Василий Казаринов - Тень жары
– И что мне теперь?
Панин объяснил: да ничего особенного, ходи-броди, играй в свои прятки… Смысл в том, чтобы собрать в последнем кадре все нужные персонажи. И услышать реплику — самую важную, одну из тысячи. И догадаться, кому она должна принадлежать. Просто, как дважды два четыре, на то он и китч.
– И не усердствуй, ради бога, в работе над словом, — грустно заметил Панин. — Китч этого не терпит…
– Ай, брось ты! — отмахнулась я. — Чего ты мне азы грамоты втолковываешь? Структурные признаки жанра — дело десятое. А тема?
Панин помрачнел и сказал, что не знает темы — у него есть просто предчувствие этой темы; он удалился в комнату, вернулся с какой-то книгой, аккуратно обернутой в газету. Из книги высовывала нос закладка.
– Потом посмотришь, завтра, на свежую голову… И слава богу, если это предчувствие меня обманет.
– А куда мне теперь двигаться? Я уперлась в стену.
Панин посоветовал: зарисуй для начала своих приятелей — ну, тех, кто у Крица собирался под нашим старым добрым небом. Им были адресованы приглашения. Возможно, кто-то из них знает, откуда у нищего пенсионера такая прорва денег, что он смог набить холодильник датскими деликатесами.
– Телефон у тебя где, в коридоре? Сейчас Алке позвоню. Она должна знать — кто куда попрятался.
Алка не откликалась.
Странно. Она патологический домосед, ее крайне трудно выманить из дома и среди бела дня, не то что в двенадцать ночи… Что-то меня тревожило… Ах, да, в ходе нашего последнего разговора, когда Алка меня изощренно материла за то, что я бросила ее одну на даче, она призналась, что ей страшно хочется выпить. Если она выпила, то дело швах. Строго говоря, ей надо вшивать "торпеду". Или закодироваться. Иногда — в перерывах между голоданиями — она слетает с катушек, причем отчаянно. И все бы ничего, завались она в таком состоянии где-нибудь дома. Но нет — ее вечно тянет на улицу — представлять. Такой бродячий театр одного актера. Как правило, она сваливается где-нибудь на улице, и счастье, если это большое бездыханное тело попадется на глаза мильтонам. Они отвозят ее в женскую вытрезвиловку — я уже пару раз забирала ее оттуда. А если нет — то мало ли что у нас туг, на Огненной Земле, случается по ночам… Однажды ее какие-то ночные граждане употребили прямо под кустом — на этот раз не по телефону.
Я высказала Панину свои пожелания.
Мне необходимы: ледяной душ; крепчайший кофе; автомобиль; "антигаишные" шарики; сколько-нибудь денег; Джойс.
Милый друг мне все это предоставил, провожая меня до машины, стоящей под его окнами, он сдержанно поинтересовался:
– Душ, кофе, то, сё — это понятно. А "Улисс" тебе зачем?
– Алка имеет обыкновение похмеляться Джойсом.
3
Я двинулась в сторону Садового. Остановилась в одном из переулков, достала из сумки Серегину книгу, хранящую, как он выразился, "предчувствие темы". Это был Бунин, фрагмент из записных книжек. Простым карандашом было подчеркнуто:
"ЧЬИ-ТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА –
В ЛИТЕРАТУРЕ СУЩЕСТВУЕТ ТОТ ЖЕ
ОБЫЧАЙ, ЧТО У ЖИТЕЛЕЙ ОГНЕННОЙ
ЗЕМЛИ: МОЛОДЫЕ, ПОДРАСТАЯ, УБИВАЮТ
И СЪЕДАЮТ СТАРИКОВ".
Мы редко по-настоящему чувствуем смысл знакомых формулировок.
"Сердце упало" — из этого ряда.
В эту минуту я, кажется, отчетливо ощутила телом и душой — как оно падает, падает, катится неизвестно куда.
4
Добралась я без приключений; свернула в знакомый переулок, остановилась метрах в десяти от нужного подъезда, заглушила двигатель; сидела, наблюдала за процедурой выноса тела.
Из машины как раз выгружали полыхающее матом существо. Веса в этой тетке было килограммов сто, зато пьяной ярости — все двести; итого — триста килограммов вдребезги налакавшейся женщины.
Я выждала минут десять и поплелась к двери. За дверью ждет меня привычное развитие сюжета: щуплая девчушка в милицейской форме, в лучшем случае, меня успокоит: "Здесь она!" Если — "Нет, не поступала!", значит, Алка распласталась где-то на асфальте.
По счастью, она оказалась здесь; у меня отлегло от сердца. Койки в заведении без пуховых перин, но все удобней, чем асфальт.
В полутемном коридоре стояла, подперев стену, женщина с жестко очерченным лицом и воспаленными глазами… Это врач.
