Елена Арсеньева - Клеймо красоты
– То есть? – Он приподнялся на локте и заглянул Оксане в лицо. – Почему ты так решила?
– Ну, понимаешь, она начала так оживленно рассказывать, читала мне отрывки из письма, а потом вдруг как-то сникла, начала мямлить… Я говорю, это, мол, все, что ты знаешь? А она с таким облегчением: все, все! И положила трубку. Может, это мне теперь кажется, конечно…
– А может быть, и не кажется, – кивнул он. – Забавно… А ты не попросила ее показать это письмо?
– Попросила. Но она как-то очень ловко увильнула от ответа, перевела разговор. С чего бы, как ты думаешь?
– С чего?
Он резко вскочил с постели и подошел к окну. Уже занимался рассвет, и Оксане был отчетливо виден силуэт ее любовника. Какое-то время он задумчиво смотрел во двор, потом обернулся.
– Я думаю, в том письме было еще что-то, о чем твоя подружка не сказала. Похоже, она просто спохватилась, что и так слишком много тебе выболтала. Я так понимаю, во время разговора ее вдруг осенило: а зачем рассказывать об этом месте тебе, если вполне можно добраться туда самостоятельно?
– Как самостоятельно? – насторожилась Оксана.
– Молча. Сесть на электричку, доехать до Арени, это часа два, от силы три. Потом автобусом или попуткой до этих Вышних Осьмаков. А там уж сориентироваться на местности. Наверняка в том письме есть какие-то более точные указания, где хранится клад, и вот о них-то тебе эта Катерина ни слова не сказала.
– За-ра-за… – потрясенно протянула Оксана. – Нет, какая зараза! Конечно! Я-то вчера, когда про бабкины приключения рассказывала, ей все выложила: сокровища, мол, несметные… И она, паразитка, решила, что может сама, обойдя меня… – И она разразилась «комплиментами» в адрес своей сообразительной приятельницы.
Какое-то время мужчина молча слушал этот набор слов и, как всегда, дивился загадочности женской натуры. Право, взглянув первый раз на Оксану, можно было подумать, будто слово «дура» – самое грубое в ее лексиконе. А поди ж ты, какие глубины языкознания открылись вдруг! Даже ему удалось узнать немало нового и интересного.
Ишь, как распыхтелась… И вдруг ему пришло в голову: а не слишком ли переживает Оксана? И не слишком ли пережимает? Возможно, не Катерина скомкала разговор, а сама Оксана очень ловко перевела стрелки. Не исключено, Катерина сказала ей все, что написано в этом загадочном письме. Но хитрая, как кошка, Оксана приберегла самую точную информацию для себя.
Интересная мысль! И что с ней теперь делать, с этой девкой? Поработать кулаками и выбить все, что вздумала утаить? У него давно чешутся руки поучить уму-разуму эту дуру, которая возомнила о себе бог знает что. У него таких Оксан было-перебыло и еще будет – не счесть. Да неужели она думает, что он встретился бы с ней второй раз, не начни она болтать о бабкиных воспоминаниях? Что характерно, он сразу почуял, что в этих россказнях что-то есть, что это не просто бред телки, которая хочет набить себе цену в глазах парня. А уж когда познакомился со старухой, и вовсе уверился: все правда, истина, и если протянуть куда надо руку и хорошенько пошарить, можно огрести потрясающий куш. Он вовсе не считал себя бедняком, но ведь не зря сказано классиком, что русскому человеку всегда не хватает для полного счастья ста рублей… или ста миллионов – только не рублей, а долларов… А ведь именно в такие цифры выкатывалась стоимость старинного клада, зарытого в каком-то тайном месте в этих загадочных Вышних Осьмаках.
Выходит – что? Выходит, что надобно наведаться туда как можно скорее. Только сначала предстоит коротенькое знакомство с Катериной Старостиной.
– Кстати, а твоя подружка не сказала тебе, где хранит дедушкино письмецо? – спросил он.
– Не-а, – отозвалась Оксана и для достоверности даже помотала головой так, что ее распущенные черные волосы заметались туда-сюда.
Слишком легко прозвучало это «Не-а»! Слишком старательно мотала она головой!
Но он ничего не сказал. Просто подумал, что зря Оксана надеется, будто в Вышние Осьмаки они поедут вдвоем…
В это самое время Катерина в своей одинокой постели ожидала, когда же ее наконец навестит где-то загулявший Морфей, которому в принципе глубоко безразлично, кого принимать в свои объятия, красавиц или дурнушек. Ворочаясь с боку на бок, она думала, что, как всегда, сваляла дуру. Зачем надо было звонить Оксане и все выбалтывать ей про бабушкино письмо? Не проще ли было втихаря дождаться выходных, сесть на электричку до Арени, а там на автобусе или попутке доехать до Вышних Осьмаков? Конечно, она представления не имеет про то место, где, собственно, зарыт, замурован, запихан, за… захован, короче говоря, клад. Но уж как-нибудь можно будет сориентироваться на месте. Это староверские края, значит, скорее всего, надо искать по скитам. Поспрашивать коренных жителей – осторожно, очень осторожно. Почти наверняка она убедится, что сокровищами там и не пахнет. Ну и ладно. Зато какое развлечение!
