Леонид Сапожников - Цепь
— Ты хотя бы намекнул, что ли, — попросил я.
— Пожалуйста, — охотно согласился Михаил. — Он получил путевку в Кисловодск, в санаторий имени Орджоникидзе. Путевка с шестого июня, но в санаторий он не прибыл!..
— Очень интересно, — пробормотал я. — Приезжай. Будем думать, как дальше жить.
Вскоре Сенюшкин, возбужденный, как петух перед боевой схваткой, уже деловито расхаживал по номеру.
— Ошибка исключается?
— Исключается, Витя. Я звонил в санаторий. Его там нет.
— Смотри, — заметил я, — ты хоть и толстый, да шустрый.
— А ты думал, я тут закис уже, что ли? Помнишь, как бывало…
— Помню, помню, Миша… Что делать-то? Первым делом, конечно, надо бы снова к Ангелине Федоровне сходить.
— На ночь глядя? — У Сенюшкина были явно другие планы на вечер. — Нет уж, посидим у тебя. Я кое-что прихватил…
— Эх, товарищ майор, товарищ майор! Ну да ладно!..
6
Мы, работники уголовного розыска, похожи на бухгалтеров: у тех если одна копейка затеряется — баланс не сойдется. А мы, если не отыщем на первый взгляд самый незначительный фактик — дело не раскрутим. Мы, как и бухгалтеры, должны обладать терпением — редчайшим человеческим качеством. Терпение в нашем деле — залог успеха. И еще встречи с людьми. С разными. И разговоры, разговоры, разговоры. А потом сопоставление. Рано или поздно факты соединятся в одну цепочку, и круг замыкается. Конечно же, мчаться на автомобиле или мотоцикле, преследовать преступника, хвататься за пистолет, призмы самбо… Нет, нет, я не иронизирую. Уж хотя бы потому, что мало кому из сотрудников уголовного розыска этого не пришлось пережить. Такова жизнь, таковы, как говорится, законы жанра. Но чаще всего обходимся без погони и перестрелок. Чаще всего ходишь от одного человека к другому, пытаешься узнать что-нибудь новенькое. Факт. Линию. Чаще всего это новое открывается с большим трудом и совсем неохотно. И мучительно болит голова от всякого рода комбинаций, гипотез, установок, перестановок, определения и выбора новых маршрутов поиска…
…Утром я позвонил Пономаревой и договорился — несмотря на ее нежелание — о встрече. Встретились через сорок минут. В сквере у памятника Джамбулу.
Она очень изменилась за эти часы. Глаза припухли, видимо, много плакала. Поздоровались.
— Ангелина Федоровна, вы так и не вспомнили, в какой санаторий уехал ваш муж?
— Нет. Я и не думала даже об этом.
— Я могу вам сказать. В санаторий имени Орджоникидзе. Что в Кисловодске.
Пономарева молчала.
— Но он, между прочим, почему-то не доехал до Кисловодска…
— Не доехал?!
Нет, она не играла. Без сомнения, она знала и была уверена в том, что муж поехал в санаторий, и в первый раз услышала, что он туда почему-то не добрался.
— Не доехал… Почему не доехал? Где он?
— А ответы на эти вопросы мы не могли бы получить от вас?.. Поймите, Ангелина Федоровна, ваше молчание может только все осложнить. Мы будем попусту терять время на выяснение…
— Хорошо. Спрашивайте. Я буду отвечать. Но поверьте, я не знала, что Иван… не доехал до санатория…
— Или вообще не поехал туда, — ввернул я. — Я вам верю, Ангелина Федоровна. Вы что, поссорились с ним в тот день, четвертого июня?
— Да.
— Расскажите, как все произошло. Поподробнее.
— Да ничего особенного… Я сказала, что нас пригласили в “Весну”. Иван отказался, тогда я стала одеваться и сказала, что пойду одна. Он больно схватил меня за руку и крикнул, что не пустит. Я вырвала руку, а он… ударил меня…
Она замолчала, а потом попросила сигарету. Я протянул пачку. У нее дрожали пальцы, когда она вытаскивала сигарету.
— И вы не пошли на банкет?
— Мне казалось, что у меня горит не только щека, что я вся горю. Меня в жизни никто не бил. Странно. В тот момент я почему-то стала даже уважать Ивана. Странно… — Женщина зло усмехнулась.
— Что было потом?
— Иван ушел, а я бросилась на постель и разрыдалась.
— И ваш муж не вернулся домой ночевать?
— Я молила бога, чтобы он не возвращался. Очевидно, Иван переночевал у своего приятеля…
— У какого? Вы можете предположить?
— Наверное, у Автандила. Извините. Гагуа Автандил Георгиевич. Заведующий гаражом деревообрабатывающей фабрики.
— И утром Иван Алексеевич не позвонил?
— Пятого он должен был улететь.
— У вас есть машина?
— Машина? — удивилась она. — Да. А почему вы спрашиваете?
Я и сам не мог понять, почему спросил ее об этом. Вопрос для нее был столь же неожиданным, как и для меня. Но вот он сорвался, и внезапно я отчетливо понял, зачем спрашиваю о машине. Более того, теперь я заторопился.
