(Берхард Борге) Андрэ Бьерке - В убежище (тематическая антология)
— Я провела на этой кухне столько времени, а вот на полу лежать не пробовала. Уж так его мыла, так скребла — надеюсь, и пол мне добром отплатит.
— Завтра нарвем салата на огороде.
10
Жизнь наша потихоньку налаживалась и становилась все счастливей. Проснувшись поутру, я сразу отправлялась в прихожую и проверяла замок на парадных дверях. Мы старались переделать все дела в ранние утренние часы, когда вокруг никого не было. Поначалу-то мы позабыли, что ворота и калитка теперь нараспашку и тропинка снова станет торной, а у дома появятся дети; но однажды утром, подойдя к парадным дверям, я увидела детей через узкое боковое стекло: они играли на площадке перед домом. Возможно, родители послали их разведать дорогу, удостовериться, что и большим кораблям путь открыт; а может, детей так и тянет поиграть везде и всюду; впрочем, возле нашего дома они не очень-то веселились, даже говорили тише обычного. А вдруг они вовсе не играют, а притворяются — раз уж детям положено играть; на самом же деле это лазутчики, а никакие не дети, просто нарядились детьми, да и то кое-как? Я смотрела и находила в них все меньше и меньше детского: двигаются напряженно и на дом не глядят, ни один пока не взглянул, ни разу. Когда же они залезут на веранду и прижмутся к щелкам ставен? Подошла Констанция и заглянула через мое плечо.
— Дети чужаков, — сказала я ей. — У них нет лиц.
— Но есть глаза.
— Представь, что это птички. И нас они не видят. И никогда не увидят, хотя пока не догадываются об этом, и смириться с этим им будет непросто.
— Они теперь повадятся сюда ходить.
— Если бы только они. Но внутрь им не заглянуть. А мне давно пора завтракать.
По утрам на кухне было темно, но я отодвигала засов и впускала солнечный свет. Иона устраивался на ступеньке на солнцепеке, Констанция пела и готовила завтрак. После завтрака я подсаживалась к Ионе, а Констанция убирала кухню.
Загородить дом по бокам оказалось легче, чем я думала; Констанция вышла мне посветить, и я справилась за один вечер. Там, где деревья и кусты льнули к стенам и тропинка сужалась — такое место было по обе стороны дома, — я набросала ломаных досок и обломков мебели из кучи, собранной мистером Харлером на веранде. Конечно, такая преграда никого не удержит, даже дети запросто перелезут, но шум и грохот будет страшный, а мы как услышим, что падают доски, — быстро юркнем на кухню и задвинем засов. Несколько досок я обнаружила возле сарая и кое-как прибила их крест-накрест на кухонную дверь, закрыв стекло. Доски на завалах по бокам дома я сколачивать не стала — не хотела показывать всем свое неумение. Но надо, пожалуй, попробовать починить ступеньку.
— Ты почему смеешься? — спросила Констанция.
— Да вот подумала: хоть мы и на Луне, а все здесь иначе, чем я себе представляла.
— Но живется нам счастливо.
Констанция накрывала стол к завтраку: омлет, гренки и ежевичное варенье, которое она сварила давним благодатным летом.
— Нам надо запасти как можно больше еды, — сказала она. — Огород заждался — пора урожай собирать, — да и мне спокойней, когда запасов побольше.
— Я отправлюсь на крылатом коне и привезу тебе корицы и тимьяна, самоцветов и гвоздики, золотой парчи и капусты.
— И ревень не забудь.
С огорода подходы к завалам просматривались хорошо, и мы оставляли заднюю дверь открытой: появись чужие, мы успеем добежать до кухни.
Я таскала в дом корзины с посеревшим от пепла салатом, с редиской, помидорами и огурцами, а на переломе лета пошли ягоды и дыни. Прежде я любила есть фрукты прямо с ветки и овощи с грядки, с каплями росы, но есть пепел собственного дома мне было не по душе. Правда, почти всю грязь и золу уже сдуло, воздух в саду был чист и свеж, но земля, по-моему, пропиталась дымом навсегда.
Как только мы надежно устроились, Констанция открыла и убрала комнату дяди Джулиана. Она сняла с кровати простыни и одеяла, выстирала в кухонной раковине и вывесила на солнышко.
— А с бумагами дяди Джулиана что ты сделаешь? — спросила я; она задумалась, опершись о край раковины.
— Наверно, сложу все в коробку, — сказала она наконец. — А коробку, наверно, отнесу в подпол.
— Сохранишь навеки?
— Сохраню навеки. Ему ж приятно знать, что к его записям отнеслись уважительно. Пусть не сомневается — все сохраню.
— Пойду-ка проверю парадные двери.
