Павел Шестаков - Остановка
— Зачем?
— Чтобы не спешил, не горячился. С ним же трудно. Если бы он был человеком посторонним или, наоборот, подчиненным моим, я мог к логике, к дисциплине апеллировать. А тут как быть? Я боялся, что если он доберется до правды раньше времени, то навредить может. Поспешностью. Горячностью своей. Вот и приходилось сдерживать, чтобы успеть переработать полезную информацию.
— Какую же вы от меня полезную информацию получили? Когда?
— Да с самого начала. С самого начала встал вопрос, погиб ли Черновол в самом деле? Ну, формально погиб. Можно было и согласиться с теми, кто так считал. Ненайденный труп тоже своеобразная ловушка. Стимулирует игру воображения. Но я не воображению поддался. Не такой уж я молодой, чтобы парадоксальные версии предпочитать. Меня долг заставлял дотошным быть. Черновол преступник. Если он жив, значит, ушел от наказания, а этого допустить нельзя. Не воришка какой-нибудь мелкий. И второе. Где ценности, которые он награбил? Когда подсчитаем, что его мешочек весит, вы еще общей сумме удивитесь. Ты, Толя, громких слов не любишь, наверно, но и они иногда истину отражают. Народное достояние нужно было вернуть государству. Это, так сказать, исходная точка. Я должен был точно знать — умер Черновол или нет.
Мальчик слушал внимательно.
— Сейчас и до тебя доберемся, — пообещал Мазин. — Исходная точка была очевидной, зато от нее начиналось столько развилок… И на каждой предупреждающий знак: налево поедешь — коня потеряешь, направо — в руки разбойников попадешь… А проще, множество предположений возникало, и все уязвимые. Каждое, однако, следовало довести до логического завершения, прежде, чем отбросить. Ну вот хотя бы… Мать категорически свидетельствовала о смерти Черновола. А почему? Зачем она так настойчиво брала ее на себя?
— Меня хотела выручить.
— Вот-вот. Но откуда мне было это знать? На первом этапе я о другом думал. Я, прости, их в сговоре подозревал.
— По сговору такую вину на себя взять? — усомнился я.
— Риск был невелик, если знать Уголовный кодекс. Я же разъяснял тебе соответствующие статьи. И собственное признание еще не факт. Тем более, она быстро изменила показания. Убила — выходит, в живых его уже нет, а когда убедила, говорит, не убивала, спасать себя начала. Так я рассуждал и, как оказалось, ошибочно. Путь был тупиковый. А вывел меня из тупика Анатолий.
— Интересно, каким же образом?
— Да, интересно. Только своим поведением. Когда Николай Сергеевич поехал к тебе по поручению матери, ты расспрашивал о ней с тревогой. Чувствовалось, ты что-то знаешь, чего-то побаиваешься, но большой опасности не ощущаешь. Как это следовало понимать? Или ты знаешь, что произошло на пристани и что мать призналась в убийстве, или не знаешь. Так? Третьего не дано, в таких случаях утверждают. Но если бы знал, просто отсиживаться в селе ты бы не смог. Если же не знал, вообще бы не беспокоился. Однако что-то вызывает у тебя опасение. Значит, третья возможность все-таки существует. Какая? Прочитав тетрадку твоего отца, я никак не мог заподозрить тебя в сговоре с Черноволом. Что же тогда с тобой происходит? Скажу честно, в это время мне трудно было поддерживать репутацию проницательного сыщика в глазах Николая Сергеевича. Связать и объяснить позиции матери и твою я никак не мог.
— Но смогли же.
Мазин посмотрел на Анатолия.
— Слава богу, в нашем деле бывает, что на пользу работает случай. Ты, обнаружил пропажу тетрадки и кинулся в город. Появился, понятно, в негодовании. Что ж, основания были. Жаль только, что сразу не сказал правду. Все бы гораздо проще пошло. Но я не хочу тебя винить. Мы в твое сокровенное вторглись без разрешения, не мог ты нам доверять и не хотел. Зато узнал для себя неожиданное — Черновол погиб! И ошеломлен, конечно, открытием, что ты преступник, убийца.
— Вы при этом не присутствовали.
— Ну и упрямец! — заметил я.
— Ладно! — остановил нас Мазин. — Пока речь а фактах. Пока я только узнаю — ты примчался в гневе, Николай Сергеевич сказал тебе о смерти Черновола и о том, что обвинена мать. И ты ушел домой, верно?
— Ну да.
— А я снова возвращаюсь к отцовскому письму.
— Что вам еще письмо дало?
