Джоди Пиколт - Время прощаться
Перед отъездом Верджил уходит в уборную на автозаправке, и мы с Дженной остаемся одни. Глаза у нее все еще заплаканные.
– Если мама… умерла… – Она не договаривает. – Она дождется меня?
Люди хотят думать, что в загробной жизни встретятся со своими любимыми, которые уже умерли. Но в загробной жизни столько уровней… Это все равно что утверждать, что ты с кем-то обязательно встретишься только потому, что вы оба живете на планете Земля.
Однако я думаю, что плохих новостей на сегодня для Дженны довольно.
– Милая, она, скорее всего, и сейчас рядом с тобой.
– Я не чувствую.
– Мир духов похож на наш мир, а мы видим только реально существующие вещи. Ты можешь зайти в кухню, а мама там варит кофе. Можешь застилать постель, а она входит через распахнутую дверь. Но время от времени границы этих миров стираются, потому что вы обитаете в одном и том же месте. Вы – как масло и уксус в одной емкости.
– Значит, – ее голос ломается, – мне ее никогда не вернуть?
Я могла бы солгать. Могла бы сказать то, что она хочет услышать, но не стану.
– Да, – отвечаю я Дженне. – Не вернуть.
– А что с моим отцом?
Не могу ей ответить. Не знаю, сможет ли Верджил доказать, что именно Томас убил свою жену той ночью. Или, с учетом душевного состояния Томаса, это абсолютно дохлый номер?
Дженна садится на столик для пикника и подтягивает колени к подбородку.
– Как-то у меня была подружка, Чатем, которая рвалась в Париж, как будто там медом намазано. Она хотела поступить учиться в Сорбонну. Хотела прогуляться по Елисейским полям, посидеть в кафе, глядя на идущих по улице тощих француженок, и так далее. Когда ей было двенадцать, тетя решила сделать ей сюрприз и взяла с собой в командировку в Париж. Когда Чатем вернулась, я спросила, оправдались ли ее ожидания. Знаете, что она ответила? Париж такой же, как и любой другой город. – Дженна пожимает плечами. – Не думала, что почувствую то же самое, когда сюда доберусь.
– В Теннесси?
– Нет. До… конца истории, по всей видимости. – Она поднимает голову, в глазах опять стоят слезы. – От того, что я узнала, что мама не хотела меня оставлять, легче не стало, понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. Я ощущаю такую пустоту…
Я обнимаю Дженну.
– Довести начатое до конца – уже победа, – говорю я. – Но никто никогда не говорит, что, достигнув конца, придется повернуть и отправиться домой.
Дженна закрывает глаза рукой.
– Если окажется, что Верджил прав, я хочу поговорить с отцом, пока его не посадили в тюрьму.
– Мы не знаем, станет ли он…
– Он не виноват. Он не ведал, что творил.
Она произносит это с такой уверенностью, что я понимаю: неважно, во что она верит; важно, во что ей нужно верить.
Я прижимаю девочку к себе, чтобы она немного всплакнула у меня на плече.
– Серенити, – приглушенным из-за рубашки голосом говорит Дженна, – вы разрешите с ней поговорить, когда мне будет нужно?
Одно «но»: люди умерли. Когда я еще была экстрасенсом, то общалась с духами только ради клиентов. Я хотела помочь людям пережить горе, а не быть 1-800-горячая-линия-с-загробным-миром.
Когда у меня все получалось, у меня были Люсинда и Дезмон, которые защищали меня от духов, пытавшихся заставить меня исполнять свои приказы, и я умела ставить барьеры. Это умение помогало мне не просыпаться среди ночи из-за целой череды духов, которые хотели передать послание живым. Это позволяло мне пользоваться Даром, когда хотела я, а не когда хотели они.
Однако я готова пожертвовать личной жизнью, если смогу вновь общаться с духами. Я бы никогда не предсказала Дженне неправду – девочка заслуживает большего! – поэтому никак не могу дать ей того, что она хочет.
Но я смотрю ей в глаза и обещаю:
– Конечно.
Достаточно сказать, что путь домой оказывается долгим, тернистым и проходит в молчании. Нам не попасть на самолет без разрешения опекуна Дженны, потому что она еще несовершеннолетняя, поэтому мы едем на машине ночью. Я слушаю радио, чтобы не заснуть. Где-то на границе с Мэрилендом Верджил нарушает молчание, только сперва оглядывается назад, чтобы убедиться, что Дженна крепко спит.
– А если она мертва, – говорит он, – что мне делать?
Удивительное начало разговора.
– Ты имеешь в виду Элис?
– Да.
Я медлю с ответом.
– Думаю, ты выяснишь точно, кто это сделал, и отправишься за ним.
– Я больше не полицейский, Серенити. А теперь оказывается, что я никогда настоящим полицейским и не был. – Он качает головой. – Я всегда думал, что это Донни напортачил. А оказывается, сам виноват.
Я смотрю на него.
