Ольга Лаврова - Брачный аферист
В таком настроении застало его предложение Дайнеко поработать.
- До обеда еще час, кое-что успеем, правильно?
Ладжун нечленораздельно бормочет, что согласен. Наконец-то он поймет, что против него есть!
Но Михаил Петрович чувствует, как у того уши торчком, и снова ударяется в общие разговоры. Прежде чем касаться конкретных эпизодов, ему бы хотелось представить, как Юрий Юрьевич провел последние годы. Где-нибудь постоянно работал? Нет? А жил? Ага, нынче здесь, завтра там. Ясно. Случайные заработки и страсть к путешествиям. Отлично. Путешествия - увлекательная штука. Юрию Юрьевичу нравятся больше сельские пейзажи или города? Города? О вкусах не спорят. И где же ему удалось побывать? Много где? Что ж, для интереса давайте запишем. Подряд не припомнить? Подряд не обязательно, можно, например, по союзным республикам. Начнем хоть с вашей родины. Какие местности вам знакомы, кроме Мукачево? Кишинев. Живописный город, согласен. А что, базар там на прежнем месте?..
Географических изысканий хватило и до обеда, и после обеда, и определенно могло хватить на неделю вперед. И когда Ладжуна увели, съемочная группа выбралась из темной каморки, разминая затекшие руки-ноги, и ошалело уставилась на Дайнеко.
- Спору нет, вам не позавидуешь, - сочувственно сказал он, пряча улыбку. Мне, между прочим, тоже. Намаюсь я, прежде чем поведу его, куда мне требуется!
- Но... как же быть?.. Как-то спланировать бы, Михаил Петрович. Когда вы начнете действительно допрашивать?
- По-вашему, я дурака валяю? Я же допрашиваю, братцы! Такое начало нужно.
- Именно такое? Единственно возможное?
- Нет, не единственно. Можно другое. Но тут и его характер роль играет, и мой, и... трудно объяснить. Даже вообще не все словами объяснишь.
Стали думать, что делать. С одной стороны, никто в группе не ожидал - и не желал бы, - чтобы перед камерой что-то специально разыгрывалось. Всех привлекал чистый документ. С другой - один реальный допрос равнялся по длительности трем полнометражным фильмам. Не новость, разумеется: давно было известно, что необходимы выборочные съемки. Но надеялись, что удастся ориентироваться на слух: кто-то из авторов (либо режиссер) дежурит в углу у динамика, ловит в разговоре интересное место и подает оператору сигнал, когда включать камеру, когда выключать.
Но в чуть освещенной приборами комнате и при условии соблюдения тишины это практически выглядело так, что автор толкал режиссера, тот - ассистента, а ассистент дергал за полу оператора. Кто-нибудь замешкается - и момент упущен; или шевельнется, усаживаясь поудобней, а это примут за сигнал, и пойдет путаница.
Чтобы не гнать пленку зря, но и не прозевать важного, попросили Дайнеко все-таки немножко поработать на нас - делать маленький характерный жест перед тем, как в кружении необязательных слов и вопросов он начнет закладывать вираж для выхода на серьезную цель.
Прогноз Михаила Петровича оправдался. Ладжун шел на сближение медленно.
Взаимное прощупывание, пробные атаки и контратаки, уход в глухую защиту, обманные маневры, поиски тактики, стиля поведения... С чем все это сравнить? Для бокса чересчур сложно, для шахмат - сумбурно. Ни с чем, пожалуй, и не сравнишь, кроме как с допросом, но не экранным или литературным, четко выстроенным и очищенным от примесей, а с живым, который увидеть можно лишь сквозь глазок...
В том, как складываются отношения следователя и допрашиваемого, есть много психологических сложностей. Рано или поздно хороший следователь их преодолевает, и возникает определенный контакт. С виду Дайнеко добился контакта без труда. Уже на втором допросе Ладжун держался гораздо свободней, а к концу его, похоже, произошел решительный сдвиг. Но впечатление было обманчивым. Просто дала себя знать многолетняя привычка Ладжуна к общению с самыми разными людьми, к "задушевной дружбе" с первым встречным, если тот мог оказаться полезным. В теперешней же ситуации полезней благожелательного следователя не было для него человека на свете.
- Пока веду не я, - усмехался Михаил Петрович. - Пока это он меня охмуряет методом "предварительного вхождения в доверие".
А чем завоевать доверие следователя? Только признанием вины. И приходилось Ладжуну признаваться. Но - понемногу и в пределах неоспоримо доказанных фактов, не более того. Шла усиленная игра в откровенность, которую Дайнеко для начала принимал, позволяя себя "охмурять". Он стал говорить Ладжуну "ты", "Юрий Юрьевич", порой даже "Юра", потому что обращение типа "обвиняемый Ладжун" окатывало того ледяной водой. Дайнеко терпеливо, с потаенным юмором сносил его пустословие, мелкие хитрости и увертки.
