Лилия Лукина - Если нам судьба...
— Ты все запомнил? — спросил Матвеев у Андрея.
— Все, Артамон Михайлович. А уж если я что-то запомнил, то никогда не забуду.
Спустившись в тайник с первым ящиком, Андрей огляделся по сторонам и, ошеломленный, застыл. Он думал, что такие вещи бывают только в сказках — вдоль стен стояли закрытые сундуки, на них какие-то шкатулки, ящички, и он не мог знать, что в них находится, но вот лежащие на земле грудой украшенные драгоценными камнями золотые чаши, кубки, блюда, сабли в богатых ножнах и другое оружие не заметить было нельзя. Воздух в тайнике был сухой и чистый, даже пыли не было — скала же, понял Андрей. Ничего здесь ни коврам, ни книгам, ни оружию не сделается. Отобрав для себя хорошие, но неброские охотничьи ружья, они решили убрать остальные в тайник. Особенно бережно было упаковано то самое, знаменитое демидовское ружье.
Они перенесли все, что собирались, и стали закрывать каменную дверь, а закрывалась она так же, как открывалась, — простым нажатием печатки на узор в круге. А поскольку двигалась она медленно, то человеку как раз хватало времени, чтобы успеть выйти.
— Если замешкаешься, то пропадешь — изнутри дверь не открывается, — предупредил Артамон Михайлович.
— Я вот что хотел спросить, — Андрей решился задать мучивший его все время вопрос. — Рисунок-то не больно какой сложный, а ну как, не приведи Господи, увидит кто-нибудь эту дверку и сделает такой же. Он ведь внутрь попасть сможет.
— Дело не в рисунке, Андрей, — успокоил его Матвеев, — дело в металле. Андрей Артамонович много по миру ездил по делам Петра Алексеевича, разные диковинки покупал и привозил, в том числе и вот это. Почему так получается, не знаю, только связаны они как-то между собой, кольцо и круг. Так что не волнуйся, внутрь сможет попасть только тот, у кого это кольцо есть.
Первым из винного подвала вышел Андрей и сразу же чутьем опытного охотника почувствовал опасность, которая исходила от боковой двери во двор. Полностью доверившись инстинкту, он бросился туда и, увидев, как вглубь сада метнулась легкая фигура, не раздумывая, понесся следом за ней. Это Катька, понял он, она все подглядела и подслушала через то маленькое окно под самым потолком подвала, недаром ему несколько раз послышалось, что там что-то шевелит9я, но он решил, что это ветер шуршит опавшими листьями. Он догнал ее, схватил, но она вырывалась, извиваясь в его руках, как змея, смогла даже расцарапать ему лицо, хотя метила в глаза. Тогда он сжал ее изо всех сил.
Когда он вернулся в дом, то увидел в кухне сидящего на стуле Кошечкина с окровавленной головой, рядом с ним Марию Сергеевну, которая промывала ему рану, и всех остальных.
— Семена кто-то сзади по голове ударил, да так сильно, что он сознание потерял, — объяснил ему отец и спросил: — А ты где был? И лицо у тебя почему в крови?
— Так, показалось кое-что, — Андрей отвечал вроде бы ему, но смотрел на Матвеева. — А лицо, когда бежал, ветками в саду поцарапал.
Артамон Михайлович все понял, он чуть кивнул головой и сказал только:
— Спасибо, брат.
Здесь же, на кухне, все присели на дорогу, помолчали, у всех было тяжело на сердце. Наконец, взяв оставшиеся сумки и узлы, они двинулись вниз по тропинке. Постанывающего Семена вела под руку Мария Сергеевна, Елизавета Александровна несла на руках Андрюшеньку, зато мужчины были нагружены основательно.
На берегу, как и было условлено, их ждали две лодки. Одна, с Григорием, чтобы перевезти семейство на другой берег, и потом вернуться в Баратов, и вторая, в которой собирался грести сам Добрынин. Он и мысли не допускал, что может расстаться с этими дорогими ему людьми, не попрощавшись. На ней же должен был уехать в город и Кошечкин.
Прощание было трогательным. Плакали не только женщины, но и Семен, рыдавший, как ребенок, да и у мужчин пощипывало глаза.
— Прощайте, — сказал, наконец, Матвеев. — Не поминайте нас лихом. Простите, если кого-нибудь когда-то обидел.
Он обнял Семена, который прижался к его груди и сквозь слезы повторял:
— Да как же я теперь без вас буду? Да кто же теперь о вас позаботится?
— Ладно тебе, Кошкин-Мышкин, — растроганно произнес Артамон Михайлович. — Вот, возьми, — и он протянул старику что-то, завернутое в носовой платок. — И спасибо тебе за все: за верность, за доброту твою. Авось, тебе это пригодится — времена-то грядут нелегкие.