— Где она стоит?
— В гараже, — сказала Пономарева, — около рыночной площади.
— Сколько ключей от гаража?
— Два. Один у мужа, а другой хранится дома.
— Поехали!
— Куда?
— К вам домой. Вы возьмете ключ, и мы поедем в гараж.
Она пожала плечами. В машине я достал фотографию Галицкой.
— Взгляните на эту фотографию. Вам не приходилось прежде видеть эту женщину или встречаться с ней?
Она неохотно взяла фотографию и произнесла:
— Нет, не приходилось… Впрочем, кажется, фотографию этой женщины я где-то видела.
— Вы не ошиблись? — Мне с трудом удавалось по-прежнему оставаться спокойным,
— У меня хорошая зрительная память. Сейчас я вам скажу точно… Только сосредоточусь.
Секунды показались мне часами.
— Да, я видела фотографию этой женщины… У Святослава Павловича… Клычева…
— Он вам сам ее показывал? В связи с чем?
— Да нет же! Однажды, это было в самом начале… ну… наших отношений, я пришла к нему домой. Он куда-то отлучился, и я от нечего делать стала листать альбом, который лежал у него в секретере. Секретер был открыт, и я увидела альбом.
— И среди остальных фотографий вы увидели эту?
— Нет, фотография была другая. Но этой женщины. Да, этой.
— Вы не могли бы вспомнить, как выглядела женщина на той фотографии?
— Прошло уже три года… Но на фотографии женщина выглядела моложе. Это же естественно.
— Да, наверное.
— Другое платье… Высокая прическа… Такой башней… Но это была она. — Пономарева мягко постучала пальцем по фотографии. — Кто эта женщина?
— Ксения Эдуардовна Галицкая. Клычев никогда не упоминал в разговоре о ней?
— Нет, не припомню…
По идее мне нужно было сказать Коле Турину, чтобы он завернул на почту, где я смог бы отправить телеграмму Минхану. Он все-таки оказался прав: Клычев знал Галицкую, и письмо, которое мы нашли в ее тайнике, судя по всему, принадлежало ему; а из этого могло следовать и другое: их пути пересекались не только в жизни, но и в смерти.
— Остановите, пожалуйста, здесь, — попросила Ангелина Федоровна. — Я сейчас, быстро.
Через несколько минут наш “газик” уже мчался в другом направлении. Гаражей было десять.
— Наш третий слева, — показала Пономарева.
— Откройте его.
Я смотрел, как она неумело копается в замке… Машины Пономарева в гараже не было.
7
Ладно, — согласился я, — пойдем сначала пообедаем.
По молчаливому уговору, во время обеда мы с Михаилом ни разу не заговорили о деле: ни о моем визите к Ряхшиевым, которые сообщили, что последним видел Клычева в ту ночь их сосед Мелкумов; ни о Гагуа, который, может быть, скажет нам о Пономареве что-либо существенное. Мы молча, сосредоточенно пережевывали пищу и не глядели друг на друга.
— Весело, — процедил Сенюшкин, когда мы вернулись к нему. — Выходит, Пономарев… Значит, искать его надо.
— Ты молодец, Миша. Открытие сделал почти гениальное.
Легко сказать — искать… Где? Союз большой. Номер автомобиля Пономарева мы, конечно, уже сообщили в ГАИ, но пока он станет известным всем постам… Время-то уходит.
— Давай так, Миша… Ты встретишься с Гагуа и Мелкумовым, а я созвонюсь с Кириллом Борисовичем и съезжу на почту, попробую выяснить насчет корреспонденции Пономарева. Какое почтовое отделение, кстати, было у Клычева? Не помнишь?
— То же, что и у Пономарева. А-88. Думаешь, они тебе сообщат, где сейчас пребывает Иван Алексеевич? — съязвил он.
— Я думаю, Кузьмич, мы с тобой в приличный тупик попали — вот что я думаю!
…Итак, можно подвести кое-какие итоги. Я твердо знаю на данный момент лишь один факт: Клычев не убивал Галицкую. Не убивал, потому что умер — скажем так — раньше. Все остальное — уравнение со многими неизвестными. И решается оно практически без меня, потому что я занят другим уравнением: кто убил Клычева? Кто его мог убить? Да кто угодно! В том числе и Галицкая. Она ушла из жизни позже Клычева. И Галицкая знала учителя: Пономарева видела ее фото в семейном альбоме, который лежал в секретере Клычева. Между Святославом Павловичем и Ксенией Эдуардовной что-то было, потом произошел разрыв, и они много лет не встречались. Во всяком случае, не меньше трех, если иметь в виду, что сын Клычева — Павлик — родился в 1957 году. Ангелина Федоровна говорит, что Клычев не знал о сыне. Почему? Потому что она сама скрыла. А почему скрыла? Так велел муж. Можно этому верить? Можно, особенно если муж хочет чужого ребенка считать своим. А вот поверить, что любящая женщина однажды не “сломается”, сомнительно. Доказать я это пока не могу. Помочь может лишь сама Пономарева.