— Очень важное. Благодаря письму и, конечно, встречам Николая Сергеевича с твоей матерью я лучше увидел всех участников вашей беды. Это еще не факты, но, зная человека, гораздо легче предположить, что он может, а что нет, на что способен. Я, например, увидел, что Черновол способен на многое. Не только предприимчивый делец, но и актер, способный лицедействовать, добиваться своего не одним обманом в документации, в бумагах, но и в душах. Это важно знать, Толя. Второе — история с брошенной машиной. Машина-то не иголка. Случай с бегством неизвестного водителя от автоинспектора был, конечно, известен, но сам по себе, а теперь мы его увязали с конкретными людьми.
— С отцом?
— Главное, с Лукьяновым. Ясно стало, что машина не угнана.
— А отец преступник?
— К сожалению, Толя. Но не убийца, как ты думал. Немножко мы оправдались перед тобой, не так ли?
Мальчик кивнул.
— А на другой день ты собственной персоной объявился. В не лучшем, правда, виде, как помнишь.
— Помню.
— И когда я тебя увидел, я решил, что тебе нужно верить, хотя ты до сих пор и скрывал важнейшие вещи.
— Почему вы так решили?
Мазин развел руками.
— Опыт, интуиция. Называй, как предпочитаешь.
— Что же интуиция во мне обнаружила?
— Мне ясно стало, что ты врать не умеешь.
— Такой глупый?
— Ну, обижаться не стоит. Мне важно было знать, с кем имею дело. Профессиональный лжец по одним психологическим законам ведет себя, а ты — по другим. Враль по призванию — артист своего рода, он собственное вранье часто сам за правду принимает, его импровизации могут больше запутать, чем сознательная ложь. А обманщик вынужденный, тот, кто врать не любит и не хочет, много правды говорит, потому что скрывает главное, факты, а обстановку вокруг них, настроение, массу деталей скрыть не способен. Вот ты сказал, что Черновол здоровый был мужик, и я тебе поверил. Понимаешь?
Толя вполне искренне провел отрицательно головой. Мазин засмеялся.
— Я твоему ощущению, внутренней уверенности в том, что утонуть он не мог, поверил.
— Я же не знал тогда… Я думал, все-таки утонул.
— С наших слов. Так я тебя и притормаживал. Ведь я тоже не был еще уверен, утонул или нет. Значит, и тебя в сомнениях поддержать не мог. Потом ты сказал, что он вынырнул в стороне от пристани…
— На минуту только.
— Конечно, увидел тебя и снова нырнул.
— Вы так тогда решили?
— Нет, это было только предположение. Пришлось жаркой погодой воспользоваться и самому поболтаться в воде.
Я посмотрел на Мазина с удивлением.
— Следственный эксперимент поставил?
— Ну, не формальный.
— И что же?
— Получалось, что если бы Черновола захватило течение, оно бы его под пристань тянуло. А он вынырнул в стороне. То есть либо вообще не попал в течение, либо преодолел его, следовательно, был вполне, в силах спастись. Такое заключение лично для меня значило многое, потому что я уже знал, что Черновол человек не просто физически крепкий, но и сообразительный и хитрый. Именно такой человек мог не растеряться в критический момент, повернуть ситуацию в свою пользу.
— Значит, сговора не было?
— Да, тогда я и отверг эту идею окончательно. Но усомнился еще раньше, когда ты, Николай, упомянул, что мать Анатолия боится визита Черновола. Ты эту мысль плодом разгоряченного воображения счел, а я проще подошел: воображение-то тоже чем-то питается, из ничего не возникает, и стоило предположить, что питалось оно не полупьяными фантазиями — прости, Толя, — а вполне реальным сомнением в смерти Черновола. Твоя мать, Толя, как и ты, считала гибель Черновола маловероятной.
— А ее крики на дороге? Признание? — спросил я.
— Ну, после признания Анатолия все очень ясно виделось. Только что сын на глазах у матери убил человека. О чем первая мысль? Спасти сына. Это, Толя, крепко вруби в сознание, как бы в дальнейшем отношения у вас ни сложились. Я знаю, вам после всего, что произошло, трудно будет сближаться, поэтому особенно помни — первый ее непосредственный порыв был взять твою вину на себя! Это помни.
— Помню, Игорь Николаевич.
— А мы дальше пойдем. Стало ясно: сговора не было, если Черновол жив, то обязан он этим только самому себе.
— Совсем ясно?
— Сомневаешься? Думаешь, нереально? Тебя неожиданно сбивают с ног, ты летишь в воду, чуть ли не в омут и по пути целый план разрабатываешь! Натяжка? Но я уверен, он о своем исчезновении давным-давно думал. И, по существу, уже исчез. Сбежал. И хитро сбежал. Ушел вроде бы в отпуск, оформил путевку в санаторий, в Ялту, а сам приехал сюда. Расчет простой — пока его в Ялте искать будут, время выиграет. А возможно, его и не искали бы, ждали, чтобы на месте взять с поличным. А Черновол направил возможный розыск по ложному следу, а сам сюда. И тут главное, зачем?
