Ольга Лаврова - Любой ценой
-- Суд? -- горько хмыкает Тобольцев. -- До суда, Пал Палыч, дожить надо...
-- Что за настроение?
Тобольцев роняет голову на руки. Больше у него нет сил таить-ся. Он рассказывает, что с ним случилось -- рассказывает взахлеб, с подробностями, крепко впечатавшимися в память.
А случилось вот что. Недели две назад вызвали его в медсан-часть на осмотр: можно ли разрешить прогулки (добаливал анги-ной).
В коридоре ожидали еще несколько арестованных. Кира Ми-хайловна, сестра, сидя за столиком возле стеллажа с историями болезни, распределяла кого к какому врачу. С зеками держалась участливо, душевно. Сама в аккуратном халатике, приятная такая женщина. Тобольцев, грешным делом, засмотрелся и не против был, что сестра очереди не соблюдала -- всех вперед него выклик-нула.
Оставшись с Тобольцевым наедине, она медлила и вроде бы смущалась. Потом вдруг ласково спрашивает:
-- Что у вас... с горлом?
-- Застудил немножко. Курил в форточку.
-- Такой молодой! -- "нечаянно" вырывается у Грибеник.
Тобольцев понимает ее внимание по-своему:
-- Не старый, конечно. Хотя -- двое ребят.
-- И дети есть!.. -- ахает женщина.
-- А что?
-- Нет-нет, ничего... Извините... Вот порошки, принимайте по одному на ночь. Когда боли резко усилятся, придется увеличить дозу.
-- У меня что-нибудь нашли?.. Доктор что-то сказал не по-русски...
-- Дайте я сама прощупаю. Сглотните. Да-а... Под мышку не отдает?
-- С какой стати -- под мышку?
-- В подобных случаях бывает... Я ведь врач-онколог, это по опухолям. Хороший специалист.
-- И что же со мной?
Грибеник "спохватывается" и говорит наигранно-бодрым то-ном:
-- Поболит -- пройдет.
-- Вы скрываете...
-- Ах, дернуло же меня!..
-- Что-то серьезное?
-- Я не имею права, Тобольцев!
-- Опухоль, да?.. Неужели рак?!
Грибеник горестно молчит.
-- Операция?
-- Вы толкаете меня на служебное преступление. Но я не в силах обманывать... Эту форму пока лечить не умеют.
Тобольцев отшатывается и что-то беззвучно шепчет. Он прик-ладывает ладонь к горлу, сглатывает, прислушивается к ощуще-нию.
-- Но... я нормально себя чувствую...
-- Вот и чудесно! И забудьте все, что я сказала! -- снова подчеркнуто бодро советует Грибеник.
-- Никакой надежды?.. -- Тобольцева начинает бить дрожь. -- И сколько же я?..
-- Не могу... не поворачивается язык.
-- Очень вас прошу!.. Надо хоть как-то подготовиться...
-- Месяц-два -- предел. Такая форма, что под конец будет, как взрыв... бедный вы, бедный... Если надо что-то передать близким, я для вас рискну -и погладила по плечу...
-- Вот так в пять минут жизнь рухнула! -- убивается теперь Тобольцев в следственном кабинете.
Сведя брови, Знаменский пишет несколько фраз, вызывает конвоира и передает ему записку со словами: "Майору Томину".
-- Ну вот, я силком вырвал правду у нее. Вы -- силком у меня. Что толку?..
-- Очень болит, Василий Сергеич?
Тобольцев осторожно поводит шеей.
-- Пока терпимо.
-- Она могла ошибиться.
-- Она же не от себя только -- прочла в истории болезни. Это все пройдено: перестрадал, смирился... Холин, конечно, погань, но если рассудить, что я ему продал? Два месяца за решеткой, никому не нужных. Восемь тысяч посулили. Четыре вперед, четы-ре после. Семье без отца ой как пригодятся! А моих забот -- запомнить, где и кого стукнул. Да перед вами стыд стерпеть.
-- До суда дотянуть не надеялись?
-- Ни в коем случае -- детям такое пятно!.. Хотели вы добра, Пал Палыч, а последнее утешение отняли. Далась вам эта правда!
Входит Томин, держа историю болезни, здоровается с Тобольцевым, тот не отвечает.
Знаменский раскрывает тонкую медицинскую папочку. В ней две-три записи на одной странице. Прочтя их, Пал Палыч обме-нивается с Томиным понимающим, облегченным взглядом.
-- Введите, -- говорит Томин в коридор.
Конвоир впускает Грибеник.
-- С этой женщиной вы беседовали в медчасти?
-- Она не виновата. Она меня пожалела и помогла...
-- Погодите с рыцарскими порывами. Вам известен человек, который вам благодарен, гражданка Грибеник?
-- Похоже, один из наших арестантов.
-- Ваша медицинская специальность?
Грибеник молчит.
-- Забывчивы женщины, беда! -- вмешивается Томин. -- Не по опухолям она. Окулист у нас Кира Михайловна. По глазным болезням.
-- Горло не меньше болит, Василий Сергеич? -- спрашивает Знаменский.
Тобольцев машинально щупает горло и сплевывает, неотрывно глядя на Грибеник.
