Рэй Брэдбери - Давайте все убьем Констанцию
Царица Калифия, словно обжегшись, дернулась назад.
– Знаете Грина, романиста? – с придыханием спросила она. – Грэма Грина[25]?
Я кивнул.
– У него описан священник, потерявший веру. Потом случается чудо, и совершает его этот самый священник. Вновь уверовав, священник едва не умер от потрясения.
– Да?
– Да. – Она не сводила взгляда с моей ладони, словно та существовала отдельно от руки. – Боже.
– Это происходит сейчас с вами? – спросил я. – То же, что с тем священником?
– О господи!
– Вы потеряли веру, дар исцеления?
– Да, – пробормотала гадалка.
– А сейчас, в эту минуту, ваши способности к вам вернулись?
– Черт возьми, да!
Я отнял у нее свою ладонь и притиснул к груди.
– Как вы об этом догадались?
– Это не догадка. Меня как током шарахает.
Она скосила глаза на свадебное приглашение и газету у меня в протянутой руке.
– Вы поднимались к нему, – сказала Калифия.
– Вы заметили. Это нечестно.
Она улыбнулась краем губ и фыркнула.
– Народ отскакивает рикошетом от него и попадает ко мне.
– Думается, не так уж часто это происходит. Можно сесть? А то я свалюсь с ног.
Она кивком указала на стул, стоявший на безопасном расстоянии в несколько футов. Я опустился на сиденье.
Крамли, на которого никто не обращал внимания, недовольно хмурился.
– Вы говорили о Раттигане? – напомнил я. – Его редко кто навещает. Никому не известно, что он жив и обитает на Маунт-Лоу. Но сегодня туда кто-то поднимался, старик слышал крики.
– Она кричала? – Охваченная воспоминаниями, гора мяса, казалось, начала расплываться. – Я ее не впустила.
– Ее?
– Нет ничего глупее, – Царица Калифия бросила взгляд на магические кристаллы, – чем провидеть чье-то будущее и сдуру выдавать это людям. Я даю намеки, а не факты. Не учу, какие покупать ценные бумаги и какую выбрать подружку. Диета – это да, я торгую витаминами, китайскими травами, но не долголетием.
– Только что торганули.
– Вы – это другое дело. – Она подалась вперед. Колеса под массивным креслом взвизгнули. – Перед вами лежит будущее. Никогда я не видела будущее так ясно. Но вам грозит ужасная опасность. Я все время вижу, что вам назначено жить, однако кто-то может вас уничтожить. Остерегайтесь!
Прикрыв глаза, она долго молчала, потом спросила:
– Вы ее друг? Вы знаете, о ком я.
Я ответил:
– И да, и нет.
– Так все говорят. Характер у нее противоречивый, нрав буйный.
– О ком вы ведете речь?
– Не будем уточнять. Я ее не впустила. Час назад.
Я взглянул на Крамли:
– Взяли след, догоняем.
– Уточнять не будем, – повторила Калифия. – Орала она так, что я подумала, может, у нее при себе нож. «Нипочем тебя не прощу, – визжала. – Пустила нас не по тому маршруту: где надо наверх, у тебя вниз, где надо найти, у тебя – теряй. Чтобы тебе в аду гореть!» Потом, слышу, отъезжает. Этой ночью я вообще не засну.
– А не говорила ли она, – дикий вопрос, – куда собирается дальше?
– Никакой не дикий. Сперва она побывала у этого старого дурня с Маунт-Лоу, она его бросила после единственной неудачной ночи, потом у меня, ведь я ее подтолкнула, на очереди, похоже, несчастный обалдуй, что совершил обряд? Хочет собрать нас всех вместе да и скинуть с утеса!
– На это она не способна.
– Откуда вы знаете? Сколько у вас за жизнь было женщин?
– Одна, – сконфуженно пролепетал я наконец.
Царица Калифия промокнула лицо огромным, с полгруди, платком, успокоилась и начала медленно приближаться, продвигая кресло на колесиках грациозными толчками невероятно крохотных туфелек. Я не сводил с нее глаз, поражаясь контрасту между миниатюрными ступнями и обширным пространством верха, над которым маячило большое лунообразное лицо. Мне чудился дух Констанции, утонувший под этой массой плоти. Царица Калифия закрыла глаза.
– Она вас использует. Вы ее любите?
– Забочусь.
– Держите ухо востро. Она вас просила сделать ей ребенка?
– Так буквально – нет.
– Просить не просит, а мертворожденные выблядки получаются. По всему Лос-Анджелесу с окрестностями, на вшивом Голливудском бульваре, в Мейнском тупике. Сожгите ее постель, пепел развейте и пригласите священника.
– Какого, откуда?
– Я вас с ним сведу. Теперь… – Произносить имя ей не хотелось. – Наша приятельница. Она вечно пропадает. Одна из ее уловок, пусть все из-за нее стоят на ушах. С ней достаточно час провести, чтобы встать на уши. До уличных беспорядков дело доходит. Знаете игру в дядю Уиггили? Там дядя Уиггили говорит: прыг да скок, прыг да скок, назад к Курятнику бегом!
