Димитр Начев - Неуловимый
Это тоже надо было проверить.
Корчма была закрыта. В таком маленьком селе, как это, если корчма закрыта, тебе не остается ничего другого, как отправиться восвояси, ибо все зависит всецело от корчмаря. Если у него хорошее настроение, он может сутками ее не закрывать, если плохое — наоборот: вообще не откроет. Пока я беспомощно оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять, на площадь урча выехал мотоцикл с коляской. Описав полукруг, он остановился прямо передо мной. Мотоциклист снял очки, размотал шарф, которым повязал голову, и приветливо со мной поздоровался:
— Здравствуйте!
Это был ветеринарный врач, зять корчмаря.
— Закрыто, да?
— У меня кончились сигареты, — соврал я.
Он слез с мотоцикла и дружески взял меня под руку: — Идемте!
Распахнув калитку соседнего с корчмой дома, он широким жестом пригласил меня войти:
— Будьте нашим гостем!
Навстречу мне поднялась крупная немецкая овчарка, лениво скаля зубы.
— Спокойно, дружок! — Ветеринар похлопал пса по спине, почесал за ушами. — Он у нас добряк, но все же не забывает напомнить, что сторожевой пес, а не овца.
Да вы погладьте его, не бойтесь!
Я провел ладонью по жесткой густой шерсти «дружка».
— Как его зовут?
— Христо, — засмеялся ветеринар.
— Неплохо. Здравствуй, Христо! — Осмелев, я слегка потянул его за ухо. Он сдержанно покосился на меня.
— Хорошая собака — умная, верная! — произнес ветеринар и строго приказал:
— Марш к себе в конуру!
Христо покорно, но с достоинством отошел и уселся возле своей будки.
Дом стоял в глубине двора, перед ним находился неизменный палисадник, обнесенный проволочной сеткой. Цветов там сейчас, конечно, не было; на крюке, вбитом в подпору беседки, образуемой виноградной лозой, висела свежая, только что содранная овечья шкура. На снегу под ней виднелись капли крови. Мы спустились в полуподвальное помещение, ветеринар открыл дверь, из-за которой доносились равномерные удары.
— Хозяин, принимай гостей!
Сидя возле стола, корчмарь рубил на колоде мясо. Острый топорик стучал весело и ритмично. На решетке над очагом шипели отбивные, источая приятный аромат, Я начал свое приготовленное заранее извинение:
— У меня кончились сигареты, и ваш зять пригласил меня…
— Ничего, ничего, — широко улыбнулся корчмарь и быстро, прямо-таки молниеносно, отодвинул колоду с мясом, отложил топорик, и на столе так же молниеносно появились кувшин с вином, стаканы, тарелка с жареным мясом, вилки.
— Напротив, юноша, я рад… Как раз подумал, кто бы мне составил компанию, и вот, пожалуйста, — гость! Когда человеку везет, это значит — Бог его любит. Ведь так, зятюшка? Ну, за ваше здоровье!
Вино было превосходное. Я похвалил его, похвалил и вкусное мясо.
— Это наше старое ремесло, — расплылся в улыбке корчмарь. — У меня и отец, и дед были корчмарями, от них я всему и научился. А учиться было чему. Это сейчас молодежь думает, что держать корчму — легкое дело. Нет, совсем не легкое! А я, если захочу, могу побить по обороту все ваши хваленые кафе и бары, в которые прет народ, чтобы его травили разбавленным алкоголем!
Затем выражение его лица изменилось. Маленькие глазки беспокойно замигали. Понизив голос и оглянувшись, словно кто-то мог нас подслушать, он произнес:
— Знаете, я вот тут работаю и все думаю, как бы встретиться с парнем и девушкой, которые, как и мы, оказались замешанными в эту историю. Почему вас вызвали к следователю, а нас с зятем не тронули? А вы сами пришли! Ну, рассказывайте, что там было!
— Что вы имеете в виду?
— Вас ведь допрашивали?
— Да ничего особенного не было. Мы дали показания, написали протокол и все.
— И больше ничего?
— А что еще могло быть? — вмешался ветеринар. — Не они. ж ее повесили. Осточертело ей все на свете, влезла она головой в петлю и все дела!
— Это-то и неизвестно, — еще больше понизил голос корчмарь. — Может, она повесилась, а может — ее повесили.
— Чепуха, — возразил его зять. — Кому это понадобилось ее вешать? Почему? И как конкретно вы ото себе представляете?
Вопрос относился больше ко мне, чем к корчмарю. Мне, действительно, было трудно представить все конкретно, но я был удивлен, что уже второй человек предполагает, что женщина умерла не по своей воле.
— В милиции, — сказал я, — никто ничего подобного не говорил.