-- Зачем вы сказали Тобольцеву, что у него злокачественная опухоль?
-- Может быть, мне показалось... там написано по-латыни... в истории болезни.
-- Будьте добры, пальчиком: где тут по-латыни или по-англий-ски, по-испански, по-марсиански написано "рак"?
Грибеник отворачивается от папки.
-- Вы поняли, Василий Сергеич?
-- Нет, я не... Невозможно же... Да как же так?!
-- Грибеник -- добрая знакомая Холиных.
Тобольцев вскакивает как подброшенный, беспорядочно ме-чутся руки, душат бессвязные слова:
-- Ты!.. Заживо похоронила... Гадина ты подлая... подлая. Тебе бы, как мне...
Захлебываясь слезами, он странно топчется и шатается, словно пьяный в гололед.
-- Неужели жить буду?.. Буду жить...
-- Гражданка Грибеник, вы когда-нибудь слышали слово "со-весть"?
-- Это понятие не юридическое, -- она смотрит на Знаменско-го вызывающе.
-- Давайте о юридических понятиях. Вам оставалось по старому делу...
-- Пять месяцев, -- подсказывает Томин.
-- А нового не будет. Нет статьи. Я ведь тут не врач, а так, на побегушках. Мало ли что сболтнешь в коридоре?
-- Номер не пройдет. Вы участвовали в организации двух прес-туплений: укрывательство убийцы и самооговор невинного чело-века!
-- Ничего я не организовывала... Не докажете!
Слово берет Томин.
-- Кира Михайловна, вы самонадеянны. О вашем знакомстве с семьей Холиных людям известно. Обман Тобольцева очевиден. Если добавить оригинальную деталь, что последнее время на свидания с вами приходит не муж, а Дмитрий Холин, то, пожалуй, для начала довольно. А дальше еще поработаем.
Грибеник начинает всхлипывать.
Томин подходит к Знаменскому, который отвернулся к зареше-ченному окну, тихонько спрашивает:
-- Паша, ты что? Тобольцев плачет с радости, Грибеник со страху, а ты-то что невесел?
-- Да знаешь, ненавижу, когда приходится ненавидеть!..
x x x
В квартире Холиных семья за ужином.
-- Кушай, Вадик, кушай, ты так осунулся, -- приговаривает счастливая мать.
-- По-моему, мы больше осунулись, пока он сидел... -- замечает старший брат. -- Иди же, папа!
-- Сейчас, -- тот в соседней комнате возится с протезами.
-- А можно не стучать челюстями, когда люди едят? -- обора-чивается к нему Вадим.
-- Он у себя в камере привык к тишине! -- качает головой отец.
-- Вадик, нехорошо, -- на мягких тонах журит мать. -- Папа для вас всю жизнь, не разгибая спины...
-- Оставь его, он глуп, -- бормочет отец, садясь за стол.
Некоторое время все едят в молчании. Но вот Вадим отодвига-ет тарелку и поднимается.
-- Куда? -- настораживается отец.
-- Прогуляться-проветриться.
-- Твои прогулки слишком дорого обходятся семье.
-- Мама, он спятил! Он хочет снова запереть меня в четырех стенах!
-- Сядь, говорю тебе! И затихни до суда. Еще неизвестно, чем все кончится, -- поддерживает отца Дмитрий.
-- Митя, но Вадик столько перестрадал, -- робко вступается мать. -Иногда ему все-таки нужно развлечься?
-- Он не умеет развлекаться прилично, мама.
-- Ах, Вадим, Митя по-своему прав. Он опытней, прислушивай-ся к мнению брата. Митя все имеет, добился хорошей должности и пожинает плоды...
-- Доби-ился! Без вас он заведовал бы в бане мочалками!
-- А где бы ты был без родителей?
-- Между прочим, в институт я прекрасно поступил сам!
-- Мальчики, мальчики, перестаньте ссориться! -- страдает мать. -Вадик, ведь разговор только о том, чтобы ты немножко потерпел.
-- А я не могу терпеть. Организм не позволяет. Я не желаю пожинать плоды, когда на макушке засветит плешь!
-- Он глуп, -- повторяет отец, который один еще продолжает жевать.
-- Зачем ты так, Вадик? Ведь ты всех нас любишь! -- Мать пытается обнять его. Вадим увертывается.
-- Люблю? Да чем вечно клянчить у вас то трояк, то сотнягу, лучше пойти и трахнуть кого-нибудь по башке!
-- Вадик, мы никогда ничего для тебя не жалели! -- скорбно восклицает мать.
-- Да, кое-что я получал. Периодически. Но когда мне нужно было позарез, вы в воспитательных целях показывали мне кукиш.
-- Заткнись! -- обрывает Дмитрий. -- Не хватает обвинять мать с отцом! Ты хоть представляешь, во сколько обошлось тебя выта-щить? А еще во сколько обойдется!
-- Отдайте половину этого мне, и я внесу гениальное рацпред-ложение.
-- Какое?
-- С Тобольцева довольно. Купите против него свидетеля. Очевидца и дешевле и надежней.
-- Откуда же очевидец? -- изумляется мать. -- Митя?
Митя задумывается.
-- Вообще-то... найти, пожалуй, можно.
