Лилиан Браун - Кот, который пел для птиц
Кульминационными моментами в нынешней жизни Квиллера были уик-энды в обществе Полли Дункан, которые начинались с субботнего обеда. Эта очаровательная женщина одних с ним лет обладала качествами, которые его восхищали: интеллектом, приятным голосом, мелодичным смехом и литературными вкусами, совпадавшими с его собственными. Никогда прежде он не встречал никого, кто бы знал, что именно Честерфилду принадлежит высказывание: «Пусть болваны читают то, что написано болванами», и кого бы это волновало.
Полли обреталась в Индейской Деревне, жилом комплексе, расположенном на живописном берегу реки Иттибиттивасси. Когда Квиллер заехал за ней в тот субботний вечер, она тепло его приветствовала, а её величественный сиамский кот Брут наградил гостя дружескими шлепками своей большой лапы. Прежде, когда сиамец носил другое имя, он был заклятым врагом Квиллера. Теперь патрицианская кличка улучшила характер благородного Брута, как и то, что у него появилась маленькая подружка — кошечка той же породы.
— А где Катта? — спросил Квиллер.
Тут из-под комода выбрался крошечный котёнок, казалось состоявший из одних ушей и лап.
— Будьте хорошими кисками, — велела Полли, погладив здоровенного кота и прижав к себе кошечку, легкую как пушинка.
— Здравствуйте и до свиданья, добрый Брут и кроткая Катта! — с подчёркнутым почтением произнёс Квиллер.
В тот вечер они обедали в кафе Онуш, где посетителям предлагали блюда средиземноморской кухни. Направляясь к деловому центру в коричневом пикапе, они обсудили стоимость пропитания диких птиц… и проблему грязи в Центре искусств… и попытки ликвидировать неграмотность в их округе. Добравшись до покинутой шахты «Бакшот», собеседники резко умолкли. Хотя им приходилось сотни раз проезжать мимо, они всегда поворачивались, чтобы обозреть картину безмолвного запустения. Висевший на ограждении знак предупреждал, что здесь находиться опасно. Высокая железная ограда, воронка, которая образовалась при обрушении, и призрачный копёр шахты, высившийся над этим пустынным местом, навевали невесёлые мысли.
То был один из десяти таких же памятников прошлому процветанию Пикакса — неистовым дням до экономического спада. Теперь от десяти шахт не осталось ничего, кроме легенд и башен из поврежденного непогодой дерева.
— Когда я впервые сюда приехала, то как-то раз написала сонет о копре шахты, — призналась Полли. — Я помню только первые строчки, вот и всё:
О храм серебряный былых веков!
Как ты убог, и мрачен, и уныл!
Монстр ненасытный прежде здесь царил,
Питаясь кровью загнанных рабов!
— Неплохо, неплохо! — воскликнул Квиллер. — Это достойно Мильтона!
— Ну, не совсем, — рассмеялась она, — но ты должен признать, что есть что-то поэтическое в старых руинах. Неудивительно, что один из наших местных художников пишет исключительно копры заброшенных шахт. Людям нравятся работы Даффа Кэмпбелла.
— Сегодня, — сказал он, — я познакомился с молодой женщиной, которая рисует исключительно бабочек. У неё студия в Центре искусств.
— Я её знаю, — ответила Полли. — У её родителей аптека. Она милая, и у неё хорошие манеры. Жаль, что она не хорошенькая. Слишком острый подбородок для такого широкого лба.
— Но у неё чудесные глаза, и она двигается как балерина.
— Да, она училась в пансионе в Локмастере, а там делают упор на балет и верховую езду. Когда ты видишь прямую спину и гладкую головку в Мускаунти, значит, это выпускница Локмастерской академии… Как там сегодня дела в Центре искусств? Наверное, они как безумные готовятся к его великому пышному открытию.
— В одной из студий писали портрет твоего любимого члена окружной комиссии.
— О нет! Только не Честер Рэмсботтом! — простонала Полли. — Можешь себе представить, он противостоит всем мерам, направленным на поддержку библиотек, образования и искусств! Твоя газета хорошо его приложила. Ты можешь мне объяснить, отчего его постоянно переизбирают?
— Говорят, у него самое лучшее барбекю в округе, а путь к сердцу избирателя в Мускаунти лежит через желудок.
— Полагаю, он повесит этот портрет в своём ресторане и придумает какой-нибудь хитрый ход, чтобы слупить за него деньги с налогоплательщиков.
— Я слышал, — проговорил Квиллер, — что каждому клиенту, который отмечает свой день рождения в баре «У Чета», бросают в лицо кремовый торт, причём бесплатно!
— Отвратительно, — пробормотала она.
