Виктор Дан - Когда плачет скрипка. Часть 2
Ничего другого не оставалось, как предупредить Тамару Борисовну и ехать на главпочтамт, где размещался узел для международных переговоров.
В кабинете начальника узла он застал молодую красивую женщину. Предъявил удостоверения:
– Прошу вас помочь установить, каким образом содержание разговоров начальника следственного отдела с Хайфой, стали достоянием журналиста.
– Когда состоялся разговор?
– Полтора месяца назад.
– Мне нужна точная дата. Если вы знаете, то я скажу вам, кто был на смене.
– Было два разговора, – Михаил назвал даты.
– Подождите минуточку, – она вышла на некоторое время.
Вернулась она минут через пять-шесть:
– Это были разные смены. Получается, что ваш журналист имеет своих людей в двух бригадах. Маловероятно… Потом, телефонисткам технически это трудно осуществить.
– Но факт утечки у нас не вызывает сомнения.
– Мне кажется, вам нужно искать в другом месте. Например, на третьем этаже…
– В этом здании?
– Да.
– Что там находится?
– А вы разве не знаете? Мне не хотелось бы об этом говорить.
– Понятия не имею! Номер комнаты вы знаете?
– Комната 307.
– Спасибо, этого достаточно…
На двери комнаты номер 307 стоял замок с шифром. Из-за двери доносился шум разговора, прерываемого женским смехом. Кнопку звонка Михаил не обнаружил, поэтому постучал. Дверь почти моментально отворилась, и на пороге появился худощавый парень в линялых джинсах и растянутом черном свитере. Увидев Михаила, он сделал шаг в коридор и быстро закрыл за спиной дверь.
– Что вам угодно? Вы кто такой? – последовали вопросы, сказанные недружелюбным тоном.
– Следователь прокуратуры Гречка! – Михаил уже привычным отработанным движением предъявил удостоверение. Он успел разглядеть за дверью стол, уставленный снедью, двух девушек и еще одного парня, точнее его ноги.
– Мне нужно поговорить с вашим начальником, – продолжил Михаил.
– У нас обеденный перерыв, – ответил парень уже нейтральным тоном. – А нашего начальника найдете на Дзержинского.
– Его фамилия?
– Там знают!
Михаил кивнул и пошел по коридору к лестнице. Через некоторое время он оглянулся и увидел, как девицы выпорхнули из комнаты и ушли в противоположную сторону. В другом конце коридора угадывалась вторая лестничная площадка.
“Теперь все ясно! Как это я сразу не догадался. Все международные разговоры записывает специальная служба КГБ. Кто-то дал Письменному прослушать пленку или ее копию”, – размышлял Михаил по дороге к городскому Управлению КГБ. Оно размещалось в мрачном пятиэтажном здании на улице Дзержинского. Гнетущее впечатление создавалось не только репутацией учреждения. Дом был оштукатурен темно-серым цементным раствором способом набрызга, окна всех этажей закрыты массивными железными решетками. В довершение ко всему дом окружал высокий, почти три метра, каменный забор, увенчанный короткими металлическими пиками.
В одноэтажном здании контрольно-пропускного пункта, охранявшем въезд во двор, Михаила встретил охранник в форме солдата внутренних войск.
– Предъявите пропуск!
– Мне в бюро пропусков.
– По коридору направо.
Михаил протянул свое удостоверение в окошко:
– Мне нужен пропуск к начальнику отдела, не знаю его фамилию, служба которого находится в комнате 307 главпочтамта.
– Для разового пропуска нужна заявка. Звоните по внутреннему 62-08, Георгий Александрович Сварчевский.
Михаил вошел в кабину. Телефон не включился, пока он не закрыл дверь. Сварчевский оказался на месте. Михаил представился и попросил заказать пропуск. Однако тот предложил встретиться через час в комнате для переговоров, сославшись на обеденное время и трудности с оформлением заявки – нужна разрешающая подпись большого начальника.
У Михаила других вариантов не было, и он тоже устроил себе обеденный перерыв. Сварчевский опоздал почти на двадцать минут. Толку от этой встречи было мало.
Михаил протянул удостоверение. Сварчевский с ним ознакомился и протянул руку:
– Майор Сварчевский. Будем знакомы! Так в чем состоят ваши проблемы.
– Полтора месяца назад начальник следственного отдела Николай Петрович Манюня разговаривал по международному телефону с подозреваемым Крамаром. Он сейчас в Хайфе. Выехал якобы к больному родственнику, а заграничный паспорт у него был. Однако у Манюни есть и другая версия…
– Ближе к сути, у меня мало времени.