Внешне разболтанный, рассеянный, непрерывно отвлекающийся на мелочи, впадающий в амбицию по пустякам, с легко и неожиданно меняющимся настроением, он в действительности был ежесекундно собранным, расчетливым и наблюдательным. "Гибрид Чичикова с Хлестаковым", - определил как-то Михаил Петрович.
Вот Ладжун быстро лопочет какую-то чушь, всплескивая красивыми полными руками, картинно изумляясь и изображая, что душевно рад бы помочь следствию и не затруднять своего доброго друга Михаила Петровича. Но не может же он признать того, чего не делал!
- Стало быть, о Рижском взморье ты рассказал все?
- Все я рассказал, потому что все-таки меня совесть мучает, все-таки я нехорошо поступил, если разобраться.
- Взгляни-ка, Юрий Юрьевич, не напоминает ли тебе эта фотография о скрытом тобой преступлении?
- Эта фотография? Никогда в жизни!
- Но сфотографирован ты?
- Ну, я.
- И с какой-то женщиной.
- Понятия не имею. Я даже не знаю, где это!
- Присмотрись получше. Красивая женщина. На столе сифон, шампанское.
- Вижу сифон. Шампань вижу. Клянусь честью, Михаил Петрович, не помню!
- Хорошо. Поближе тебя подведу. К городу Юрмале в Латвийской ССР. Ну? Станция Майори.
- Я в Булдури был.
- С Булдури мы покончили. А в Майори ты тоже был, причем жил у одной из хозяек довольно продолжительное время.
- В Майори? Никогда в жизни. Еще раз говорю: никогда в жизни я там ни у какой хозяйки не останавливался. Я такой человек, Михаил Петрович, прямой, клянусь!
- Юра, ты же прекрасно понимаешь, что есть у меня, так сказать, дополнительные глаза и уши и есть люди, которые работают со мной в этом деле. И когда нам доподлинно известны какие-то обстоятельства, а ты их утаиваешь, поневоле возникают сомнения относительно твоей искренности. Ты сам толкаешь меня на то, чтобы я изобличал тебя доказательствами.
- Если у вас факты будут, я подпишусь и никогда не скажу, что не знаю.
- Думаю, ты имел возможность убедиться, что фактов у меня хватает. Женщина тебя опознала. А карточку отпечатали с негатива. Негатив случайно сохранился.
- Негатив? Даже интересно, какая это женщина. Я ее даже в жизни не видел! Три места я только посещал в Латвии... Впрочем говоря, я вспомнил. Это я гулял у двух фотографов.
- В Майори?
- В Майори.
- И жил там?
- С неделю, наверно;
- Другой разговор. А то, "клянусь честью, не был!"
- Нет, я говорил, что не останавливался на квартире нигде. А я, короче говоря, отдыхал в гостях. У этой вот, у медсестры. Она медсестра в санатории.
- Как звали ее?
- Нина, по-моему. Да, Нина.
- Правильно. И по какому поводу был сделан снимок?
- Ну, она пригласила, мне что? Пожалуйста, фотографируйте сто раз. Принес шампанское для обстановки. Они соседи там, пятый дом от нее.
- Что еще ты помнишь об этих фотографиях?
- Петя самого звать, мужчину. Петя. А она была беременная, жена его... У них домик мне понравился, пять комнат.
- Память у тебя, Юрий Юрьевич, отменная. Будто месяц прошел, а не два года. Надеюсь, и родственников помнишь?
- У нее? Которая медсестра?
- Нет, я про фотографов.
- Про фотографов?
- Да. Например, старушка там жила.
- Ну, знаю эту старушку. У нее в Австралии сестра. Она даже летала в Австралию. Рассказывала мне.
- А почему я тебя про нее спрашиваю?
- Ну, короче говоря, у нее золотые часы. Хорошие были часы, английские...
Часы были занесены в протокол. Одна из бесчисленных краж на извилистом пути Юрия Юрьевича Ладжуна.
И так по каждому эпизоду он взвешивал, до какого мгновения можно отнекиваться, чтобы все-таки успеть потом "добровольно признаться". (Позже он будет проклинать себя за то, что "тянул резину". Позиционная война и впрямь обошлась ему дорого. Но не будем забегать вперед.)
Особенно упорно сопротивлялся Ладжун встречам с потерпевшими. Сообщение о том, что предстоит лицом к лицу столкнуться с прежней жертвой, неизменно влекло взрыв протеста.
- Я не желаю! - кричал он.
- Юрий Юрьевич, тут уж твои желания я не могу принимать в расчет.
- Тогда я буду молчать. Даже ни слова!..
- Несерьезный разговор. Придется видеться с потерпевшими, придется рассказывать.
- Никогда в жизни! Черт бы побрал! Зачем я должен каждый раз вспоминать!