Здешнему медику профессиональное образование, конечно, не противопоказано, но, думаю, оно существенной роли не играет: что бы в этом скорбном заведении успешно трудиться, нужно, скорее, закончить цирковое училище по классу дрессировки животных, причем хищных животных — иначе ты рискуешь в первое же дежурство быть покусанным и расцарапанным до смерти: баба в состоянии пьяной оглушки десятикратно опаснее поддавшего мужика.
– Мы больше не будем, — извинилась я. — Я с машиной…
Женщина равнодушно пожала плечами и обменялась взглядами с девочкой в форме, та махнула рукой. Вообще-то до утра тревожить клиентов не положено; с другой стороны, с утра у персонала начинается страшная морока; барышни продирают глаза и закатывают страшные скандалы.
Мы прошли в спальные, так сказать, апартаменты. Гладкие, облитые кафельной плиткой стены — если с горя вздумается на такую стену полезть, то ничего у тебя не выйдет. Ряды коек. Светло, как в раю, свет никому не мешает — клиентки слишком погружены в себя… Запах пота, перегара, храп.
Клиенток что-то мало, всего четверо; Алка лежала с краю, у холодной стены. Я едва ее растолкала. Алка смотрела на меня, не мигая, и вряд ли узнавала. "Иди на х…" — очень внятно, качественно произнесла Алка; именно таким голосом стройная, как колонна, дама объявляет в Большом зале Консерватории очередной номер программы. Я надавала ей по щекам, Алка застонала, села на койке; минуты две ей потребовалось, чтобы: а) оценить качество бликующих от яркого света стен; б) найти и осознать себя в этой прохладной обстановке; в) вписать меня в свои, явно страшно запуганные, представления о времени и залитом кафелем пространстве.
– Палочки-выручалочки, Алка… Ты попалась… Я тебя застукала.
С великими трудами нам удалось отволочь ее в машину и загрузить на заднее сидение. Я вернулась — заплатить штраф.
У выхода меня остановила доктор. На вид ей было лет сорок. У нее были роскошные седые — явно не по возрасту — волосы и удивительно красивые (такие я встречала только на картинках) черные брови — сочетание тонов придавало ее внешности то особое качество, которое я бы определила, как "добротность" или даже лучше—"породистость".
Не понимаю, как это люди с такими прекрасными лицами могут работать в подобных заведениях.
– Кто она? — спросила доктор, вынимая из сине-белой с золотистым тиснением пачки сигарету; я невольно поймала взглядом этот жест, и милейший Сергей Сергеевич Корсаков опять навалился на меня со своим синдромом…
ТАМ, ГДЕ КИПИТ НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ,
ГДЕ ЕСТЬ РАДОСТЬ ПОБЕД,
ТЫ ВСЕГДА ВСТРЕТИШЬ "РОТМЭНС"!
…извинившись, я жалобным голосом попросила закурить; доктор протянула мне пачку. Я с наслаждением затянулась. Кто Алка такая? Вопрос… Строго говоря, она актриса, во всяком случае, диплом ГИТИСа у нее где-то дома валяется. В последние годы было кочевание по каким-то студиям, которые росли, как грибы после дождя. Большинство из них, насколько я понимаю, теперь подохли от безденежья (эх, нам бы теперь те "три копейки с рубля", что отчисляли злокозненные коммунисты на культуру!)… Словом, теперь Алка развлекает по телефону онанистов — имея классическое театральное образование, это нетрудно.
– Значит, еще одна, — откликнулась доктор. — А звание у нее есть? Заслуженная? Народная?
– Как вам не стыдно, доктор, какие уж тут шутки.
– А я, милая моя, вполне серьезно, — она приподняла свои изумительные породистые брови. — У нас тут почему-то очень много актрис бывает… — она умолкла, разминая в пальцах вертикально — свечкой — поставленную сигарету и разглядывая завивающийся в спираль дымок. — В последнее время все чаще привозят интеллигентных людей. Странно.
Она распустила пальцы; благородный "Ротмэнс" солдатиком нырнул в российскую лужу и возмущенно зашипел.
– Хотя… — раздумчиво произнесла она, — ничего странного. Ровным счетом ничего.
5
С утра я отправилась в милицию делать заявление о том, что Иван Францевич Криц, бывший учитель математики, а ныне пенсионер, проживающий в Агаповом тупике, в Доме с башенкой, пропал без вести. Красноглазый сыскарь, скорее всего, посчитал меня сумасшедшей — хотя на прощанье я ведь ему объяснила, что я не психопатичка, а всего-то-навсего сочинительница комиксов… Из милиции я побрела в сторону Алкиного дома.
Больную я застала сидящей на кровати в домашнем халате.
