Елена Чалова - «Ярость богов»
Султан восседал на золотом троне, сзади стояли черные рабы с опахалами. Все вокруг переливалось многоцветием, и маленький Раду даже забыл бояться. Крутил головой, разинув рот, словно смерд какой-нибудь.
Влад не смотрел по сторонам. Он шел, гордо выпрямив спину, сжав губы. Он помнил что он – Дракула, сын Драко, Дракона.
Султан взглянул на своих пленников: его черные, как маслины, глаза заблестели при виде белолицых мальчишек.
Он что-то сказал почтительно склонившемуся к нему евнуху и тот поспешил прочь, приказав мальчикам идти следом.
Их покои походили на сказочный рай, полный слуг, шелков, цветов, невиданных фруктов и благовоний. Здесь били фонтаны и пели птицы. И здесь же был их собственный ад, из которого было не выбраться и не сбежать. И вот тогда пришла ненависть: к туркам, к отцу, к брату.
После того как султан, натешившись, уходил, а евнухи смазывали истерзанное тело мальчика целебными мазями, он лежал и придумывал, как именно он накажет своих мучителей.
А еще он украл рубин султана. Этот камень назывался «Ярость богов» и по легенде, именно он привел султана к его нынешнему владычеству.
Султан оправил его в золото, но носить не любил. Он украшал камнями и драгоценностями тела своих наложников, живых игрушек. Рубин всегда притягивал взгляд Влада. Он смотрел в его глубину, и тогда его боль становилась чьей-то чужой и причиняла уже не страдания, а удовольствие. И в тот, последний раз, когда султан, удовлетворив похоть, оставил свою жертву, мальчик схватил оправу, тяжелым подсвечником смял мягкое золото и сунул камень в рот. Оправу он засунул в самый дальний угол, под низкую кровать. Колени дрожали, за дверью послышались шаги, и Влад ждал, что сейчас войдет евнух, но на пороге появился султан. От ужаса Влад позабыл, что во рту у него камень, и непроизвольно сделал глотательное движение. Рубин холодной твердостью скользнул в горло, и у мальчика перехватило дыхание. Увидев его расширенные глаза и враз побелевшие губы, султан рассмеялся.
– Ты решил, что я хочу еще раз приласкать тебя напоследок? О нет… ты становишься слишком взрослым. Я хотел порадовать тебя: через три дня ты отправляешься домой, чтобы стать господарем Валахии. А твой брат останется пока здесь, со мной.
Все три дня до отъезда Влад провел в ожидании того, что кто-нибудь хватится камня или найдут оправу. И тогда его просто выпотрошат, как цыпленка, никто не станет церемониться. Ножом или секирой вспорют живот, и один из палачей погрузит руку в горячее кровавое месиво и достанет камень. И рубин будет сверкать еще ярче, напитавшийся его страхом и его болью… Но ему повезло – султан пока не нашел себе нового мальчика, которого ему захотелось бы украсить самыми лучшими драгоценностями. Рубин жил внутри, и иной раз Влад чувствовал в животе жар. И тогда мысли его делались страшными и тяжелыми, и все вокруг подергивалось кровавой пеленой, словно он смотрел на мир сквозь камень. Мальчик знал, что рано или поздно камень выйдет или сам или надо будет выпить масла… Но лучше с этим не спешить.
И вот теперь он едет в замок своего отца. Влад не обманывался, он понимал, что никто не даст ему сейчас реальную власть. Глупый семнадцатилетний юноша, он будет послушной игрушкой в руках ставленников султана. Но Влад Дракула не был глуп. Он знал, что сейчас его единственная задача – выжить. Не подставиться под нож, не выпить отравленного вина. Выжить, переждать, найти союзников. И вот тогда… тогда он напомнит им о том, что он – Дракула, сын Дракона.
Мири устала и чувствовала себя разбитой. Она прилетела из Лондона, выдержала в аэропорту битву с таможней за свою драгоценную ширму и набор инструментов, который любопытный таможенник увидел в ее сумке. Потом она пристроилась в очередь за билетами на поезд-экспресс, едва удержавшись от того, чтобы показать язык жадным и страхолюдным дядькам-частникам, которые лезли к пассажирам, заступали дорогу и бубнили как заклинание «такси, такси недорого». Потом Мири окинула взглядом свою телегу, где громоздились чемодан, ширма, сумка с книгами и подарками друзьям из дьюти-фри, и со вздохом переметнулась к стойке вызова такси. Нереально тащить это все в поезд, потом на перрон, потом еще куда-то.
Дюжий молчаливый дядька-таксист сложил ее вещи в багажник, но тщательно упакованную ширму Мири всю дорогу держала в руках. Она и в самолет умудрилась ее с собой пронести, проигнорировав недовольные взгляды соседей и стюардесс. Около ее дома дядька мастерски припарковал машину, вытащил чемодан и сумку, запер машину и, подхватив вещи, буркнул:
– Дорогу показывай.
