Роман Каретников - Черный диггер
- Каким образом вы связаны с группой Захарова?
- Я не связан с группой Захарова. А его имени я вообще не слышал до сегодняшнего дня. И, между прочим, этот ваш...
- Каким образом к вам попала дискета?
- О-о-о... Это сумасшедшая история. Когда два дня назад я уходил от вашей "наружки"... Ну, эта, которая по другому делу. Вы понимаете? То, что связано с Сарановым и кавказским грузом.
- Сарановым? Какого Саранова вы имеете в виду?
- Ну, как же. Юрий Константинович Саранов. Ваш верховный главнокомандующий и наш будущий президент, не приведи господь...
- Кто вы? На какую службу вы работаете?
- Я Крутин Сергей Владимирович. Работаю в областном телецентре, компания "Прайм-ТВ". Я телеоператор, и, между прочим, один из лучших. Хотя, если надо, я...
- Странно. Может быть, блок? Иван Трофимович, если ему сейчас дать вторую дозу?
- Тогда кранты. И спросить ничего не успеете, как он уже хвост откинет. Не может быть, чтобы блок. Против "пятерки" никакой блок не устоит. "Тройка" ломает, а вы говорите...
- Черт! Кто же он такой? Ладно, попробуем сначала. Как к вам попала дискета?
- ...любой студии. Я же вам говорил. В тот день, когда я уходил от вашего наблюдения, так вышло, что случайно, понимаете, совершенно случайно...
Сергей говорил и говорил. Он не мог остановиться, его выплескивало наружу. Слова мучили Крутина больше, чем зуд в теле и чесотка в пальцах. Их было слишком много. Они теснились у него в голове и перекатывались во рту. Ему не требовалось даже произносить их, Сергей только открывал рот, а они, уже готовые, вылетали оттуда. Роман Александрович и человек-рыба едва успевали задавать вопросы.
Крутин рассказал все. Все, что знал. Все, что произошло за эти дни здесь, в городе, и семью месяцами раньше там, в воинственной кавказской республике. Было то, чего он не хотел им говорить, то, что говорить было никак нельзя, но Сергей не мог остановиться. Словно какая-то сила гнала его вперед, не давая возможности скрыть или утаить что-нибудь.
Сергей говорил, чувствуя, как удаляются все находившиеся в комнате, хотя никто из них не вставал с места. Они просто двигались прочь от него, каждый сидя на своем стуле. Это было очень смешно, и Крутин продолжал гово-, рить, захлебываясь смехом, чувствуя, что еще вот-вот, и ему не хватит воздуха.
А затем в его голове разорвалось ослепительное оранжевое солнце, и Сергей умер.
БОМЖ. ВСЕ ПРОПАЛО
Убежище было неказистым и ненадежным. Войцех Казимирович сидел на груде деревянных ящиков за рабочим входом в магазин "Адриатика". Сидел в самом углу, где его не было видно, подтянув колени к подбородку, обхватив руками голову и привалившись спиной к облицованной желтой плиткой стене. Остро пахло гнилыми овощами, ржавой сельдью и кошачьей мочой. Сей букет полностью гармонировал с чувствами, гнездившимися у Профессора внутри, и поэтому не вызывал особого дискомфорта.
Все рухнуло. Он ничего не смог исправить. Ни-че-го. Единственное, что ему удалось, так это, в дополнение к Шурику и всем остальным, потерять еще и Сергея. Неужели он стал так стар и беспомощен?! Как ни горько, но приходилось признать, что да.
Он бездарно повел это дело с самого начала. Он позволил себе плестись в хвосте событий, вместо того чтобы предвосхищать и направлять их. Полусумасшедший Сергей зачастую проявлял куда большую осмотрительность и догадливость, чем он, старый дурак. А Король еще хотел передать ему свое дело! О, Езус, как мы все можем ошибаться в других! Да уже и нечего передавать. Все "вокзальные" за решеткой. Их сожрала, клацая стальными челюстями, государственная машина. И он не смог спасти ни одного человека.
Профессор заметил, что сидит, раскачиваясь из стороны в сторону, и изредка издает сдавленные мычащие звуки. Любой, проходивший мимо, мог принять его за охваченного "белочкой" алкаша. Ну и пусть. Черт с ними. Лучше бы он и был этим алкашом, все проблемы которого сведены в одну - достать "горючего" и залить "трубы".
Войцех Казимирович с силой сжал виски. Как же ему все-таки удалось уйти с комплекса! Невероятно! Хотя, безусловно, здесь на руку Профессору сыграла обширность территории. Как ни велика была численность их людей, но полноценно охватить каждый участок они не смогли. Конечно, им помогали и служба безопасности, и ВОХР, но здесь уже они сами дали осечку. Выдали установку на поиск вооруженного нарушителя, представив его кем-то наподобие американского Рэмбо, а Профессор покинул территорию комплекса под видом работяги, толкая перед собой тачку с мусором. Он - крыса, которая выживает в любых условиях и которую трудно убить. А защитник из него никакой.