Кошечкин развернул платок и увидел там лежащие столбиком десять золотых червонцев.
— Не возьму, — решительно заявил он.
— Приказываю взять, — сказал Матвеев таким тоном, что Семен ослушаться не посмел, но тут же сам рявкнул:
— Гришка, пойди сюда.
Григорий, которому самому было не меньше сорока, послушно подошел.
— Чего, батюшка?
— Становись на колени и клянись, что и ты, и все дети, и внуки, все вы будете верой и правдой служить семейству Матвеевых. А не то я вас что с того, что с этого света своим родительским проклятием прокляну, — торжественно заявил он. — Становись!
— Не надо, Семен, ну что ты, в самом деле, — пытался остановить его Матвеев.
Но Семен был неумолим и не успокоился, пока не добился своего: не поставил Григория на колени, чтобы тот поклялся.
Матвеев обнял Добрынина.
— Спасибо тебе, Степан. За все спасибо. Вот, возьми и ты, Матрене передай, — Артамон Михайлович достал из кармана и протянул Добрынину плоский футляр.
Степан открыл его, и в лунном свете вспыхнули бриллианты на лежащих в нем украшениях, сделанных в форме кленовых листьев.
— За что? — растерянно спросил Добрынин.
— А за то, что не побоялась в свое время батюшке моему в ноги броситься и за тебя попросить. Что бы мы теперь без твоей помощи сделать смогли?
Как ни тяжело было ему, но Андрей откашлялся и сказал:
— Пора, Артамон Михайлович, скоро светать начнет.
— Да… Пора… — грустно согласился с ним Матвеев.
Перенесли в лодку женщин, потом залезли сами, Добрынин, зайдя в воду чуть не по грудь, помогал отойти от берега. Матвеев не выдержал и крикнул Семену и Степану:
— Мы встретимся! Если нам судьба, то мы обязательно встретимся!
Лодка была уже на середине реки, когда в усадьбу ворвался на нескольких телегах Петр Злобнов с сыном и ватагой разгоряченных мужиков.
— Катька! — кричал он. — Катька, мы пришли, где ты?
Но им никто не отозвался. Дом стоял тихий, как
будто уснул. Мужики ворвались внутрь — их никто не остановил и не окликнул. Пустота и тишина. Они метались по комнатам в поисках, чем бы поживиться, взламывали запертые шкафы и комнаты и не находили ничего из того, что было обещано им Злобновым, когда он их так старательно сдерживал: ни денег, ни драгоценностей, даже оружия, и того не было.
Наконец, они ворвались в винный подвал, и глаза у них разгорелись. Они забивали бутылками заранее приготовленные, правда, совсем не для этих целей, мешки, потом стали срывать с окон портьеры и снова бежали в подвал, чтобы, наложив на них бутылок, завязать узлом и оттащить в телеги. Те бутылки, которые уже некуда было класть, частью распили, а большей частью били об стены с пьяным остервенением. Озверевшие от вседозволенности и безнаказанности, они били стекла и зеркала, крушили мебель. Натешившись вволю, они подошли к Петьке, который в общих забавах не участвовал. Он задумчиво сидел на кухне, глядя на миску с водой, чуть подкрашенной кровью, и ей же испачканную салфетку — уходили явно впопыхах.
— Ну что, жечь будем? — спросил у Петьки один из мужиков.
— Катьку найти надо, — не ответив мужику, сказал Злобнов и поднялся со стула. — Она здесь оставалась и должна что-то знать.
Обыскав дом, мужики вышли в сад и стали осматривать конюшню, где уже не было даже старенькой лошадки — на ней в свой последний визит уехал Добрынин, каретные сараи, дошла очередь и до теплицы.
— Петька! Петька! — раздался оттуда крик одного из мужиков. — Иди сюда! Нашел!
Вся толпа собралась над обрывом и смотрела вниз, на лежащее на камнях тело Катьки. Глядя на нее, ни у кого и мысли не возникло, что она может быть жива. В адрес Матвеевых посыпались самые изощренные проклятья. Мужики единодушно решили — сжечь дом к чертовой матери, чтобы и следа от графов Матвеевых не осталось, но Злобнов их остановил.
— Нельзя, слишком близко от Баратова, шум будет. Уже и так на нас косо смотреть начали. Словно не революционеры мы, а шпана переулочная. Пусть дом целый стоит, здесь потом сделают что-нибудь, госпиталь или еще что.
Плюнув в сердцах, что их лишили любимого развлечения, мужики тронулись в город, пообещав попозже приехать на лодке, чтобы забрать Катькино тело — не тащить же его вверх по такой крутизне.
Над обрывом остались только отец с сыном.
— Папка, а почему ты не разрешил дом сжечь? — мальчишку совершенно не тронула смерть сестры.
— Повтори-ка мне еще раз, как все было, — потребовал отец.
