Пока приглашенный повар готовил ужин, здесь стало слишком жарко. Когда становится темно и раздаются выстрелы, она не колеблется ни секунды — кидается к окну и вываливается наружу. В кухне все кричат в полной панике. Потом наступает тишина.
Но Эбба уже лежит в траве снаружи дома. Вскочив на ноги, она бежит прочь, пока не достигает стены, окружающей усадьбу. Затем идет вдоль нее до реки. На ощупь пробирается по берегу до старых мостков. В туфлях на высоких каблуках идти нелегко. Но она не плачет. Она думает о сыновьях, которые в гостях у ее родителей, и продолжает свой путь.
Она добирается до мостков, залезает в лодку и роется в бардачке. Найти бы карманный фонарик, чтобы поискать ключи от мотора. Иначе ей придется грести. В тот момент, когда ее пальцы нащупывают фонарик, она слышит шаги, приближающиеся к мосткам, — они совсем близко. Она слышит голос, произносящий что-то вроде «Эбба» или «Эбба, он…» или что-то в этом духе.
— Эстер? — осторожно спрашивает она и поднимается в лодке, смотрит поверх края мостков, но ничего не может разглядеть в темноте.
Не получив ответа, она думает «была не была» и включает фонарик.
Эстер. С Маури на плечах. Она даже не реагирует на свет. Падает на землю.
Эбба снова вылезает на мостки, светит фонариком на мужа и его сестру. Оба без сознания.
— Господи, — бормочет она. — И что мне теперь с вами делать?
Эстер хватается за край ее шелкового платья.
— Беги!
И тут Эбба замечает луч фонарика, блуждающий между деревьями.
Вопрос жизни или смерти.
Ухватившись за пиджак Маури, она волочет бесчувственное тело по мосткам. Его ботинки постукивают по доскам.
Она сталкивает мужа в лодку. Он приземляется с грохотом, который звучит в ушах Эббы как землетрясение. Она лишь надеется, что он не разбил себе лицо. Свет фонарика направляется в ее сторону. Об Эстер придется забыть. Эбба развязывает веревку и прыгает в воду. Идет по дну, отталкивая лодку от берега. Наконец та оказывается на достаточной глубине, ее подхватывает течением. Благодаря занятиям конным спортом Эбба в отличной форме, но ей с величайшим трудом удается перевалиться через борт.
Женщина хватает весла, вставляет в уключины. Господи, какой ужасный грохот! Ее не покидает одна мысль: «Сейчас нас расстреляют в упор». Изо всех сил налегает она на весла. У нее сильные руки, разум работает четко. Эбба уже знает, куда отвезет Маури. Совершенно ясно, что здесь надо обойтись без обращения в больницу и участия полиции. Когда он очнется, сам скажет, что посчитает нужным.
А человек с карманным фонариком, двигающийся к мосткам, так и не доходит до них. В его наушниках раздается приказ — выполнение задания прервано. Двое из членов группы убиты, а оставшиеся трое срочно покидают усадьбу Регла. К тому моменту, как появляется полиция, их уже и след простыл.
Метель. Эстер пробирается в глубоком снегу. Скоро силы совсем оставят ее. И тут ей кажется, что она различает впереди силуэт. Кто-то идет ей навстречу сквозь вьюгу, останавливается чуть поодаль.
Эстер зовет мать. «Эатназан!» — кричит она, но ветер уносит голос.
Девушка опускается на землю. Ее тут же заметает, всего за несколько мгновений она вся покрывается тонким слоем снега. Лежа в снегу, Эстер вдруг ощущает, как кто-то дышит ей в лицо.
Олень. Ручной северный олень, который толкает ее мордой, дует в лицо.
А впереди мать с другой женщиной. Эстер не видит их сквозь метель, но знает, что они ждут ее. И знает, что вторая женщина — бабушка эатназан. Ее ахкку.
Эстер встает на ноги, забирается на спину оленя. Свисает через его хребет, будто тюк. Теперь до нее доносится знакомый лай. Это Муста, которая крутится вокруг двух женщин. Ее лай звучит требовательно — собаке не терпится бежать вперед. Эстер боится, что они уйдут без нее. Исчезнут.
«Беги! — говорит она оленю. — Беги!» И цепляется рукой за его толстую шерсть.
Олень скачет вперед. Скоро они догонят остальных.
* * *Внезапно Анна-Мария Мелла обнаруживает, что бродит наугад среди черного безмолвного леса. Бежать она давно перестала. Она понимает, что даже примерно не представляет себе, как долго бродит впотьмах — и что, скорее всего, уже никого не найдет. Ее охватывает чувство, что все закончилось.