Дети теперь часто появлялись перед домом, но на него не глядели: играли в свои бесшумные игры, неловкие и беспричинно грубые. Проверяя парадные двери, я всегда выглядывала — здесь ли дети. По тропинке теперь часто холили и взрослые, сокращая путь, ходили там, где прежде были только мои следы; ходили они, впрочем, без особой охоты, будто на спор — доказать, что не трус; по-моему, лишь немногие, кто ненавидел нас открыто, появлялись на тропинке снова и снова.
Констанция убирала комнату дяди Джулиана, а я мечтала весь день, сидя на пороге возле спящего Ионы и глядя на безмятежный, не таящий угрозы сад.
— Гляди-ка, Маркиса, — Констанция вышла с ворохом одежды. — Гляди, у дяди Джулиана было два костюма, и пальто, и шляпа.
— Он же ходил когда-то, как все люди, своими ногами, он сам рассказывал.
— А я даже смутно помню, как давным-давно он отправился покупать костюм — наверно, один из этих, они не сильно поношены.
— А что на нем было в тот последний день? Какой галстук он надел к тому ужину? Он бы и это с удовольствием записал.
Она смотрела на меня долго и серьезно, без улыбки.
— Во всяком случае, костюм был другой; из больницы мне дядю Джулиана отдали в пижаме и халате.
— Может, сейчас пригодился бы один из этих?
— Его, скорее всего, похоронили в старом костюме Джима Кларка.
Констанция отправилась в подпол, но остановилась.
— Маркиса?
— Что?
— Ты понимаешь, что вещи дяди Джулиана — единственная одежда в доме. И мои вещи все сгорели, и твои.
— И их вещи на чердаке тоже.
— Мое единственное платье на мне — вот это розовое.
Я оглядела себя:
— А на мне коричневое.
— Твое пора стирать и чинить. Маркиса, ты свою одежду вмиг снашиваешь.
— Я сделаю себе костюм из листьев. Сейчас прямо и начну. А вместо пуговиц — желуди.
— Маркиса, я же не шучу. Нам придется носить одежду дяди Джулиана.
— Мне не разрешается трогать вещи дяди Джулиана. На зиму я сделаю себе подкладку из мха и шапку из птичьих перьев.
— На Луне носите на здоровье, мисс Глупышка. На Луне ходите в костюме из кошачьей шерсти, как Иона, я и слова не скажу. Но здесь, в нашем доме, вы наденете старую рубашку дяди Джулиана и, может статься, даже его брюки.
— И купальный халат, и пижаму… Нет уж. Мне вещи дяди Джулиана трогать не разрешается, я буду носить листья.
— Теперь разрешается. Я тебе разрешаю.
— Нет.
Она вздохнула.
— Что ж, значит, их надену я. — Она вдруг остановилась и засмеялась, потом взглянула на меня и снова засмеялась.
— Констанция, ты что?
Она бросила вещи дяди Джулиана на спинку стула и, смеясь, побежала в кладовку. Она выдвинула ящик, и я тоже засмеялась, я поняла, что она хочет достать. Вернувшись, она свалила рядом со мной целую кучу скатертей.
— Вот что вам безусловно подойдет, модница Маркиса. Вот, смотри, эта годится — с каймой из желтых цветов? Или эта — клетчатая, красно-белая? А Дамаск, боюсь, жестковат, к тому же на нем видна штопка.
Я встала и приложила к себе скатерть в красно-белую клетку.
— Прорежь мне дырку для головы, — сказала я, очень довольная.
— Но у меня нет ни иголки, ни ниток. Придется тебе подвязаться веревкой, или пусть болтается, как тога.
— А дамасковую я возьму вместо плаща. Ну, скажи, у кого еще есть плащ из Дамаска?
— Ох, Маркисонька. — Констанция выронила из рук скатерть и обняла меня. — Что же я наделала? У моей девочки ни дома, ни еды. Вместо платья — скатерть. Что я наделала?
— Констанция, я тебя очень люблю.
— Девочка одета в скатерть, точно кукла.
— Констанция. Мы будем очень счастливы, слышишь?
— Ох, Маркиска, — она обняла меня еще крепче.
— Констанция, ну послушай же! Мы будем очень-очень счастливы.
* * *Я сразу облачилась в скатерть, чтобы Констанция не успела передумать. Выбрала я клетчатую, красно-белую; Констанция прорезала дырку для головы, а я взяла золотой шнур с кисточкой — тот, срезанный с занавески из гостиной, — и подвязала вместо пояса; получилось, на мой взгляд, очень красиво. Констанция сперва загрустила, печально отвернулась, увидев меня, и принялась отстирывать в раковине мое коричневое платье; но мне новое одеяние нравилось, я радостно закружилась по кухне, и скоро Констанция снова улыбнулась и даже засмеялась.
— Робинзон Крузо носил звериные шкуры, — заявила я. — У него не было ярких одежд с золотыми поясками.
![Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]](/uploads/posts/books/13678/13678.jpg)