Перед глазами Войцеха Казимировича встали скорбное лицо Веры, красный отдувающийся Ботя, улыбающийся Шурик с его небесным взглядом, Сергей, нахмуренно прислушивающийся к тому, что происходит внутри его... Все те, кого он так и не смог уберечь. И никто не ответит за то, что с ними случилось. Ни одна...
Будьте вы прокляты, господа, топчущие свой народ. Маленькие фюреры, готовые идти по трупам к поставленной цели. Ваша правда, о которой вы так кричите, панове, окрашена кровью, поэтому не бейте себя в грудь и не распинайтесь о счастье того народа, который вы убиваете. Вот уже скоро век, как бог отвернулся от этой земли и заткнул себе уши. И мы существуем в безвременье, выброшенные на обочину, вроде бы и движемся вместе со всеми, но как-то криво и в сторону, и жрем друг друга, и боремся, боремся без устали то с кем-то, то за что-то, и все это вместо того, чтобы просто жить, как живут нормальные люди. И что он, полуполяк-полурусский, может сделать, чтобы изменить это? И как ему это сделать? На что хватит его сил?
Нет, Сергей все же был прав тогда, говоря: "Делай, что можешь, и ни о чем не думай". Зря он назвал его сумасшедшим. Если вдуматься, это очень достойная позиция - поступать только так, как считаешь правильным. Главное, делать это всегда.
А он? Все ли сделал он? Можно ли попытаться сделать еще что-нибудь в таком положении?
Пальто Профессора осталось в какой-то из кладовок на заводе. Вместо него на нем сейчас была надета грязноватая брезентовая куртка и матерчатая кепка неопределенного цвета. В кармане у Войцеха Казимировича имелось немного денег, дискета в целлофановом пакетике и телефон. Пистолет, в котором не осталось ни одного патрона, он бросил там же, на заводе. Вот и все. Весь его скарб и все его снаряжение. И куда ему с ним деваться? . Профессор сидел, снова и снова разглядывая эти, ставшие абсолютно бесполезными предметы, и мучительно раздумывал, как же ему поступить. А затем не выдержал и швырнул телефон о стенку магазина. Корпус мобильника жалко клацнул об облицовочную плитку и распался пополам.
Все. Это конец. Выхода нет, они проиграли во всех отношениях. Единственное, что ему остается, - это спасать самого себя. Нужно уходить из города. И притом как можно скорее.
ПОГРАНИЧНИК. ОБМЕН
Сознание возвращалось к Сергею рывками, то швыряя его бедное тело в этот мир, наполненный болью и ослепительным светом, то накрывая вновь темным покрывалом, принося покой и забвение. Как будто кто-то колебался, стоит ли возвращать душу в эту бренную оболочку или милосерднее будет отправить ее туда, куда рано или поздно ей все же предстоит отойти.
Наверное, его глаза были открыты потому, что их жег нестерпимый свет, а может быть, их жгло изнутри, потому что, кроме этого света, Сергей ничего не видел.
Один раз сквозь "радиопомехи" в своей голове Крутин различил голоса:
- ...непостижимо. Такое просто не могло...
- ...Особенно когда он назвал Юрия Константиновича. Я уже было думал, что все-таки...
- ...вероятность такого совпадения - один к тысяче. Кто бы мог подумать, что все это время мы...
- ...исходя из ложной предпосылки. Вот вам лишнее доказательство того, что нужно учитывать все возможности. Даже самые невероятные.
- Но в таком случае...
- ...абсолютно бесполезен...
Кто это говорил, сколько человек участвовало в разговоре, Сергей различить не смог. Просто отмечал про себя фразы, не особенно вдумываясь в их смысл, а затем опять проваливался в спасительную темноту.
Настоящее пробуждение было долгим, тяжелым и очень болезненным. Мало-помалу Крутин начал различать отдельные предметы. Правда, месторасположение их было довольно странным. В конце концов Сергей понял, что это из-за того, что он лежит на левом боку, прижимаясь к плиткам пола. Плитки были холодные и приятно остужали щеку и висок.
Он по-прежнему был привязан к стулу и поэтому напоминал сфинкса, заваленного на бок неизвестными вандалами. Правое плечо занемело и лишь тупо ныло глухой притаившейся болью. Глаза жгло, будто в них сыпанули толченого стекла, а во рту было сухо, как в пустыне Гоби. Язык распух и не умещался во рту. Сергею казалось, что он неприлично высовывается, подобно сосиске из хот-дога.
Зато голова, к его полному удивлению, не болела. Со всем остальным было плохо, а вот голова - наоборот...
