Дик Фрэнсис - В мышеловке
- Не могу поверить!
- Они утверждали, что я вернулся домой во время ленча и сделал это. По их расчетам, времени бы хватило.
Взяв со стола виски, я налил большую порцию в стакан и добавил лед.
- Они, наверно, спятили, - сказал я.
- Кроме Фроста, там был еще один. Суперинтендант. По-моему, его фамилия Уолл. Худой мужчина со злыми глазами. Он ни разу не моргнул. Вытаращил глаза и повторял снова и снова, что мне пришлось ее убить: дескать, она вернулась домой и увидела организованный мной грабеж.
- Ради бога! - возмущенно воскликнул я. - Они забыли, что до половины третьего она не выходила из цветочного магазина.
- Теперь девушка из цветочного магазина говорит, что она точно до минуты не помнит, когда Реджина уехала. Помнит только, что вскоре после ленча. А я вернулся из кафе в офис около трех: поздно пошел на ленч, потому что все утро занимался с клиентом… - Дональд замолчал и схватился за стакан с виски, словно искал в нем поддержки. - Не могу передать тебе, как это было ужасно.
Равнодушие полиции, выдвинувшей такое дурацкое подозрение, по-моему, еще ухудшило его состояние.
- Они заявили, - добавил он, - что восемьдесят процентов убийств замужних женщин совершено их мужьями.
Эти цифры Фрост повторял мне раз двадцать.
- Они позволили мне вернуться домой, но не думаю… - Голос у него дрогнул, Дональд сглотнул, явно стараясь сохранить так тяжело давшееся ему спокойствие. - Не думаю, что они отстанут от меня.
Прошло всего пять дней с того момента, когда он вернулся домой и нашел Реджину убитой. На его разум обрушился страшный удар, и после этого еще пытка обвинением в убийстве, истощавшая его эмоциональные резервы. Пытка в таких обстоятельствах, когда обычная человечность предполагает доброту и сострадательную помощь. Просто чудо, что он еще не сошел с ума.
- А что они сделали, чтобы поймать воров? - спросил я.
- Не уверен, что они даже пытались. - Дональд слабо улыбнулся.
- Но ведь должны.
- Наверно, должны. Но они ничего не сказали. - Он отпил немного виски. - Понимаешь, ирония в том, что я всегда с уважением относился к полиции. Я не представлял, что они могут быть… такими, какие они есть.
Полиция в затруднительном положении, подумал я. Или они взваливают на человека подозрение, надеясь, что он сломается и все расскажет, или они задают вежливые вопросы и топчутся на месте. И получается, что единственный эффективный метод, каким они располагают, ведет к тому, что невинный страдает больше, чем виновный.
- Не вижу конца, - вздохнул Дональд. - Не вижу, чем это может кончиться.
До середины пятницы полиция приезжала еще дважды, но нарастание агонии в моем кузене вроде бы замедлилось. Он был по-прежнему страшно истощен, апатичен и напоминал сероватый дым, но создавалось впечатление, что он уже впитал выпавшее на его долю страдание и может поглотить еще немного. Тем не менее Фрост и его начальник сообщили, что расследование дальше пойдет без участия Дональда, а его больше беспокоить не будут.
- Ведь ты собирался рисовать чью-то лошадь? - неожиданно спросил Дональд, когда мы готовили ленч.
- Я сообщил, что приеду позже.
- Когда я просил тебя остаться у нас подольше, помню, ты говорил, что сможешь побыть до очередного заказа. - Дональд немного подумал. - До вторника. Тебя ждали в Йоркшире во вторник.
- Я позвонил и объяснил, что задержусь.
- Все равно. - Дональд покачал головой. - Тебе лучше поехать к ним.
Он уверял меня, что вполне справится сам, сейчас ему лучше, и благодарил за все. Он настаивал, чтобы я посмотрел расписание поездов, заказал такси и предупредил заказчиков, что еду к ним. В конце концов я понял, что и вправду пришло время, когда ему надо остаться одному, и стал готовиться к отъезду.
- По-моему, - застенчиво начал он, когда мы ждали такси, которое должно было отвезти меня к поезду, - ты никогда не рисуешь портреты. Я хотел сказать, людей. Не лошадей.
- Иногда рисую, - пробормотал я.
- Я просто подумал… Когда-нибудь ты бы мог… У меня есть очень хорошая фотография Реджины…
Я испытующе поглядел Дону в лицо. И понял, что это не принесет ему вреда. Тогда, раскрыв чемодан, я достал холст и протянул ему.
- Он еще не высох, - предупредил я. - И не вставлен в раму. И еще по меньшей мере полгода его нельзя покрывать лаком. Но можешь взять, если хочешь.
- Дай мне поглядеть.
