Нина Васина - Падчерица Синей Бороды
— Брюнетка с вьющимися волосами, — удивляюсь я вопросу.
— А с прямыми темными волосами тогда кто?
— Наверное, это была тетушка Леонидия. Только у нее не совсем темные волосы были, это так на фотографиях получается, а вообще она — шатенка. Была…
А если твой муж узнает, что у тебя не было раны на ноге? — осторожно интересуюсь я.
— Как он узнает?
— Ну… Посмотрит.
— Тогда он меня убьет. Он все поймет, и сразу — паф! — Лена подносит указательный палец к виску, изображает выстрел и валится навзничь, закрыв глаза. — Ты мне поможешь?
— Как?
— В тумбочке лежит пакет с прокладками, достань. В одной спрятан ключик. Нашла?
— Сейчас, подожди. Да, что-то есть.
— Это от сейфа мужа. Я тайком сделала дубликат. Сейф в подвале, в бильярдной. Он спрятал в него мой пистолет. Принеси, но чтобы тебя не заметили.
Что, так просто? Мне не по себе от такого предложения. Я иду в ванную и мою стакан.
— Ну что копаешься? — слабым голосом спрашивает Лена.
— Есть кое-что, чего я совершенно не понимаю. Зачем я должна гулять с собакой по три раза в день?
— Милорда? — удивляется Лена. — Три раза? — Она хитро щурится. — Не знаю, может, у него расстройство желудка?
Спускаюсь в подвал, пробираюсь в бильярдную, долго ищу выключатели.
Когда свет зажегся, я сразу увидела сейф в углу комнаты и удивилась разочарованию внутри себя. Опять подумала — так просто?
От нетерпения рука дрожит, кое-как справляюсь с замком, открываю дверцу…
Не может быть! Никаких бумаг, ничего, только два пистолета — по одному на верхней и нижней полках!
Спокойно. Нужно успокоиться и быстренько сообразить, какой мне нужен.
Черт, они совершенно одинаковые. Почти… Ладно, надо подумать. Что я должна сделать? Отнести пистолет женщине, которая редко бывает трезвой. Нет, так не пойдет. Пусть сама его забирает.
Я закрываю сейф.
Стараясь ступать бесшумно, осторожно выбираюсь из подвала.
А из гостиной как раз расходятся гости.
Пережидаю, присев на подвальных ступеньках. Холодно и хочется есть. Иду в кухню.
На полу, на какой-то подстилке, расстеленной под столом, спит толстый вьетнамец. Повар. Устал, бедняжка, ждать, когда прикажут подать горячее…
Нахожу в сковороде куриную ногу и объедаю ее. Прислушиваюсь. Вроде все затихло. Нужно как-то передать ключ Лене, а вдруг она сейчас с мужем?
Приступила, так сказать, к выполнению супружеского долга? Или занялась самоистязанием?
Пробираюсь наверх, прислушиваюсь у дверей ее спальни. Тихо. Что же делать?
Ладно, похоже, все уснули, кроме меня, голодной.
Приоткрываю дверь. Ночник у кровати горит, Лена лежит, похоже, спит.
Положить ее ключ обратно, чтобы он не висел на мне тяжелым грузом?
На цыпочках иду к тумбочке.
В тот момент, когда я наклонилась, чтобы достать упаковку с прокладками, Лена резко села на кровати, а в вытянутой в мою сторону руке у нее оказался пистолет.
От неожиданности я села на пол. Смотрю в дуло, которое ходит ходуном в дрожащей руке.
— Где пистолет? — спрашивает она. — Где он? Давай сюда!
— Лена, успокойся, это я!
— Где пистолет?
— Я не взяла, я возвращаю тебе ключ.
— Ты не принесла пистолет? — она опускает руку и смотрит на меня с ужасом. — Но почему?! Почему, идиотка проклятая, гадина!
— У тебя уже есть один, зачем тебе столько пистолетов? — отползаю я подальше от кровати.
— У тебя в руке должен быть пистолет!
— А у меня его нет, я ничего не взяла из сейфа, ты меня слышишь! — мне все это перестало нравиться, и я повышаю голос. Может быть, Коржак еще не заснул?..
— Мне нехорошо, так не должно быть, — она судорожным движением руки рвет на груди рубашку. — Я тебя умоляю, слышишь, я на колени могу стать!
— Не надо, сиди лучше на кровати!
— Принеси пистолет, я подожду, принеси!
— Я не могу, их там два, я не знаю, какой именно твой!
— Ладно, черт с ними, неси оба! — Лена опять направила на меня дуло.
— Оба? Зачем тебе три пистолета, ты только подумай, а? Представь, целых три, что ты с ними будешь делать?
Хоть кто-нибудь придет, наконец, поинтересоваться, почему мы кричим в полвторого ночи?!
— Почему опять кричат в полвторого ночи? — в дверях появляется высокая фигура Коржака. Лена прячет пистолет за спину.
— Что ты тут делаешь? Почему ты лежишь на полу в спальне моей жены? — нависает надо мной хозяин. — Почему ты не в своей комнате? Почему ты кричишь?
Я действительно распласталась на полу в надежде, что так в меня труднее попасть из пистолета. Но как это объяснить Коржаку?..