А с Оксаной она все-таки разболталась напрасно. И, главное, даже про подушку, куда снова зашила дедово письмо, рассказала! Хотя какое, строго говоря, это имеет значение?..
* * *Зря она ожидала, что «подземный ход» – это место, по которому можно будет идти. Хотя бы сложившись в три погибели, но идти!
Ничуть не бывало. С первой же минуты пришлось не только согнуться крючком, но и встать на колени. Минутку Ирина оставалась в таком положении, ошеломленно водя вокруг руками и размышляя, не вернуться ли, пока не поздно. Руки со всех сторон натыкались на земляные стены, земляной пол и потолок. Эти самые стены, пол и потолок были плотно убиты и вполне сухи: всемирный потоп, учинившийся наверху, еще не смог проникнуть настолько глубоко. Правда, в одном месте Ирина невзначай смахнула со стены что-то, подозрительно похожее на мокрицу. Передернулась, издав короткий дикий вопль, – и предпочла думать, что это просто осыпается земля.
Ей вдруг сделалось дурно при мысли, что вот так, на карачках, придется проползти те два километра, которыми прямиком можно добраться от деревни до скита. Не было никакого сомнения, что ход ведет прямиком туда. Но два – это поверху. А под землей? И что, под речкой тоже прорыт ход? Кошма-ар…
А может, и правда вернуться?
Хорошо, и что потом? Опять пойти к бабе Ксене, опять размышлять о своей неудавшейся судьбе и ждать возвращения Павла?
Ирина вновь передернулась – правда, кричать на сей раз не стала – и решительно двинулась вперед.
Решительно двинулась… с ума сойти, какие слова! Можно подумать, она шла форсированным маршем, под знаменами и с оркестром. На самом-то деле она неуклюже елозила коленками по земле, переставляя перед собой гибрид лампы и свечи. Кстати сказать, конструкция сама по себе была замечательная. Толстая свечка горела ровно и ярко, а отражатель оказался вообще чудом техники: отбрасывал на стены веселые блики и вполне сносно освещал Ирине путь.
Одна беда – освещать было особо нечего. Все те же стены, тот же потолок, за который Ирина то и дело цеплялась головой, стоило слегка забыться и чуть разогнуть согбенную спину, все тот же пол, сухой и относительно чистый, конечно, и все-таки… все-таки она старалась не думать, во что превратится чужое платье за время этого путешествия.
Но думалось… Преимущественно, хоть ты тресни, думалось о том, что есть в этом какая-то трагикомическая закономерность: вместе с чужим лицом она обречена носить чужую одежду. Сначала «подарок фирмы», потом Маришкино «веселенькое» платьишко, потом вообще краденую, можно сказать, вещь… Еще неизвестно, что ей скажет дед Никиша, когда увидит ее новый прикид, добытый в его сундуке. Но, может, он сменит гнев на милость, когда Ирина расскажет ему, кто она? Ведь, строго говоря, не чужие люди! Если верны ее предположения, то Никифор Иваныч – дед того самого человека, которого знал в детстве Василий Дворецкий – ее собственный дед. Того человека, которого он встретил в госпитале, от которого хотел передать прощальный привет его матери…
И тут же Ирина подумала, что вряд ли старик сочтет все это достаточным основанием, чтобы набиваться к нему не просто в родню, но как бы и в наследники. Если так рассуждать, то и у Оксаны-покойницы были веские основания набиваться в родню Никифору Иванычу. Если Василий Дворецкий всего лишь передавал привет от его внука, то Клава Кособродова вообще закрыла ему глаза и, так сказать, приняла последнюю исповедь. А Оксана ее внучка… вернее, была ею…
Почему-то в этой глухой полутьме, где единственными звуками были затрудненное дыхание Ирины да шуршание ее рук и колен по земле, так и полезли в голову всякие тягостные воспоминания. Оксана убита… кто же сделал это? Да глупо спрашивать! Тот самый человек, который дважды приходил к Катерине, чтобы убить ее. Тот самый, кого она видела с чулком на голове. Кто оставил в ее квартире труп своего сообщника и вытряс все содержимое из старенькой бабушкиной подушки… откуда Ирина, то есть Катерина, повинуясь какому-то непонятному велению души, заранее вынула все содержимое и с тех пор носила в своей сумке, в небольшом полиэтиленовом пакете. Эту сумку она машинально прихватила с собой, когда пошла делать укол соседке. Только поэтому письмо деда Василия не досталось убийце… а ведь «чулок» искал именно это письмо!