Когда я развернул холст, он не отрывал от него глаз, но ничего не говорил. К парадной двери подъехало такси.
- До свидания, - сказал я, прислоняя холст к стене. Он кивнул, схватил меня за локоть, открыл дверь и помахал рукой. Все молча, потому что глаза у него были полны слез.
* * *
В Йоркшире я провел почти неделю, изо всех сил стараясь обессмертить старого терпеливого скакуна, потом вернулся домой в свою шумную квартиру возле лондонского аэропорта Хитроу, чтобы закончить этот портрет лошади.
В субботу я сложил кисти и поехал на скачки, считая, что слишком долго работал без отдыха.
Скачки с барьерами в Пламптоне. Знакомая волна возбуждения от стремительного движения лошадей окатила меня.
На картине невозможно передать момент, когда лошадь летит к финишу. Этот полет на холсте всегда будет вторичен.
Всю жизнь я мечтал участвовать в скачках, но мне не хватало ни практики, ни умения, ни, я бы сказал, куража. Как и у Дональда, мое детство прошло на частном предприятии среднего размера в Суссексе, где мой отец был аукционистом и сам у себя бухгалтером. Подростком я провел бесчисленные часы, наблюдая за тренировками лошадей на холмах вокруг Финдона, а начал рисовать их лет в шесть. Чтобы проехаться верхом, мне приходилось уговаривать тетушку, но такое счастье обычно не длилось больше часа. В детстве у меня никогда не было собственного пони. В художественной школе время прошло прекрасно, но в двадцать два года я остался один, оба родителя почти одновременно скончались, и я обнаружил, что человеку надо каждый день что-то есть. На время я решил стать агентом по торговле недвижимостью, но мне понравилось, и «время» продлилось на годы.
Наверно, половина художников Англии, рисовавших лошадей, собралась в Пламптоне. И неудивительно. Победитель Большого национального стипль-чеза прошлого года впервые в новом сезоне принимал участие в скачках. Коммерческий успех картины во многом зависит от названия. К примеру, картина «Нижинский на соревнованиях в Ньюмаркете» имеет гораздо больше шансов быть проданной, чем она же, но названная «Лошадь на соревнованиях в Ньюмаркете». «Победитель Большого национального стипль-чеза на старте» пойдет нарасхват, а «Участник соревнований в Пламптоне перед стартовой лентой» вообще не найдет покупателей. Экономический фактор жизни породил множество якобы Рембрандтов и целую индустрию, устанавливающую подлинность произведения.
- Тодд! - раздался у меня над ухом голос. - Вы мне должны пятнадцать долларов.
- Черт возьми? Разве?
- Вы сказали, что Сисоу обязательно будет в Аскоте.
- Никогда не даю информации незнакомым.
Билли Пайд громко расхохотатся и похлопал меня по плечу. Билли Пайд, один из тех, кого постоянно встречаешь на скачках, он приветствует тебя как закадычного друга, развязно приглашает выпить и надоедает до смерти. С тех пор как себя помню, я согни раз встречал Билли Пайда на скачках, и ни разу мне не удавалось от него отделаться без откровенной грубости. Обычные отговорки скатывались с его толстой кожи, как ртуть со стекла, и я предпочитал пойти с ним выпить и быстро ускользнуть, чем прятаться от него целый день.
Я ждал, когда он, как обычно, скажет: «Пойдем промочим горло».
- Пойдем промочим горло? - предложил он.
- М-м-м… ну что ж, - нехотя согласился я.
- Твой отец никогда бы не простил, если бы я забыл тебя, - в сотый раз повторил он. Они действительно были знакомы по бизнесу, но, как я подозревал, дружбу с отцом Билли Пайд выдумал уже после смерти моего родителя.
- Пойдем.
Что будет дальше, я знал наизусть. В баре, будто случайно, он встретит тетю Сэл, и, когда придет моя очередь, мне придется покупать им обоим выпивку. Для тети Сэл двойную порцию бренди с имбирным пивом.
- Бог мой, здесь тетя Сэл! - воскликнул Билли, входя в бар. И в самом деле, так удивительно.
Тетя Сэл в свои семьдесят лет не пропускала ни одних скачек, всегда с сигаретой, повисшей в углу рта, и пальцем, уставленным в программу соревнований.
- Что-нибудь известно про заезд в два тридцать? - спросила она.
- Привет, - сказал я.
- Что? А? Это вы. Привет. Как поживаете? Знаете что-нибудь про заезд в два тридцать?
- Ничего.
- М-м-м. - Она снова уставилась в программу. - Тритопс в хорошей форме, но разве можно доверять его ноге? - Тетя Сэл подняла голову и вдруг свободной рукой дернула за рукав племянника, который пытался привлечь внимание бармена. - Билли, закажи для миссис Мэтьюз.
- Для миссис…