– Каким-то образом содержание разговора стало известно журналисту Письменному. Он написал фельетон. Следствием разглашения стало покушение на Манюню, что подтверждает правомерность других версий. Настоящему преступнику нужно помешать…
– Все это ваши домыслы, – резко перебил Сварчевский. – Упустили этого еврейчика, а теперь придумали себе оправдание, потому что вам его не достать. Пока Украина станет субъектом международных отношений, обменяется посольствами с Израилем и подпишет соглашение о выдаче преступников, много воды утечет. К тому времени ваш Крамар затеряется в еврейском “гетто” в Нью-Йорке под другой фамилией.
– Наше ротозейство не изменяет оценку действий Письменного и тех, кто ему помогал.
– Кто ваш руководитель?
– Я направлен решением областной прокуратуры в распоряжение Сумченко именно для расследования этого дела.
– Какого? О публикации фельетона?
– Речь идет о двух, возможно даже трех, нераскрытых убийствах и покушении.
– Ну и занимайтесь убийствами и, если вам делать нечего, надуманным покушением и не суйте, извините за резкость, свой нос в наши дела.
– Вы хотите сказать, что фельетон это дело вашего ведомства?
– Я хочу сказать, занимайтесь своим делом! У вас есть решение прокуратуры о возбуждении уголовного дела против автора фельетона?
– Как только мы установим, что Письменный ознакомился, официально или неофициально, с записью разговора, то за этим дело не станет. Но мы не сможем установить этот факт без вас.
– Вы так ничего и не поняли! Разговор окончен…, – Сварчевский резко встал, повернулся и уже с порога буркнул: – Всех благ!
Михаил некоторое время остался один в комнате размером не более два на три метра со стенами, покрытыми звукопоглощающей плиткой. Установилась давящая тишина. Казалось, он слышал стук своего сердца.
“Нет сомнения, что я допустил тактический промах. Нужно было попытаться заручиться поддержкой Сумченко. Пусть бы даже он отказал, что было бы косвенным доказательством его роли в этом деле. Результат был бы как сейчас, но моральное превосходство осталось бы на моей стороне. Теперь же он попытается приписать мне превышение полномочий. Получается, что я сам дал ему в руки способ скрыть истинные мотивы его отказа прищучить Письменного. Что нужно сделать после проигрыша первой партии? Выиграть вторую, чтобы получить право на следующую, третью партию? Найти водителя самосвала! Другого способа нет”, – пришел к выводу Михаил и это конкретное, пусть даже не новое решение помогло ему забыть горечь неудачи.
Новых фактов еще не было, но Михаил направился, как обещал, на встречу с Манюней. Нужно было разработать план защиты от Сумченко и обсудить одну идею, которую возникла у Михаила еще в мае, но так и не была реализована. Тогда казалось – Крамару от фактов некуда деться, а вероятность успеха идеи была ничтожной. Речь идет об обследовании территории санаторного парка с целью поиска орудия убийства. Будучи школьником Михаил однажды помогал следователю. Теперь новое поколение должно помочь ему. Михаил решил в ближайшей школе попросить третьеклассников, чтобы просмотреть каждый квадратный метр территории. Это был самый подходящий возраст. Достаточно взрослые, чтобы соблюдать аккуратность при такой грязной работе, и достаточно юные, чтобы не утратить любопытство и интерес к игре в “сыщиков”.
Манюня был расстроен. Снятие гипса с руки отложили. Лечащий врач решил сделать еще одну контрольную рентгенограмму. Возможно, это была просто перестраховка – пациент был серьезным, но в положении Манюни настроение определяется куда более мелкими вещами. Однако он выслушал Михаила внимательно, и, хоть был немногословен, несколько полезных советов дал.
Основной из них – не доказывать свою правоту Сумченко, даже если есть аргументы, а сослаться на свою неопытность и чрезмерное старание. Аргументы пригодятся позже, когда появится третья, более объективная (а лучше враждебная Сумченко) сторона.
В конце разговора Михаил решил выяснить, что может добавить Манюня к материалам папки “М” по поводу Зуба, Совы и Альтмана, упомянутого в стенограмме.
– Почти ничего. Мы только начали работу с соседями. Приглашали их в Управление по одному и небольшими группами. Пытались составить фотороботы. Слово “Альтман” они вообще не слышали. Одна перевела с немецкого. Альтман – старик. Тетка Ларисы вздрогнула и поменялась в лице, но я от нее ничего не смог добиться. Зуб и Сова – клички людей, посещавших Белостенную-старшую. Зуб – моложе. Будто одно время снимал у нее комнату. Сова посещал ее редко, но относительно регулярно. Их видели незадолго до убийства, но не вместе. Не успел проверить в ЖЭКе домовую книгу. Сходи, это не займет много времени.
