Павел Шестаков - Остановка
— Не нужно.
— Читал?
— Да, читал. Лаплас был приспособленец.
— Ну, брат…
— Да. Со всеми ладил. И с королем, и с якобинцами, и с Наполеоном, и снова с королем.
— Интересно. Я это упустил как-то. Наверно, он считал, что так полезнее для науки. Вот Лавуазье отрубили голову, и наука наверняка кое-чего недосчиталась.
— Ему голову правильно отрубили. Он откупщик был. Жулик.
— Суров ты, однако. Ну, ладно. Отдыхай.
— Я думать буду.
— О чем, если не секрет?
— Отчего Лукьянов подобрел?
— Может быть, поумнел? Ну что этот донос ему даст? Тебя он достаточно намучил.
— Не намучил, — отозвался Толя упрямо.
— Все-таки отдыхай.
Я оставил его и вышел в гостиную, Настроение изменилось к лучшему. Нескладно получалось! Мальчик сидит и думает, а я принял условия доморощенного мафиози и жду у моря погоды. А погода между тем клонила ко сну. Снова душно стало, затянуло небо, голова отяжелела.
Я подложил под голову диванную подушку.
«Вообще-то следует позвонить Мазину или Сосновскому. Раз мальчик думает, наверно, есть и нам над чем подумать. Вот сейчас, только успокоится головная боль, и позвоню…»
Дремоту нарушил негромкий звук из прихожей.
«Что-то упало…»
Когда я проснулся, вечерело. Я, однако, сразу же вспомнил потревоживший меня звук, и тут же сообразил — это захлопнулась дверь.
— Толя!
Я понимал, конечно, что он не откликнется. Мальчик сбежал. Зато Мазин оказался у Сосновского.
— Проспал, — сообщил я.
— Проспал, — согласился он, когда выслушал.
— Это может иметь последствия?
— Любое действие влечет последствия.
Не скажу, чтобы ответ сориентировал меня.
— Что мне сейчас делать?
— Пока ничего.
Мне показалось, что прозвучало осуждающе — наломал дров, и хватит, сиди, не рыпайся.
Я послушно сел.
Но не рыпаться не мог.
Сначала я ходил по комнате. Ходил сравнительно спокойно. Потом чувство вины стало нарастать по мере того, как темнело и угнетала неизвестность. Находившись, я решил позвонить Ирине. Хоть минимальные сведения — ведь и отсутствие Анатолия дома тоже информация — я мог от нее получить.
Ирина не отвечала.
Через полчаса я набрал номер снова.
Результат оказался прежним.
Совсем стемнело, а Ирина не откликалась. Я к этому времени настолько разнервничался, что сидеть и ждать больше не мог.
Чтобы добраться до дома Михалевых, нужно было проехать минут двадцать на троллейбусе, а потом, на выбор, две остановки — трамваем или пешком. Я предпочел ходьбу и пошел, замедляя постепенно шаг. Ведь созвониться не удалось, и я не был уверен, что застану Ирину дома. Сдерживало и то, что я не представлял толком, с чем опять вторгнусь в их жизнь.
А думать-то было уже не о чем. Другие, гораздо более действенные силы вторглись тем временем в дом Михалевых в прямом и переносном смысле, и хотя мои поступки и ошибки свою роль сыграли, на этой заключительной стадии событий я оказался всего лишь наблюдателем, а точнее, и наблюдать мне ничего не пришлось, кроме… пожара.
Первая пожарная машина стремительно обогнала меня за пару кварталов до дома, но я еще не знал, куда она мчится. Однако не мог и не подумать — а вдруг? Но себя одернул — вот ведь всякие страхи мерещатся!
А они не мерещились, они отражали реальность.
За квартал до дома я уже не замедлял шаг, напротив, бежал. Бежал, потому что видел, куда спешат машины. Проехала вторая пожарная, за ней «скорая», а милицейские стояли уже на улице, освещенные красноватым пламенем охватившего дом пожара.
Дом Михалевых.
Пробившись через толпу собравшихся зевак и соседей, я увидел Сосновского.
— Юрий Борисович! Можно к вам?
— Пропустите, — сказал он милиционеру, сдерживавшему взволнованный народ.
Я подошел насколько можно было, чтобы не мешать людям, боровшимся с огнем. Пламя плясало перед глазами и обдавало жаром лицо.
Тут же стоял Мазин.
— Игорь, что произошло?
— Сам видишь. Горит.
В этот момент боковая стена дома осела, и перед нами открылось нечто вроде театральной декорации — комната в огненной рамке. Пламя плясало по уцелевшим пока стенам, и странно было видеть, когда дым под порывами ветра мгновеньями уходил в сторону, ту самую гостиную, где я сидел совсем недавно. Кресла и стол все еще стояли посреди нее. Сначала комната показалась мне сценой без актеров. Да и кто мог там быть, сидеть в кресле среди пламени? Но вот еще один порыв разыгравшегося к вечеру ветра оттеснил пелену дыма почти полностью, и тогда собравшиеся вскрикнули. На полу лежал человек.