– Я к тому, что в тот день в заповеднике было столпотворение. Никто не знал, как оградить место происшествия, когда вокруг бродят дикие животные. Томас Меткаф был вне себя, хотя изначально мы этого не знали. В заповеднике пропали люди, хотя никто не сообщил об их исчезновении. Одна из них – взрослая женщина. Ее-то я и искал. Поэтому, когда обнаружил женщину в бессознательном состоянии, все грязную и в крови, я сказал врачам скорой помощи, что это Элис, и ее доставили в больницу под этим именем. – Он повернулся к окну, профиль его освещали фары проезжающих мимо машин. – У нее не было удостоверения личности. Я должен был довести дело до конца. Почему я не помню, как она выглядела? Какие у нее были волосы: белокурые или рыжие? Почему я не обратил на это внимания?
– Потому что ты сосредоточился на том, чтобы ей оказали медицинскую помочь, – объясняю я. – Не казни себя. Ты же не хотел никого запутать, – замечаю я, вспоминая о собственной тайной карьере шарлатанки.
– Вот тут ты ошибаешься, – поворачивается он ко мне. – Я похоронил улику. Тот рыжий волос, который нашел на теле Невви. Когда я читал отчет патологоанатома, то не знал, что он принадлежит Элис, но я точно знал, что эта улика означает: данное дело – не просто несчастный случай. Тем не менее я согласился с напарником, что жители хотят чувствовать себя в безопасности, что нападение слона плохо само по себе, но убийство – еще хуже. Поэтому я сделал так, что эта страница из отчета исчезла, и, как и предрекал Донни, стал героем. Я стал самым молодым детективом. – Он покачал головой. – Ты это знала?
– И что ты сделал с этой страницей?
– Я положил ее в карман в то утро, когда меня посвящали в детективы. А потом сел в машину и сорвался с утеса.
Я вжимаю тормоз в пол.
– Ты что сделал?
– Датчики решили, что я умер. Похоже, произошла остановка сердца. Но и тут все оказалось не слава богу. Потому что очнулся я в отделении реабилитации, в вену мне вводили какую-то ерунду вроде окситоцина, и боль была такая, что убила бы десятерых покрепче меня. Стоит ли говорить, что на службу я не вернулся. Начальство не слишком жалует тех, кто стремится свести счеты с жизнью. – Он смотрит на меня. – Теперь ты знаешь, кто я на самом деле. Мне претила мысль, что еще двадцать лет придется строить из себя хорошего парня, когда я знал, что таковым не являюсь. По крайней мере, когда я сейчас говорю людям, что я – алкоголик-неудачник, то ничуть не кривлю душой.
Я думаю о Дженне, которая наняла экстрасенса-самозванку и детектива с собственными тайнами. Думаю о продолжающих появляться доказательствах того, что Элис Меткаф и была пострадавшей, тело которой обнаружили в заповеднике десять лет назад. И почему я ни разу этого не почувствовала?
– Я тоже должна тебе кое-что сказать, – признаюсь я. – Помнишь, ты постоянно спрашивал, могу ли я связаться с духом Элис Меткаф? А я ответила «нет», что, вероятно, потому, что она не мертва.
– Да, – усмехнулся он. – Похоже, твой Дар нуждается в проверке.
– И не только. Я ни словом не обмолвилась с духами с тех пор, как дала неверную информацию сенатору Маккою о его сыне. Я выдохлась. Все. Конец. У этой палки больше паранормальных способностей, чем у меня.
Он смеется.
– Намекаешь, что ты – шарлатанка?
– Еще хуже. Потому что я не всегда была такой.
Я смотрю на Верджила. Вокруг его глаз зеленые тени – отражение от зеркала, как будто он какой-то супермен. Но он вовсе не супермен. Он такой же испорченный, израненный, изнуренный борьбой, как и я. Как все мы.
Дженна потеряла мать. Я – доверие к себе. Верджил – свою веру. У каждого из нас не хватает какой-то частички. Но на какое-то время я поверила, что вместе мы можем быть одним целым.
Мы въезжаем в Делавэр.
– Дженна, если бы даже захотела, не могла бы найти более неподходящих для помощи себе людей, – вздыхаю я.
– Именно поэтому нам нужно все сделать правильно, – говорит Верджил.
ЭлисЯ на похороны Грейс в Джорджию не поехала.
Ее похоронили в семейной могиле рядом с отцом. Гидеон поехал, Невви, разумеется, тоже, но жизнь заповедника складывается так, что кто-то должен остаться, чтобы позаботиться о животных, какой бы весомой причины для отъезда ни было. На протяжении той страшной недели, пока тело Грейс не выбросило на берег – целой недели, в течение которой Гидеон и Невви продолжали надеяться, что она жива, – мы все налегали на работу, чтобы восполнить отсутствие Грейс. Томас собирался брать нового работника, но подобные вопросы так быстро не решаются. А сейчас, когда не было половины работников, нам с Томасом приходилось трудиться круглосуточно.
