Фридрих Незнанский - Картель правосудия
– Сукин ты сын, – удивился Турецкий, только сейчас сообразив, кого он преследовал все это время.
Довольно оперативно раздался вой пожарных машин и «скорой помощи».
Только на следующий день Изида Сигизмундовна по просьбе Турецкого смогла выяснить статистику железнодорожной катастрофы. В некотором роде она могла считаться уникальной, потому что погибло всего двое. Машинист электровоза Семен Семенов – от обширного инфаркта миокарда и безногий инвалид Кирилл Ковалевский – от удушья. Второй машинист, получивший пулевое ранение в грудь, остался жив.
В тот же день, хотя, скорее, в ту же ночь, в 2.20 дома у Турецких раздался телефонный звонок. Ирина нехотя сняла трубку и, едва услышав женский голос, ни слова не говоря, передала телефон мужу.
– Александр Борисович? Говорит дежурная медсестра второго хирургического отделения госпиталя МВД. Я передаю трубку вашему товарищу.
– Кх… гм… Это был Кротков? – услышал Турецкий полузнакомый и необычно вялый грязновский голос.
– Да… – Турецкий был поражен этой сверхпроницательностью приятеля и вдруг вспомнил давешние слова Грязнова, на которые в пылу гонки он не обратил внимание, принимая их за начинающийся бред: «Он этот… тот, что роет землю…» Ну конечно, крот, Кротков! Славка еще тогда догадался, вот ведь хитрый сукин сын!
Грязнов остался удовлетворен:
– За тобой новый пиджак.
Как позже узнал Турецкий, пуля Кроткова испортила пиджак в двух местах, кроме рукава разорвав во внутреннем кармане Славы санкцию на арест… Кроткова Василия Петровича 1957 года рождения.
КРОТКОВ
27 февраля, утро
– Послушайте, кто такой Гнедковский? Какая-то ничтожная личность! Мы с вами зря тратим время, обсуждая подробности его жалкой биографии. Раз уж мое присутствие здесь необходимо, давайте сделаем программу пребывания более насыщенной. – Кротков с честной, открытой улыбкой смотрел на усталого опера МУРа, который за последние двое суток спал в общей сложности часа три. Впрочем, Кротков несколько щурился: пораненные в электричке глаза еще не совсем зажили.
«Домодедовская волна» просто захлестнула уголовный розыск, и вот после долгих и утомительных допросов всяких обнаглевших до крайности братков, начальник 3-го отдела МУРа майор Илюхин удостоился чести побеседовать с самим «авторитетом» Кротковым. Но эта честь его не радовала.
– Вы плохо выглядите, гражданин начальник. Неужели до сих пор переживаете из-за этого Гнедковского? Я же вам сказал: забудьте о нем!
– Давайте поближе к фактам, гражданин Гнедковский, тьфу, Кротков! – «Я и правда совсем плохой стал, – подумал Илюхин. – Надо бы…» Как улучшить свое самочувствие, он так и не решил, поскольку Кротков опять завладел инициативой и предложил свой способ:
– Я знаю, как вам посодействовать. Умные люди говорят: лучший отдых – смена занятия. Зацикливание на одной проблеме ведет к нервному перенапряжению, стрессу и временному коллапсу высшей нервной деятельности. – Кротков опять мило улыбался.
Илюхин хотел сказать что-нибудь обидное, но не смог: слишком приветливо выглядел подследственный. «Ничего, припру тебя обычным порядком к стенке – сменишь репертуар. Заботливый ты мой».
Кротков, расценив молчание собеседника как работу мысли, пробужденную его высказываниями, продолжал:
– Итак, меняем тему. Вот вы знаете, например, что я организовал исполнение смертного приговора, вынесенного председателю Верховного суда Уткину?
Начальник 3-го отдела потрясенно глядел на него, не решаясь занести показания в протокол.
– А-а, – с удовольствием потер руки подследственный, – по глазам вижу, не знаете.
– Вы это серьезно, Кротков? Или хотите произвести на меня благоприятное впечатление? Если так, можно не стараться – вы не в моем вкусе.
– Может, это была и шутка, но Уткин ее не понял. Помер бедняга. Сказал на прощание «Ы-ы-ы» – и помер. А какая глыба был, какой матерый человечище, хоть и Иван Сергеевич, а не Лев Николаевич, и все равно – не чета вашему любимому Гнед… Извините, сорвалось. Ни слова о нем больше! – Кротков вдруг бухнулся на колени и стал целовать ботинок муровца. – Ни слова, клянусь!
Илюхин в ужасе от такой метаморфозы отскочил, слегка и непроизвольно заехав Кроткову в челюсть. Несколько минут оба отдыхали.