Рискуя жизнью, двое пожарных немедленно ринулись под огненный свод, и хотя дым снова затянул комнату, подхватили человека и вытащили во двор.
К нему подбежали люди в форме, но Мазин остался на месте.
Я тоже. Я видел, что это не женщина и не мальчик, не Ирина и не Толя.
— Ты знаешь, кто это?
Мазин кивнул.
Подошел Сосновский.
— Мертвый, Игорь Николаевич.
— Причину смерти придется устанавливать?
«Что это он? Разве не ясно?»
— Явно убит.
Мазин снова кивнул.
— Берегись, — крикнул кто-то рядом.
Противоположная стена дома заметно накренилась.
Все отступили поспешно.
Крыша осела и накрыла рухнувшие стены. На несколько мгновений стало совсем темно, потом пламя вырвалось из-под листов рассыпавшегося шифера и взметнулось вверх, где высоко и бурно, где лишь отдельными неуверенными языками. Поток воды обрушился на этот костер, и он стал быстро гаснуть. Вместо огня из-под залитых водой остатков дома поползла едкая гарь.
— Пойдем, — предложил мне Мазин.
Я двинулся за ним.
Вместе с Сосновским мы подошли к машине.
— Вы меня отпускаете? — спросил Мазин.
— Да, конечно. Не знаю, как вас благодарить.
— Не за что. Поблагодарите мальчика.
— Тут благодарностью не обойдешься. Ему потребуется помощь.
— Не беспокойтесь. Все будет сделано. Вы завтра летите?
— Хотелось бы.
— Я прошу вас.
— Спасибо. Садись, Николай.
— Куда мы едем?
— В гостиницу.
— Что с Ириной?
— В больнице.
— А Толя?
— Надеюсь, что у меня в номере.
— Не сбежит?
— Теперь уже нет.
До меня вдруг дошло, что бежать ему просто некуда.
— Игорь, что же произошло?
Конечно, я спрашивал, что произошло сегодня вечером в доме Михалевых, ныне уже не существующем, но он ответил расширительно:
— Многое.
И, проведя пальцами по лбу, посмотрел на запачканную копотью руку.
— Нужно помыться и выпить крепкого чаю.
Это было сказано и себе и мне. Значило — раньше язык не повернется объяснять. Я понял, но один вопрос был необходим, не из любопытства даже, а чтобы проверить себя. Проверить, чтобы не чувствовать себя полным олухом.
— Этот мертвый не Лукьянов?
— Нет, Черновол.
Больше я ничего не спрашивал…
Пока Мазин принимал душ, я готовил чай, благо Игорь возил с собой кипятильник.
— Хорошо, что горячий, — сказал он, проводя расческой по мокрым волосам.
Разговор завязался не сразу. Мне было трудно говорить в присутствии мальчика, на которого теперь беда обрушилась в самом прямом смысле слова, вместе с рухнувшей крышей дома…
Мазин тоже о нем думал.
— Дон был застрахован, Толя?
— Мне он не нужен.
— Какие же планы на ближайшее будущее?
— Поступлю в радиотехникум, там есть общежитие.
— Думаю, ты выдюжишь.
Он сказал это не в утешение, не в качестве благого пожелания, а констатируя уверенность.
— И мать поправится. Теперь она на многое иначе посмотрит. Ты спас ее.
— Я? Это вы…
— Я тоже. Не буду ложной скромностью тебе льстить, однако хочу уточнить разницу. Я делал свою работу. У меня, Толя, всегда много работы было. Много лет. Чего не бывало… Случалось и помогать, и выручать. Но все-таки это работа, повседневная обязанность, если хочешь, успешно решенная задача, а для тебя экзамен. Выходит, твое достижение больше. Поздравляю.
Толя не ответил. Не то у него было настроение, чтобы поздравления принимать. И Мазин не нажимал с оптимизмом.
— А в уголовный розыск не хочешь?
— Нет.
Мазин чуть улыбнулся.
— Я так и думал. Не с романтической стороны наша повседневность тебе открылась. Жаль. У тебя есть способности.
— Способности и в науке не помешают.
— Наверно. Каждому свое.
— А вы сразу все знали? — задал мальчик вопрос, который я задать не решался.
— Ну что ты! Без тебя мне бы трудно было.
— Вот и льстите. А говорили… Да вы у меня и не спрашивали ничего.
— Не льщу. И не спрашивал. Не было необходимости. Я тебе, наоборот, мешал.
— Мешал? — переспросил я.
— Я ему мешал, — повторил Мазин. — Не давал свои догадки форсировать.
