Мила Бояджиева - Лабиринты надежд
"Еще чего не хватало!" - подумала девушка, выпроваживая дурацкого поклонника.
Явление Нептуна было намечено на восемь часов - сразу после ужина. Небольшое представление на пляже - все давно отработано: свита, морские черти, пираты, русалки обменяются стихотворными приветствиями. Затем празднество перенесется на танцплощадку, где будет играть "Радуга", а затейники станут организовывать разные игрища - бег в мешках, "накорми кашей", жмурки, всякие конкурсы. Выступят представители самодеятельности, затем начнется коллективное братание - хоровое пение, танцы, массовые гулянья в парке и, естественно, безобразия... - Юрий Кузьмич поднял глаза к потолку, прося защиты у высших сил. Он тайно верил в Бога, но даже шепотом опасался обращаться к нему. Так, - глянет и подумает: "Господи, пронеси! Комиссия из обкома под руководством самого Роберта Степановича Паламарчука. С каким-то американским коммунистом. То ли черным, то ли белым, но уж точно - цэрэушником. А здесь - чехи напьются, немцы туда же, араб этот придурковатый, неизвестно что выкинет. За группой "Радуга" только присматривай - такие хоть Солженицына читать наизусть начнут или играть рок-н-рол."
В таких случаях мероприятие, как ни странно, выручало блядство. Побольше девок в костюмах "русалок", да "чертей", чтобы по кустам шастали с целью потискаться. Дело молодое, идеологически хоть и не желательное, но все же вполне допустимое. Не на площади же, а в укромных местах. Федоренко называл разгул праздника Нептуна "половой акцией дружбы", завершающейся, в сущности, к завтраку. Важно проследить, чтобы на территорию никто из посторонней публики не прорвался, для чего будут у ворот и всяких лазов в ограждении установлены пикеты дружинников.
В корпусах, как в студенческой общаге, обычно идет гудеж до утра. Начальство собирается на торжественный ужин на вилле, а поскольку та занята арабом, никакого соседства не выносящим, то будут накрыты столы в банкетном зале клуба. Активистам розданы карнавальные костюмы, остальные изобретают одежку сами: разделся до трусов, вымазался грязью - вот тебе и "негр". А девушки все больше "морские царевны" - купальничек, и во все места бусы натыканы, ленточки, листики-цветочки... О, лето! О, юность! О, беспокойство в штанах...
Юрий Кузьмич потянулся, прикидывая, кого бы из отдыхающих трахнул в первую очередь. Наверно, болгарку. Темпераментная, стерва... Потом... потом министерскую дочку - сопли-вопли, клятвы, слезы, цитаты из классиков... "Многим ты садилась на колени, а теперь сидишь вот у меня..." Нет, это об Анжелке! Пожалуй, с неё и следовало бы начать! Оторва-девка! А когда в глаза смотрит, так вся и млеет, так и плавится...
- Юрий Кузьмич... - В дверях стоял главный спортивный инструктор лагеря Антон Сергачев с огромной штуковиной в руках. Он обычно изображал Нептуна, въезжая на монолыже прямо из воды на мелкую гальку. Эту лыжу он и притащил в кабинет директора. - Как по твоему, с этим можно работать? Я ещё месяц назад написал заявление насчет замены. Здесь же каркас отходит... Нет, я не поеду... На жопе да по гальке... Это уж ты сам, Юра, сам. Я не берусь.
- Да иди ты... - отмахнулся директор. - Кроме тебя забот нет! Давно бы свою галошу починил или "выбил" у завхоза новую. Я-то здесь причем? Заявление подписал. Из кожи вон лезу, а после каждого твоего чертова праздника по уши в дерьме!
- Так во всей стране то же самое...
- Сказанул! Язык без костей... Людям награды вешают за проведение мероприятий такого масштаба. А здесь только докладные строчи и объяснительные записки. - Федоренко покосился на лежащую поперек его письменного стола лыжу. "На таком корыте да перед всем честным народом..." - Представив себя вываливающимся на пляж с волны прямо под нос комиссии, Федоренко зябко поежился.
Глава 3
На дверях жилища Градовых красовались две надписи. Одна, выполненная бронзовой краской по вишневому оргстеклу, гласила: "Квартира образцового содержания", другая - тушью по ватману, выглядела угрожающе, завершаясь тремя восклицательными знаками: "Комнаты не сдаются!!!". А что сдавать? Спальня супругов, столовая, в которой раскладывалась софа для Анжелки, и застекленная лоджия - место обитания восьмдесятилетней бабуси. Кухня - в пять квадратных метров, прихожая - не повернешься. Правда, вдоль оврага, где шли гаражи и сараи жителей пятиэтажек, Градовы имели "коттедж" хозблок, превращенный в летнее жилье. Здесь с апреля по октябрь, свободная от родительской опеки, проживала Анжелика.