– Значит, вы утверждаете…
– В вашем тоне, гражданин начальник, сквозит недоверие. А я, прошу запомнить, ничего не утверждаю голословно. Я вам рассказываю подлинную историю происшедшего.
Илюхин наконец-то решился заполнять протокол. «Врет, конечно, как сивый мерин. Но самая большая подлость состоит в том, что уже никого ничто не удивляет. Почему мафиози районного масштаба не может пришить председателя Верховного суда? Дело-то житейское…» Кротков, узрев, что опер взялся за бумагу, всем видом демонстрировал благодарность и огромное воодушевление оказанным доверием.
«Нет, ну на кой попу гармонь? – тем временем молча страдал хозяин кабинета. – При чем здесь Уткин? Пусть Генпрокуратура сама допрашивает этого придурка. Почему у меня должна голова болеть за всяких там верховных? А… вдруг… вдруг правда пришил Уткина?!» – сверкнула вдруг раскаленная мысль.
– Сиди здесь и никуда не уходи, – впервые улыбнулся Илюхин, временно перейдя на «ты». – На, покури вот пока. – Он протянул Кроткову пачку сигарет, потом передумал, дал одну, остальные засунул в карман. – Сейчас соберу публику, чтоб тебе не обидно было перед одним зрителем спектакль разыгрывать. – Илюхин вызвал конвоира и отправился звонить в Генпрокуратуру.
Турецкий, узнав о том, что Кротков вдруг ни с того ни с сего, фигурально выражаясь, уже мылит себе веревку и взбирается на табуреточку, крайне заинтересовался и немедленно приехал. Правда, официально допрашивать Кроткова Турецкий уже не мог, поскольку после его поимки он перешел, как это ни глупо, в разряд даже уже не «свидетелей», а «потерпевших». Но приватная беседа в присутствии официального следователя вполне могла иметь место. В конце концов Илюхин сообразил, что беседу Турецкого с Кротковым можно запротоколировать как очную ставку. Кротков высказал немедленное желание всячески помогать расследованию, проводимому следователем Генеральной прокуратуры.
– Чайник не болит? – участливо поинтересовался Турецкий, имея в виду то место, куда он давеча заехал пистолетом. Подследственный с улыбкой энергично помотал головой, демонстрируя ее противоударность.
– Ну, и за что вы, гражданин Кротков, приговорили господина Уткина к смерти? – спросил Илюхин подчеркнуто официальным тоном. – И как вам удалось привести свой приговор в исполнение? Давайте без ложной скромности.
– Вы неверно информировали господина, если не ошибаюсь, Турецкого, – сказал Кротков с чуть заметным пафосом. – Верховному палачу вынесла приговор организация «Новая народная воля», к которой я имею честь принадлежать. – Он приподнялся на несколько сантиметров и отвесил легкий поклон.
Турецкому не очень польстила известность в домодедовских кругах.
– А вы, стало быть, господин новый Желябов или Софья Перовская-два. Или – три?
– Давайте ближе к фактам, как выражается ваш уважаемый коллега, – Кротков напустил на себя серьезный вид или вправду бросил играть. – Я отвечу на ваш вопрос в обратном порядке: сперва «каким образом?», а потом – «за что?».
Как вы понимаете, осуществить это было не так уж сложно – Уткин не президент и дивизии охраны ему не положено. И вообще меня такие подробности не интересовали. В наше время нет дефицита на товары и услуги. Я плачу деньги, специалисты выполняют заказ, все довольны.
– И кто же эти замечательные специалисты? – поинтересовался весьма скептически Турецкий.
– Не знаю, – Кротков в очередной раз обворожительно улыбнулся, – кроме того, должен заметить, вы непоследовательны в своих действиях. Помнится недавно, при аресте, вы величали меня главой домодедовской группировки, а теперь полагаете сказочником для взрослых. Выходит, я – новый вещий Боян или Фазиль Искандер-два в вашей терминологии?
«Он что, действительно не издевается? – промелькнуло в голове Турецкого. – Прикончил Уткина?! А я-то, я-то ищу…»
– Кто выступал подрядчиком, почему вы не поручили устранение своим собственным умельцам и, если не секрет, сколько стоит по сегодняшним расценкам главный судья?
– Не секрет. Семьдесят пять тысяч баксов. Тысяч, я полагаю, десять – пятнадцать какой-нибудь там НДС, так что чистыми – шестьдесят. А насчет подрядчика, уж извините, дал слово чести, не могу нарушить. – Вопрос о штатных «мокрушниках» Кротков обошел молчанием. Турецкий напирать пока не стал. – Какие подробности вас еще интересуют? Форма оплаты? Любая.
– Почему именно Уткин? Почему не министр внутренних дел, например, не Генпрокурор, не еще кто-нибудь?
– Вопрос верный. Вас интересует обстоятельная аргументация или только резюме?