– Но я ей нужен!
– Ничего подобного. Ее хлебом не корми, дай кому-нибудь напакостить. Блаженны паскудники, которым паскудство в радость. Она вас с потрохами сожрет. Будь она здесь, ей-богу, переехала бы ее каталкой. Наверное, из-за нее и Рим пал. А, черт, – добавила она, – дайте-ка я снова гляну на вашу ладонь. – Массивное кресло заскрипело. Стена плоти угрожающе надвинулась.
– Вы собираетесь взять назад то, что увидели у меня на ладони?
– Нет. Я умею только видеть, что там написано. После этой жизни вас ждет другая. Газету порвите. Свадебное приглашение – в огонь. Уезжайте из города. Скажите ей, пусть сдохнет. Но не при встрече, а по телефону. Ну все, на выход!
– Куда мне теперь?
– Господи, прости. – Закрыв глаза, она прошептала: – Проверьте свадебное приглашение.
Я поднял карточку и всмотрелся.
– Шеймас Брайан Джозеф Раттиган, священник, собор Святой Вибианы.
– Скажите ему, его сестра в аду, причем дважды, пусть пришлет святой воды. Ну, проваливайте! У меня своих дел полно.
– Каких примерно?
– Сблевать.
Я зажал отца Шеймаса Брайана Раттигана в потной ладони, попятился и натолкнулся на Крамли.
– А вы кто? – Калифия наконец заметила моего спутника.
– Я думал, вы знаете, – отозвался он.
Мы вышли и закрыли за собой дверь.
Дом дрогнул под весом Калифии.
– Предупредите ее, – крикнула она, – чтобы не вздумала вернуться!
Я взглянул на Крамли.
– О твоем будущем она ничего не сказала!
– Слава Тебе, Господи, за малые милости Твои.
Глава 13
Мы сошли по крутым бетонным ступеням, и у машины, при бледном лунном свете, Крамли посмотрел мне в лицо.
– Что это у тебя с физиономией?
– Только что я присоединился к церкви!
– Влезай, бога ради!
Дрожа всем телом, я сел в автомобиль.
– Куда?
– В собор Святой Вибианы.
– Ну и ну!
Он включил зажигание.
– Нет, – выдохнул я. – Еще одной очной ставки мне не выдержать. Домой, Джеймс, душ, три пива и на боковую. Констанцию словим утром.
На неспешном ходу мы миновали Каллахана и Ортегу. Крамли выглядел почти счастливым.
Перед душем, пивом и постелью я наклеил на стену у изголовья семь или восемь первых газетных полос – вдруг проснусь ночью и захочется напрячь мозги.
Все фамилии, фотографии, крупные и мелкие заголовки, сохраненные по загадочным и не столь загадочным причинам.
– Чтоб мне провалиться! – фыркнул у меня за спиной Крамли. – Собрался ломать голову над новостями, которые превратились в пшик, едва успев выйти из печати?
– Где-нибудь к утру они не иначе как отвалятся от стены, скользнут мне под веки и засядут в вязком, творческом отделе мозга.
– Творческий отдел! Японское бусидо! Американская мура! Думаешь, когда это старье съедет, как твоя крыша, оно куда-то двинется?
– Почему бы и нет? Если хочешь выдать, сначала нужно в себя вобрать.
– Подожди, пока я это прикончу. – Крамли выпил пиво. – Ляжешь с дикобразами, встанешь с пандами? – Он кивнул в сторону многочисленных фотоснимков, фамилий, жизней. – Констанция там где-нибудь есть?
– Не на виду.
– Отправляйся в душ. Я посторожу некрологи. Если они шевельнутся, я заору. А не хлебнуть ли нам напоследок «маргариты»[26]?
– Я уж не ждал, что ты предложишь.
Глава 14
Нас ждал собор Святой Вибианы. В центре Лос-Анджелеса. Скид-роу[27]. В полдень мы двинулись на восток, избегая главных проспектов.
– Видел когда-нибудь У. К. Филдза[28] в «Если бы у меня был миллион»? Купил несколько покореженных «фордиков», чтобы бодать лихачей. Супер, – проговорил Крамли. – Вот почему я терпеть не могу магистрали. Хочется кого-нибудь расколошматить. Ты слушаешь?
– Раттиган, – сказал я. – Думал, я ее знаю.
– Черт. – Крамли улыбнулся краешком губ. – Да никого ты не знаешь. Ты поросенка от ваксы не отличишь, куда тебе написать великий американский роман. Навоображаешь личность, где ее и близко не лежало, вот и прут из-под пера волшебные принцы и добродетельные молочницы. Правда, большинство писателей и этого не умеет, так что твоя тягомотина сходит на безрыбье. А собачье дерьмо пусть реалисты подбирают.
Я молчал.
– Знаешь, в чем твоя беда? – рявкнул Крамли, но тут же смягчил тон. – Ты любишь людей, которые этого не заслуживают.