— Мы разговаривали…
— Разговаривали? — он наклоняется ко мне.
— Да. Сплетничали, обсуждали гостей… Рассказывали анекдоты. Я как раз… показывала, как ползет змея. Знаете анекдот про змею и Чебурашку?
— Иди. Спать.
Да с радостью! Я выползаю из спальни с реактивной скоростью.
Забегаю в свою келью, хочу забаррикадироваться и обнаруживаю, что дверь открывается наружу!
Сбегаю вниз по лестнице. Где же эта чертова инвалидная коляска?!
Вспоминаю, что во время приема гостей Милорда, как всегда, дремавшего в коляске, отвезли в кладовку у кухни.
Выкатываю коляску из кладовки, у лестницы наклоняю ее, и сонный пес вываливается на паркет, как мешок с картошкой.
— Пойдем со мной! — я тащу его за ошейник наверх.
Милорд упирается, но идет.
Завожу собаку в комнату, закрываю дверь, укладываю его на полу у двери на покрывало (что скажет Аделаида?!) и строгим голосом приказываю:
— Охранять!
Стало спокойней.
Милорд повозился, улегся и тут же засопел.
Я посидела-посидела на кровати и поняла, что меня только что хотели убить. И не просто убить, а убить при нападении, потому что я должна была в этот момент быть с пистолетом в руке. Провожу рукой под мышкой и нюхаю ее.
Вспотела, и еще как! Нащупываю цепочку на руке. По моим предположениям, писк из упаковки анальгина сейчас в сарайчике через улицу должен стоять просто оглушительный! Почему же меня никто не идет спасать? Похоже, пора заказать пиццу с грибами!..
Осторожный стук в дверь.
Милорд немедленно среагировал. Он залаял. А поскольку я никогда не слышала, чтобы он лаял в закрытом помещении (обычно ему хватало рычания), то мне показалось, что по пустому дырявому корыту кто-то бьет деревянной колотушкой.
Дверь резко распахнулась, за нею оказался взъерошенный Коржак и достающий ему как раз до выреза пижамы повар-вьетнамец.
— Ну, теперь мне точно скажут, что происходит! — кричит Коржак, а я бросаюсь на Милорда, хватаю его за морду и зажимаю пасть.
— Тихо! Свои!
— Кто это — свои? — опешил Коржак.
— Девоська пугался, девоська было страшно, я плисол, — поклонившись, объясняет вьетнамец.
— Да, — встаю я с собаки и замечаю, что за Коржаком уже стоят дядя Ваня из санитарной комиссии, дядя Петя из министерства и дядя Вова — хирург из Воронежа. — Мне было очень страшно. Потому что я нашла вот это в вашем доме, — подхожу к кровати, поднимаю матрац и достаю красный шарф корейца.
— Что это такое? — совершенно искренне таращит глаза Коржак.
— Это шарф, в котором мой отчим был, когда его ранили в Сюсюках.
Вообще-то, как вы знаете, его потом еще в озере топили, как же шарф оказался у вас в доме? Я как раз хотела это узнать у вашей жены, когда вы пришли на крики.
Дядя Ваня закрывает глаза. Дядя Петя быстро отворачивается и спускается вниз, уводя только что поднявшихся жену Лаптева и тетю Валю из Перми. Дядя Вова пытается взять за руку Коржака, но тот руку вырывает. А повар протягивает ко мне обе руки:
— Я отнесу.
— Да, пожалуйста, отнесите… Отнесите следователю Лотарову, он ведет мое дело. — Закатываю шарф валиком и протягиваю повару. — Только сразу же, ладно?
— Я отнесу.
— Сейчас!
— Сисяс.
— Скажите, что утром может быть поздно.
— Сисяс.
— Я хочу покоя! — кричит Коржак и идет в свою комнату.
Все понемногу расходятся. Странно, но Аделаида не появилась.
— Все, — шепчу я собаке. — Спасибо. Молодец. Теперь мне уже не страшно.
Можешь идти в свою коляску.
Я ложусь, не раздеваясь. Думаю. Думаю. Думаю. Лена видела фотографию, на которой моя мама с сестрами, она могла ее видеть только в квартире корейца.
Это она искала ключ в прокладках.
Через полтора часа слышу шум внизу, выхожу на лестницу, не зажигая света, и вижу, что Аделаида провожает Харизму у дверей.
Сбегаю вниз.
— Уезжаете?
Обе женщины дергаются и смотрят на меня с задумчивым сомнением.
— “Совершенство принципа”, — вздыхаю я, — коньяк с горячим шоколадом.
Это красиво. Глаза Харизмы теплеют.
— Девочка, — говорит она, положив мне на плечо тяжелую руку. — Ты хотя бы понимаешь, во что влезла?
— А вы?
— Смешная… Гадамер никогда не рассказывал о тебе. Берег для личного пользования. Что это значит, когда мужчина никогда не говорит о женщине, знаешь? Это значит, что он смертельно болен ею. Вот, возьми на память. — Харизма расстегивает шубу и рвет цепочку, чтобы отдать мне медальон. — Он недорогой, мы с Кемиром купили себе одинаковые в Турции. В этом — прядь его волос. Возьми.
