Андрей Воронин - Первое дело слепого. Проект Ванга
– Разумеется, – сказал собеседник. – Звучит логично, но…
– Но?..
– Но, Борис Григорьевич, при всем моем уважении к вам!.. Ведь если перевести ваши объяснения на простой, так сказать, бытовой язык, выходит, что полученное мной по электронной почте послание отправил призрак! Залез в ваш компьютер и отправил…
– Да, – согласился Грабовский, – согласен, звучит дико. Беда с этой терминологией! Но ведь по существу-то вам возразить нечего, правда?
Собеседник покосился на звуконепроницаемую перегородку, отделявшую салон от кабины, где сидели Хохол и Кеша. Он был невысок ростом, недурно упитан, лысоват и имел круглую, лишенную возраста востроносую физиономию, глядя на которую ему можно было с одинаковым успехом дать как тридцать, так и пятьдесят лет. Звали его Валерьяном Модестовичем, и был он издателем и главным редактором местной газетенки с претенциозным названием «Горожанин».
– Нечего, – признался он, убедившись, что его не подслушивают и, следовательно, не могут поднять на смех. От него ощутимо попахивало коньяком, и запах этот усиливался всякий раз, когда Валерьян Модестович открывал рот. – По существу – нет, нечего. Просто организм не принимает.
– Неудивительно, – сказал Грабовский. – В повседневной жизни обычный человек крайне редко сталкивается с проявлениями целенаправленной деятельности высших духовных сущностей. С вами ничего подобного не случилось бы, если бы вы переписывались по Интернету с кем-то другим. Но вы связались со мной, а я по роду своей деятельности контактирую с этими самыми сущностями активно и постоянно. Так что нет ничего странного в наличии… э… обратной связи. Вам просто не повезло стать невольным участником некоего противоборства…
– Противоборства?
– Да, представьте, в последнее время я ощущаю довольно активное противодействие каких-то темных сущностей. И не смотрите на меня, разинув рот. Чего ты уставился? – Кушнеров вздрогнул, когда его кумир перешел на привычное для него грубое «тыканье», но промолчал. – Либо ты мой сторонник, либо противник. Третьего не дано!
– Я ваш сторонник, – сказал Валерьян Модестович, – это не обсуждается. Я действительно счастлив оттого, что вижу вас так близко и могу с вами говорить. Я четвертый год в обществе, у вас нет более горячего и преданного сторонника, поверьте. И все-таки… Трудно привыкнуть к тому, что привидение может обнаружиться не только в шкафу, но и в компьютере.
– А что ему делать в твоем шкафу – грязные подштанники нюхать? Я же тебе говорю, все дело в терминологии. Это слово – привидение – придумали раньше, чем компьютер, даже раньше, чем обыкновенные счеты. Компьютер – это физика, электроника, нанотехнологии – словом, прогресс, научно-техническая революция, а привидения – бабушкины сказки. Так, по крайней мере, принято считать. Дескать, физика отрицает весь этот паранормальный бред… А физика его не отрицает. Отрицают некоторые физики, застрявшие на позициях начала девятнадцатого века и потому неспособные видеть дальше собственного носа. А те, у кого в голове имеются хоть какие-то мозги, давно признали, что человек – это нечто большее, чем набор щелочей и аминокислот, и что личность продолжает существовать после разрушения физической оболочки. Или взять такое явление – полтергейст. Давно доказано, что оно существует. Так почему не допустить, что этот полтергейст, вместо того чтобы ломать стулья и поджигать занавески, взял и набрал несколько слов на клавиатуре компьютера?
– А зачем?
– Да затем же, зачем он стулья ломает и посуду бьет: чтобы навредить тому, кто ему чем-то не угодил. В данном случае мне. Ты бы убил этого беднягу, тебя арестовали бы, ты бы указал на меня – вот, дескать, кто отдал приказ…
Валерьян Модестович вздрогнул вторично и покрылся холодной испариной, но Грабовский продолжал с брезгливым выражением лица любоваться видами Красной Горки и ничего не заметил.
– Значит, – совладав с собой, осторожно произнес Кушнеров, – то сообщение отправил полтергейст?
– Это одна из двух возможностей, – лениво, пренебрежительно обронил Грабовский. – Вторая возможность заключается в том, что у меня в доме завелась крыса о двух ногах, которая сует нос в мою почту и настолько обнаглела, что начала отдавать приказы от моего имени. Цель в обоих случаях одна – подложить мне свинью. И ты в обоих случаях получаешься дурак-дураком, что послушался, позволил сделать из себя слепое орудие провокации. Это же счастье, что твоя бутылка случайно разбилась и никто не пострадал! Да и случайно ли? Раз уж ты в это влез, знай, что ты теперь на войне. Светлые сущности борются с темными, добро воюет со злом, и мы с тобой, как участники этой битвы, ни от чего не застрахованы. Думаю, та бутылка разбилась не сама по себе. Кто-то вмешался, исправил твою ошибку, не дал взять грех на душу. Но впредь будь осторожнее, ясно?