«Свен-Эрик, — думает она. — Я должна вернуться».
Но дороги обратно не найти. Она вообще не очень представляет себе, где находится. Анна-Мария опускается на землю, прислонившись к стволу дерева.
«Надо подождать, — говорит она сама себе. — Скоро рассветет».
Перед глазами встает образ убитого ребенка. Она старается отогнать страшное видение.
Анна-Мария безумно тоскует по Густаву. Ей так хочется обнять его крепкое теплое тельце.
«Он жив, — говорит она себе. — Они дома, с ними все в порядке». Будь на ней куртка, она позвонила бы Роберту, но телефон остался во внутреннем кармане, а куртка лежит в канаве.
Обняв себя руками, Анна-Мария сжимает собственные предплечья, чтобы не дать себе заплакать. Сидя так и сжимая свои руки, она вдруг отключается от полного изнеможения.
Проснувшись через некоторое время, женщина замечает, что слегка рассвело. Она поднимается, с трудом разогнув затекшие ноги, и бредет в сторону усадьбы.
На лужайке стоят три полицейские машины и автобус национальной группы быстрого реагирования. Люди оцепили здания и прочесывают окрестности.
Анна-Мария с ветками в волосах и перемазанным грязью лицом приближается к ним. Когда коллеги наводят на нее пистолет, она чувствует лишь одно — безграничную усталость. Поднимает руки вверх — и у нее отбирают оружие.
— Свен-Эрик? — спрашивает она. — Что со Свеном-Эриком Стольнакке?
Полицейский слегка придерживает ее за руку, но его рука готова мгновенно сжаться, если она начнет упрямиться или фокусничать.
Вид у мужчины озабоченный. На вид он ровесник Свена-Эрика, но гораздо выше ростом.
— С ним все в порядке, но разговаривать тебе с ним сейчас нельзя, — отвечает он. — Сожалею.
Анна-Мария прекрасно его понимает. Она лично застрелила двух человек, и одному богу известно, что тут вообще произошло. Ясное дело, ее действия будут расследовать. Но ей необходимо встретиться со Свеном-Эриком. Пожалуй, даже ради самой себя. Сейчас ей так нужно увидеть родное лицо. Человека, который близок ей. Ей нужно только, чтобы он взглянул на нее и кивнул в знак того, что все наладится.
— Да ладно! — говорит Анна-Мария. — Это был, мягко говоря, не пикник. Я просто хочу убедиться, что с ним все нормально.
Полицейский вздыхает и уступает. Как он может отказать ей?
— Хорошо, пошли, — говорит он. — Но запомни — никакого обмена информацией о том, что произошло вчера.
Свен-Эрик стоит, прислонясь к одной из полицейских машин. Увидев Анну-Марию, он отворачивается.
— Свен-Эрик! — окликает она его.
Тогда он оборачивается и смотрит на нее. Никогда еще она не видела его в таком гневе.
— Вечно ты со своими идиотскими выходками! — кричит он. — Черт бы тебя побрал совсем, Мелла! Мы должны были дождаться подкрепления. Я… — Он сжимает кулаки и потрясает ими в воздухе в бессильной ярости. — Я увольняюсь! — кричит он.
И когда он произносит эти слова, Анна-Мария замечает, как коллеги, стоящие возле «Хаммера», освещают фонариком человека с винтовкой — снайпера. Тот лежит на земле, убитый выстрелом в голову.
«Но ведь я стреляла ему в спину», — думает Анна-Мария.
— Да-да, — с отсутствующим видом говорит она Свену-Эрику.
И тут Свен-Эрик садится на капот машины и плачет. Он вспоминает о котенке — о Боксере. И еще он думает об Айри Бюлунд.
Мужчина думает о том, что если бы Айри Бюлунд сама не сняла своего мужа и не заставила врача солгать о причине смерти, сразу сделали бы вскрытие, начали расследование дела об убийстве — и всего, что произошло потом, могло бы не случиться. И тогда ему никого не пришлось бы убивать.
И Свен-Эрик задается вопросом, сможет ли он переступить через все это, чтобы полюбить Айри. Ответа он не знает.
И мужчина плачет от всего сердца.
Ребекка Мартинссон вылезает из машины перед отелем «Риксгренсен». В животе покалывает от волнения.
«Наплевать, — говорит она себе. — Я должна это сделать. Мне нечего терять, кроме своей гордости». И когда она пытается представить себе свою гордость, то видит нечто потертое, унылое и никому не нужное. «Давай, входи внутрь», — приказывает она сама себе.
В баре шумно и людно. Едва переступив порог, она слышит, как местная рок-группа исполняет старую полицейскую песню.