— Они ведь не дураки, — отозвался ветеринар, — но в селе чего только не болтают, а повод для разговоров — история с Царским. Теперь будут относиться с подозрением к смерти каждой старушки.
Меня интересовало именно это, для того я и пришел в село, чтобы разузнать подробности истории с Царским, поэтому как бы между прочим спросил:
— А что это за история с Царским? Что там произошло?
— В каком смысле? — посмотрел на меня внимательно ветеринар.
— Да вот эта эксгумация. Говорят, умер не своей смертью.
— Так говорят. Но это не доказано.
— Доказано! — с жаром возразил корчмарь. — Его задушили подушкой.
— Не верю, — скептически улыбнулся его зять. — Вчера откопали труп, а сегодня все уже известно.
Отодвинув стакан с вином, он встал из-за стола.
— Ты куда? — спросил корчмарь.
— Хочу заглянуть на овчарню в Луге, — ответил ветеринар, застегивая куртку. — Овцы начали ягниться.
— В такую погоду? На мотоцикле?
— А чем тебе не нравится погода? Снегу кот наплакал, а вы уже и испугались! Мотоцикл в порядке, движется нормально. До свидания! — кивнул он мне. — Хоть судьба и свела нас в связи с неприятным происшествием, лично я рад нашему знакомству. Вы бываете в корчме?
— Они ее завсегдатаи, — одобрительно откликнулся корчмарь.
— Ну, тогда вечером увидимся! — Ветеринар пошел к двери, но на пороге остановился и, посмотрев на меня, бросил на стол пачку сигарет:
— Курите, у меня есть еще пачка. — Он вышел прежде чем я успел его поблагодарить. Мне показалось, что он насмешливо улыбнулся. Послышалось радостное повизгивание собаки, стук захлопывающейся калитки, затем шум мотора. Я принялся нервно шарить в карманах в поисках спичек. Корчмарь наполнил опорожненные стаканы, перевернул котлеты на решетке. Отхлебнув вина, рассеянно произнес:
— А может, она сама повесилась. Она всегда была странной…
— Странной? Что вы имеете в виду?
— Не знаю…. Она была немного не такая, как все… Молчаливая, замкнутая… Муж бросил ее, от дочери ни ответа, ни привета… С Царским они были соседи…
Он умолк. Мы выпили, съели по куску мяса. Я не знал, как продолжить разговор. Вспомнились слова Антонова: «Инспектор уголовного розыска должен быть контактным человеком, уметь разговаривать и с царем, и с пастухом: доброе слово — ключ к каждому сердцу; человек — существо особое, он не может жить молча, как животное. Знаешь, Иван, — говорил он мне, — почему нет нераскрытых преступлений? В девяносто девяти случаях из ста все рано или поздно выплывает наружу. Преступник не может жить один на один со своим преступлением. Он может молчать год, два, десять, даже двадцать лет, но в конце концов заговорит. Слово очищает, освобождает. Почему, ты думаешь, Раскольников идет к следователю? Из-за угрызений совести? Да ведь у него есть свое моральное оправдание убийства старухи и Лизаветы. Следователь нужен ему, чтобы спасти себя самого. Так что ты должен уметь и говорить, и слушать, Но это, друг мой, природный дар — он или есть, или его нет…»
— А ваш зять — серьезный человек, — произнес я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Да, очень, — тут же согласился корчмарь. — Хотя он даже и не врач: он зоотехник, но у нас здесь и фельдшера, и зоотехника называют врачами, потому что они мастера своего дела. У них настоящая практика в отличие от ветеринаров с дипломами, которые превратились в администраторов. Нашего фельдшера, например, мы не променяли бы на самого известного врача-специалиста. Бабки на него молятся. Правда, в некоторых вопросах мы с зятем расходимся. Видите, какой я дом построил, — не дом — дворец, а они не хотят здесь жить, ютятся в двух комнатушках возле вокзала: хотят быть горожанами! Хоть бы уж город как город, а то… так, станция…
Городок внизу, по-моему, был очень уютным, но неизвестно почему все тут называли его «станцией».
— Значит, они живут там, а работают здесь?
— Он работает здесь. Дочка на станции, служит на почте. Еще по стаканчику?
Я вежливо отказался, хотя его вино действительно было выше всяких похвал.
— Виноградников здесь не видно, а такого вина я давно не пил.
— Виноград мы покупаем. Я езжу за ним далеко — в Сухиндол, в плевенский, в свиштовский районы. Моим главным конкурентом был Царский, но делал ли он вино этой осенью, не знаю…
— А наследники у него есть?
— Нету. Жил один, как волк-одиночка, в одиночку и помер. Кто свел с ним счеты — неизвестно и вряд ли будет известно…
