Энн Перри - Натюрморт из Кардингтон-кресент
И что гораздо хуже, в этом случае она перестанет быть привлекательной для Джорджа. Подобно большинству мужчин, он предпочитал женщин веселых и обаятельных, которым хватает ума не показывать окружающим свое дурное настроение. Чересчур бурное проявление эмоций, особенно на публике, вызовет у него раздражение. Это не только не поможет ей одержать верх над Сибиллой, но и подтолкнет мужа в объятия соперницы.
Таким образом, Эмили предстоит сыграть главную роль ее жизни. Она должна стать верхом обаяния и привлекательности, и тогда Джордж сочтет Сибиллу лишь бледной ее копией, жалкой тенью, а ее, свою законную супругу леди Эмили Эшворд, — главной женщиной своей жизни.
В течение трех дней Эмили разыгрывала свою новую роль вполне успешно, без каких-либо заметных неудач. Если же вдруг к глазам подступали слезы, она была уверена, что этого никто не замечал, даже тетушка Веспасия, от взгляда которой не ускользало ничего. Но Веспасия — совсем иное дело. За фасадом холодной элегантности и едкого юмора скрывался тот единственный человек, который искренне любил Эмили.
Увы, сохранять лицо временами оказывалось так трудно, что Эмили приходила в отчаяние от тщетности собственных попыток, догадываясь, что ее голос звучит фальшиво, а улыбка, скорее всего, наигранна. Но поскольку ничего другого, что давало бы надежду на успех, у нее не было, она — после короткого мига одиночества, например, перейдя из комнаты в комнату, — возобновляла игру, пытаясь изо всех сил казаться веселой, тактичной и любезной. Превозмогая себя, она даже вежливо беседовала со старой миссис Марч, хотя и позволяла себе позлословить в отсутствие старой леди, чем вызывала искренний смех Джека Рэдли.
На третий день во время обеда, когда все семейство собралось за огромным столом красного дерева, Эмили столкнулась с новыми трудностями. Все были одеты сообразно случаю: Эмили — в светло-зеленом платье, Сибилла — в синем. Буквально все в этой комнате — плотные шторы красного бархата, многочисленные картины, развешанные по стенам, — давило, вызывало ощущение удушья. Для Эмили было невыносимой пыткой улыбаться, вынуждать себя, невзирая на боль и усталость, натужно выдавать очередную остроумную фразу. Она накладывала на тарелку еду, делая вид, что ест, и глоток за глотком отпивала вино из бокала.
Главное — не сделать ничего, что тотчас бы бросилось в глаза… например, строить глазки Уильяму. Окружающие могут расценить это как явную месть с ее стороны, даже Джордж, которому все безразлично. Зоркие глаза миссис Марч не упускали из виду ни малейшей мелочи. Старуха вдовствовала вот уже сорок лет и все эти годы правила своим семейством-королевством в буквальном смысле железной рукой, ни на йоту не утратив интереса к жизни. Эмили должна быть в равной степени веселой, в равной степени приятной в общении — в том числе и с Сибиллой, — как то подобает женщине ее положения, даже если светские условности безжалостно душат ее. Ей то и дело приходилось проявлять осторожность, дабы не перещеголять рассказы других, и, наоборот, смеяться, глядя рассказчику в глаза, чтобы тот поверил в ее искренность.
Эмили подыскивала подходящие комплименты, достаточно правдивые, чтобы в них можно было поверить, с наигранным вниманием слушала скучные байки Юстаса, живописавшего свои свершения на ниве спорта в молодые годы. Юстас Марч был горячим приверженцем принципа «в здоровом теле здоровый дух» и категорически не находил времени для эстетов, которые были просто недостойны его внимания. Его разочарование сквозило в каждой фразе. Наблюдая за хмурым лицом сидевшего напротив нее Уильяма, Эмили с великим трудом сохраняла на лице маску вежливой заинтересованности.
После десерта, когда на столе не осталось ничего, кроме ванильного мороженого, малиновой воды и фруктов, Тэсси сообщила о каком-то званом вечере, на котором ей пришлось присутствовать, честно признавшись, что не знала, куда деть себя от скуки. За эти слова она тотчас же удостоилась сурового взгляда бабушки. Эмили тотчас вспомнился похожий случай. С еле заметной улыбкой она посмотрела на сидевшего напротив нее Джека Рэдли.
— О да, эти вечера подчас просто ужасны! — согласилась она. — С другой стороны, они незабываемы.
Тэсси сидела на той же стороне стола и поэтому не могла видеть лица Эмили. И, разумеется, не догадывалась о ее настроении.
— Почти весь вечер какая-то пышнотелая дама исполняла арии, — бесхитростно пояснила она. — Фальшивя, но зато с серьезным лицом.