Вторая Зареченская улица тянулась вдоль холма, с которого открывался потрясающий вид на море и лежащий внизу культурный центр города. Там светились огнями корпуса здравниц, гостиниц, гремели по вечерам оркестры в ресторанах, били фонтаны, проистекала нарядная, беспечная курортная жизнь.
Глубокий овраг разделял территорию "всенародной здравницы" и поселение обслуживающего эту здравницу персонала. По дну оврага, разливаясь в сезон дождей, бежал какой-то ручей, не имевший названия, но все улицы на другом, не курортном берегу имели название Зареченских, отличаясь номерами и возрастом пятиэтажек - от устаревших "хрущоб" до вполне современных, улучшенных проектов с лоджиями и подъездами под козырьками.
Градовы жили на втором этаже и могли собирать вишню прямо из окна столовой - огромные деревья, усыпанные бесхозными фруктами, произрастали повсеместно. Марья Андреевна - "сестра-хозяйка" санатория "Шахтер", поддерживала образцовый порядок и на службе, и у себя дома. Из вишни и абрикос варила варенье, рассылая посылки уральской родне. Ее супруг, добродушный рыжий силач, которого все звали попросту Степа, возил на черной "Волге" директора гостиничного комплекса "Магнолия" и чинил машины всему местному населению. "Золотые руки", "душа-человек", вот только одна беда, как говорила бабуля, - "рот с дыркой". Пил Степа сильно, но редко, впадая в недельные сезонные запои. Приблизитеьно раз в квартал.
Семья Градовых считалась зажиточной и благополучной. У них у первых в доме появился цветной телевизор, а пианино стояло всегда, и на нем обучалась игре маленькая Анжелика. А ещё она постоянно пела, устраивала концерты во дворе со специально нарезанными из тетрадных листов билетиками. Исполнялось все, что было услышано по радио. Каждая входившая в моду певица становилась кумиром, девочка объявляла себя то Людмилой Гурченко, то Эдитой Пьехой. Дальше пошло ещё лучше. В школе организовался какой-то ВИА, дирекция скинулась на инструменты, комсомол помог молодым талантам пробиться на городской конкурс.
Окончив школу, музыканты, вместо того, чтобы попытаться получить профессиональное образование и повысить свой идеологический уровень, свернули на кривую дорожку. Стали петь "западное", да ещё на чуждом американском языке, причем не в клубе или парке культуры и отдыха, а в самых сомнительных точках - ресторанах "Интуриста" и прочих злачных местах. Руководителя ансамбля, Сашу Самгина, даже привлекали к ответственности за спекуляцию - он перепродавал полученные у иностранцев джинсы и пластинки. Парня выручили связи. Маленький город, все друг друга знают, а отец Самгина - человек уважаемый, подполковник в отставке, ведающий местной гражданской обороной.
Анжелу родители пытались образумить, отправив на учебу в медучилище. Но она уперлась, переселилась в сарай, оклеила стены афишами с иностранными певцами и певицами в самых разнузданных позах. Марыля Родович ещё ничего, хоть и босая, да и Карел Готт - приличный, элегантный певец, но "Роллинг Стоунз"! Смотреть страшно! Да и сама девочка совсем от рук отбилась. Старенькая бабуля, по-деревенски повязанная косынкой, всегда имела влияние на внучку и даже проводила с той разговоры по душам в периоды конфронтации с родителями. Но тут нашла коса на камень. "Ничего, видать, не поделаешь..." - Степанида Григорьевна отвернулась от раскрытого окна, чтобы не расстраиваться: принаряженная Анжела отправилась на "работу".
...Солнце пекло вовсю, четыре часа - самый кошмар, а в автобусе - все потные, злые, стоят впритык и ещё руки распускают. С такими Анжела не церемонилась: "Ой, ой! Кошелек из кармана тянут!" - вопила она во всю мощь, почувствовав чрезмерно заинтересованную ладонь на своем бедре. Граждане с позором изгоняли "вора" и грозились сдать в милицию.
Обычно за Анжелой приезжал Саша. Он имел самый шикарный мотороллер в городе - красный, с блестящими никелевыми штуковинами и удобным "седлом" сзади. Носиться верхом в мини-юбке и в шлеме по извилистому шоссе вдоль моря и нашептывать Сашке нечто соблазнительное - лирические цитаты из песенок хотя бы - полный кайф!
Сашка - первый парень на деревне, учился в девятом, когда впервые "заметил" Анжелу. Ей было, как и Джульетте, всего тринадцать, а школьный вечер по случаю Нового года ничем не хуже бала во дворце Монтекки. Под "водолазкой" из трикотажа с серебряным люрексом чуть подрагивали маленькие груди, а рыжие патлы взметались гривой - так самозабвенно и раскованно танцевать твист здесь больше никто не умел. "По переулкам бродит лето..." пел декабрьским вечером Эдуард Хиль, и Саша согласился с ним - Анжелка из 7 "Б" "единственная на свете королева красоты".