– Ясно, – солгал Валерьян Модестович.
На самом деле ему ничего не было ясно. Вчера, когда неожиданно явившийся к нему домой генерал ФСБ предъявил заключение экспертизы, которая обнаружила в коньяке смертельную дозу снотворного, а на бутылке – отпечатки пальцев Кушнерова, ему было ясно одно; сегодня, с глазу на глаз с Грабовским, ему было ясно другое, и он никак не мог решить, какая из этих двух ясностей истинная, а какая – кажущаяся, ложная. Вчера Грабовский представлялся ему монстром, а сегодня – чуть ли не святым, и визит генерала Потапчука теперь выглядел уже не соломинкой, брошенной утопающему, а подлой, грязной провокацией, какой только и можно ждать от матерого ветерана госбезопасности.
«Странное положение, – подумал Валерьян Модестович, про себя тихо радуясь тому обстоятельству, что еще может самостоятельно думать. – Неважно, кто отправил по электронной почте приказ уничтожить Баркана и его соседа по палате. Важно, что я из-за этого приказа по уши в дерьме. И опять же, не имеет никакого значения, кто из этих двоих ангел, а кто бес – Грабовский или Потапчук. В любом случае я ничего не могу изменить, и все, что мне остается, это сложить лапки и плыть по течению, надеясь, что все как-нибудь обойдется…»
Борис Григорьевич Грабовский искоса посмотрел на своего спутника и снова отвернулся к окну. Он никак не мог понять, о чем думает этот провинциальный лапоть, но ощущал исходящую с его стороны смутную угрозу. В этом ощущении не было ничего особенного или необычного: Кушнеров действительно представлял собой определенную опасность, независимо от того, чего он на самом деле хотел и что думал о событиях, участником которых сделался по собственной глупости. Он был частью этих событий, а события и впрямь носили угрожающий характер.
Честно говоря, пресловутый приказ Грабовский отправил Кушнерову сам. После появления на мониторе портрета покойного Графа прошло несколько дней. Странных посланий, будто и впрямь составленных всеведущими злыми духами, на электронный адрес Бориса Григорьевича больше не поступало. Наступило затишье, но эта тишина была недоброй, наэлектризованной, как перед грозой; Грабовский ждал продолжения, и оно последовало.
Сообщение о том, что в какой-то никому не известной Красной Горке появился страдающий от амнезии человек, во сне назвавший его имя, Борис Григорьевич получил поздно вечером, после очередного коллективного сеанса, будучи выжатым как лимон. Сообщение было сумбурным и выглядело не то как неумная шутка, не то как попытка очередного восторженного поклонника обратить на себя внимание кумира. Умнее всего было бы просто оставить его без внимания, но в сообщении упоминался корреспондент местной газеты, который рвался сделать новость достоянием широкой общественности. И если в ней, в этой новости, содержалось рациональное зерно…
Борис Григорьевич вспомнил результаты давних экспериментов, которые проводились в секретной лаборатории под чутким руководством профессора Полкана. Вероятность возвращения памяти к объектам опытов была невелика, но она существовала. В своей практике Грабовский с такими случаями не сталкивался, но это означало лишь, что теория вероятности работает против него. Он уже не первый год выпускал в мир блуждающие бомбы замедленного действия. Сработать могла от силы одна из сотни, а главная опасность заключалась в невозможности предугадать, какая именно из бомб все-таки взорвется и где это произойдет.
И вот одна из этих штуковин все-таки рванула, и можно было считать большой удачей то обстоятельство, что Борис Григорьевич своевременно об этом узнал. Если к безымянному пациенту районной больницы действительно вернется память, он вспомнит все: и оборудованную в подвале лабораторию, и камеру, в которой обитал какое-то время, и дом, в подвале которого все это расположено, и обитателей этого гостеприимного дома… И это будет конец всему. Поэтому информационную взрывную волну было необходимо погасить прямо на месте, пока она не распространилась; и вот, пока Грабовский обдумывал все это, уставившись невидящим взглядом поверх монитора, его руки сами собой опустились на клавиатуру, а пальцы уверенно, с лихим треском набрали короткий текст: «Убери обоих!»