— О, в моей жизни был точно такой случай, — отозвалась Эмили, отчетливо вспоминая тот званый вечер. — Мы с Шарлоттой как раз взяли с собой маму. Это было неподражаемо…
— Неужели? — холодно осведомилась миссис Марч. — Я даже не представляла, что вы разбираетесь в музыке.
Эмили с милой улыбкой пропустила эту фразу мимо ушей и выразительно посмотрела на Джека Рэдли, не без удовольствия отметив, что привлекла к себе его внимание, чего, собственно, хотела добиться и от Джорджа. Но, увы…
— Продолжайте! — попросил он. — Что может быть прелестнее толстой певицы, поющей серьезно и фальшиво?
Уильям вздрогнул. Подобно Тэсси, он был худ и рыжеволос, хотя сами волосы были темнее, чем у младшей сестры, а черты лица — резче, как будто на них свой след оставила внутренняя боль, которая еще не коснулась ее.
Эмили подробно пересказала тот случай.
— Это была крупная дама, очень пылкая, темпераментная, с румяным лицом. Ее платье было расшито бисером и все в рюшах, и поэтому трепетало и переливалось при малейшем движении. Мисс Арбатнот аккомпанировала ей на фортепьяно, худая дама во всем черном. Они несколько минут совещались по поводу музыкальных номеров, затем сопрано шагнула вперед и объявила, что исполнит песню «Дом, милый дом», которая, как вам известно, очень слезливая. После чего, чтобы поднять нам настроение, для нас прозвучит милая, легкомысленная песенка Ям-Ям «Три школьницы» из оперы «Микадо».
— Вот это уже лучше, — согласилась с ней Тэсси. — Эта вещица бодрая и веселая. Хотя и звучит совсем не так, как я представляла себе Ям-Ям.
С этими словами Тэсси жизнерадостно пропела пару тактов.
— Лично я не разделяю ваших восторгов, — критически отозвался Юстас. — Испорчена прекрасная песня.
Эмили намеренно проигнорировала его слова.
— Исполнительница повернулась к нам, — продолжила она свой рассказ, — сделала трагическое лицо и начала петь, медленно и очень торжественно. Зато дама за фортепьяно весело стучала по клавишам, выбивая задорный ритм!
Понимание отразилось лишь на лице Джека Рэдли.
— Будь оно легко и просто… — сделав серьезное лицо, Эмили спародировала пение злосчастной сопрано.
— Трам-тарарам, трам-тарарам, — с воодушевлением изобразил ритм Джек.
— О, нет! — прыснула Тэсси, из всех сил стараясь не рассмеяться в голос. Даже у Юстаса этот короткий дуэт вызвал улыбку.
— Затем, с раскрасневшимися от усердия лицами, они умолкли, — с воодушевлением пояснила Эмили. — Сопрано, запинаясь, произнесла извинения, развернулась и направилась к пианино, где мисс Арбатнот лихорадочно перебирала ноты, отчего те разлетелись по всему полу. Наконец они, что-то энергично бормоча, собрали все упавшие листы, а мы сидели, делая вид, что ничего не заметили. Никто ничего не сказал. Мы с Шарлоттой не смели посмотреть друг на друга из опасения расхохотаться. Наконец певица и аккомпаниаторша достигли согласия, на пианино были поставлены новые ноты, сопрано шагнула вперед и, повернувшись к нам лицом, набрала полную грудь воздуха. Бисер на воротнике звякнул, как сотня колокольчиков, и она с апломбом запела песню трех школьниц «Мы три маленькие проказницы, нам бы игры да веселье»… — Эмили на мгновение замолчала, глядя в темно-голубые глаза Джека Рэдли. — К несчастью, мисс Арбатнот перепутала ноты и с выражением неподдельной тоски на лице заиграла «Дом, милый дом».
На этот раз улыбнулась даже старая леди. Тэсси не смогла удержаться и расхохоталась, а за ней рассмеялись и все остальные.
— Это продолжалось целых три минуты, — наконец завершила свое повествование Эмили. — Обе пытались перекричать друг дружку, и вскоре от шума зазвенели подвески люстры. Мы с Шарлоттой уже больше не могли сдерживаться — вскочили с мест и бросились к выходу, а оказавшись за дверью, хохотали до слез. Глядя на нас, мама даже не смогла рассердиться.
— Какие приятные воспоминания навеял ваш рассказ! — с широкой улыбкой произнесла Веспасия, вытирая со щек слезы. — Мне доводилось бывать на многих кошмарных вечерах. Теперь я больше никогда не смогу слушать сопрано, не вспоминая о вашей истории. Есть немало скверных исполнительниц, которым я пожелала бы подобных конфузов. Для нас и наших ушей это было бы великим благом.
— Я тоже, — поддержала Веспасию Тэсси. — Начиная с мистера Бимиша и его гимнов женской добродетели. Как, по-вашему, такое можно заранее подстроить? — с надеждой в голосе спросила она.