Мири, обутая в тонкие кожаные сапожки на каблуках, засеменила вперед, всего пару раз поскользнувшись на мостовой. Дядька шел следом. В лифте девушка не без опаски поглядывала на него и вдруг разглядела, что он моложе, чем показалось ей сначала. Быковат только, да нос явно ломаный и вид суровый – вот и кажется старше.
Он занес вещи в прихожую, и Мири расплатилась, добавив чаевых. Таксист кивнул, буркнул:
– Всего хорошего, – и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Она поймала себя на том, что с облегчением перевела дух. Какой-то он все же… пугающий. И тут девушка сообразила, что ей сегодня же надо будет везти ширму к Сержу. И на чем, спрашивается? Рывком распахнув дверь, она крикнула:
– Стойте!
Таксист твердой рукой придержал автоматические двери лифта и вопросительно оглянулся.
– Я… мне нужно ехать к другу и отвезти ширму. Тот сверток, с ним в метро не очень-то поездишь. Отвезете меня?
Он кивнул.
– Ой, вы пройдите, я сейчас, только сапоги переодену и сумку другую возьму… – зачастила девушка.
– Я буду в машине, – отозвался шофер, и автоматические двери сомкнулись перед носом у Мири. «Вот бука», – с досадой подумала она; метнулась в квартиру, на корню задавила желание выпить чаю, надела теплые сапоги и пуховичок, посмотрелась в зеркало, после чего торопливо схватила щетку и привела в порядок волосы: непослушные темные локоны разлохматились и сделали ее похожей на Медузу-горгону. Потом девушка схватила сумочку, проверила, на месте ли паспорт, деньги и остальное, вытащила из чемодана заранее приготовленный пакет для Сержа, опять обняла свою бесценную и тщательно упакованную в картон и пленку ширму, и выскочила за дверь. В такси она задремала, потому что в машине было тепло, а ширму шофер аккуратно пристроил на заднее сиденье.
Она очнулась, почувствовав, как водитель тронул ее за руку:
– Приехали, барышня.
Мири кивнула, улыбаясь ему сквозь сонные ресницы. Надо же как смешно: услышать «барышня» от московского водителя, да еще и нестарого – ему, наверное, и тридцати пяти-то нет. Он передал ей с рук на руки ширму, затем подхватил сумку и повел к подъезду.
Старый дом, в котором проживал Серж, снимавший квартиру у какого-то художника, ощетинился припаркованными машинами и бетонными бордюрчиками, и подъехать прямо к подъезду никакой возможности не было. Мири оглядела темный двор, сугробы, заснеженные машины и удивленно протянула:
– Тихо как-то и пусто.
– Полтретьего ночи, вот и пусто, – насмешливо отозвался водитель.
– Как – полтретьего? – она остановилась, дыша паром из полуоткрытых губ и недоумевая, как же могла так просчитаться. Ну да, разница во времени, да в аэропорту она прокопалась невесть сколько…
– Домой поедем? – с интересом спросил водитель.
– Нет-нет, идемте… Сержу все равно, который час.
Они поднялись на нужный этаж, и Мири не без тайной тревоги позвонила в дверь. Серж открыл быстро и был при полном параде – то есть в старых джинсах и заляпанной растворителями краской рубашке. Светлые волосы пострижены модным стилистом, с которым Серж нежно дружит, но сейчас они были растрепаны и торчали в нехудожественном беспорядке. Из квартиры ощутимо тянуло химией.
– Привет, – радостно сказал он. – Заходите. Привезла? Давай скорей, а то у меня времени нет, засохнет все к чертовой матери.
Водитель протянул ему сумку, и Сержик незамедлительно пропал где-то в недрах квартиры.
Мири предложила водителю кофе, и он, к ее удивлению, согласился. Они разделись в прихожей и прошли в кухню. Ширму Мири бережно пристроила у стеночки. Пока она шарила по шкафам и холодильнику, таксист рассматривал увешанную рисунками и картинами стену просторного помещения. Кого и чего здесь только не было: люди, застывшие в разных, порой странных позах (натурщики Сержа терпеть не могли), искаженные страхом или печалью лица, сказочные и вполне земные животные, фантастические пейзажи, живописные руины.
– Ваш приятель – интересный художник, – заметил водитель.
– Вообще-то, Серж реставратор, – охотно отозвалась Мири. – но у него есть идея-фикс: написать некое полотно, которое станет делом его жизни. Вроде как «Явление Христа» Иванова. Это его любимый художник. И, следуя примеру великого русского живописца, Сержик пишет бесконечные эскизы.