Заведение Онуш в Стейблз-Роу было первым рестораном национальной кухни, открытым в Пикаксе. Атмосферу создавали аромат редких пряностей, этническая музыка на заднем плане, приглушённый свет фонариков под абажурами из бусин и мерцание масляных ламп, отражаемое чеканной медью столиков. Прибавьте средиземноморское меню — и это уж слишком, на вкус жителей Пикакса. Тем не менее ресторанчик привлекал всё больше посетителей.
Официанты, наряженные в шаровары и вышитые жилеты, были студентами колледжа Мускаунти, а за стойкой бара стоял рыжеволосый и веснушчатый сын центральной части Америки. Однако Онуш была подлинной дочерью Средиземноморья. Темноволосая, с оливковой кожей и жгучими глазами, она возникла посреди прохода, ведущего на кухню, в белоснежном поварском колпаке.
Макая кусочки питы в острый соус, Полли спросила:
— Ты сегодня делал за Роджера репортаж о дарах музею? Как там было?
— Скучно, — ответил он. — Добровольцы потратили три года на то, чтобы составить каталог коллекции, и честь им и хвала, но всё, что мы увидели, — это железный амбар, заваленный коробками, корзинами и мебелью, покрытой полиэтиленом. За пять долларов можно было купить отпечатанный каталог. Ещё за пять — получить из хранилища ржавый венчик для взбивания яичных белков — таким пользовалась твоя бабушка — и сфотографировать его. Приглашённые сразу же оценили ситуацию и потянулись к накрытым столам.
Полли сказала:
— По-видимому, этот новый менеджер — хороший организатор, но ему не хватает воображения.
— В музее слишком много компьютера и слишком мало Айрис Кобб. Даже домашнее печенье вышло бездарным. Уж не знаю, Полли, как я буду писать об этом действе, не покривив своей журналистской душой.
— Что-нибудь придумаешь, — произнесла она бодрым тоном. — Ну, поиронизируй немного.
Подали салат.
— Я не говорил тебе, какое удовольствие доставляет мне «Марк Твен от А до Я»? — осведомился Квиллер. Полли подарила ему эту книгу на день рождения.
— Я знала, что тебе понравится, дорогой. Я всегда считала, что у вас много общего — взять хотя бы усы.
— Я уже поручил Эддингтону Смиту отыскать старые издания любых произведений Марка Твена. При его жизни и посмертно их было издано около восьмидесяти.
— Он питал слабость к кошкам, — напомнила Полли.
— Я знаю. Ведь это он сказал: «Если бы можно было скрестить человека с кошкой, человек бы от этого стал лучше, а кошка — хуже».
— Кстати о кошках, Квилл. Понравился ли Коко и Юм-Юм птичий сад?
— Ещё бы он им не понравился! Ведь не они наполняют кормушки и птичьи купальни. Эти черти едят больше меня, а вода из купален исчезает быстрее, нежели кофе из моей чашки!
— О, Квилл! Ты преувеличиваешь!
— Они устраивают в купальнях целые оргии и с шумом плещутся. А одна ненасытная птица сидит на дереве и непрерывно ноет: «Дай есть! Дай есть!»
— Это самец чибиса — он так себя представляет. Мне надо бы составить для тебя список птиц. Около твоего амбара водится по крайней мере две дюжины разных видов. Ты знаешь, что у тебя там есть дриокопус пилеатус?
— Звучит устрашающе. Что это такое?
— Хохлатый дятел. Большая птица с красным хохолком, похожим на пилеус — круглую шапочку, которую носили древние римляне. Он очень отчётливо кричит, а затем быстро постукивает по стволу дерева.
— Я слышал этого шумного клоуна, — заметил Квиллер. — Его крик наводит на мысль об автоматической винтовке, а когда он, как ты выразилась, «постукивает», создаётся впечатление, что поблизости рубят лес.
— О каких высоких материях ты рассуждаешь в своей вторничной колонке? — спросила она.
— О карандашах! Я только что обнаружил неиссякаемый источник толстых жёлтых карандашей с мягким грифелем, которыми писали, когда я только начинал свою работу в газете. Я заказал большую партию. В последнее время пристрастился набрасывать свою колонку от руки, положив ноги на оттоманку.
— Совсем как в старых фильмах, в которых репортеры бездельничали в редакции и сидели в шляпах, задрав ноги на стол.
— Они вовсе не бездельничали, Полли! Они думали. Слова и мысли легче приходят в таком положении. Должно быть, это как-то связано с кровообращением.
Их беседа была прервана: принесли горячее. Квиллер заказал баранью ногу с нутом, а Полли — что-то вегетарианское, завернутое в виноградные листья.
