Елена Сулима - Московские эбани
Они почти проехали весь Париж, перекинувшись лишь ничего особенного незначащими фразами о погоде и войне в Дагестане, но, подъезжая к комплексу высотных зданий Де Фанс, господин Вилмар, как бы о чем-то вспомнил, и воскликнул:
— О! Прошу прощения! Я забыл вам сказать, что не хотел бы наблюдать затмение в Париже.
Удивленная физиономия Вадима заставила пояснить:
— На Елисейских полях будет столпотворение, на горе Монмарт тоже. Это дурной тон. Я хотел бы наблюдать его за городом, но не в Нормандии, где все. Есть одно место, особенно дорогое мне в это число. Вы были во дворце Фонтенбло? Вы не были в Фонтенбло?! — воскликнул он так, что Вадим, даже испугался того, что он, (как так?!) ещё не был в Фонтенбло. А Вилмар продолжал, так же завышая голосом конец фразы, но уже более умеренно: — Я бы предложил вам поехать в Фонтенбло.
Вадим ещё не дал своего согласия, оглянулся и понял, что они уже мчат по загородному шоссе.
— Надо успеть. — Пояснил, видя его растерянность, Вилмар, — скоро будет темно. На минуту, но все равно. Дано распоряжение зажечь фонари, но все равно может быть авария.
Вадим оглянулся — на трассе было мало машин. Почему должна быть авария он не понял. Темно станет лишь на несколько секунд. Ну и что?! Странные эти французы! Просто паникеры какие-то! — подумалось Вадиму. Стало раздражающе скучно. Думая, чем бы развлечься, он вспомнил, что Вилмар из России, хотя имя его, явно не русское, и попросил, как бы ненароком, объяснить, как такой человек, мог умудриться родиться в деревне Дрябловка, что на реке Лужа.
— О! Это просто. Отец мой был литовец, моряк, жил часто в Ленинграде, а мама (он произнес «мама» с ударением на последнем слоге) русская, она там летом в припортовом ресторане работала, там они и подружились. Длинная была история. Отец на ней жениться не хотел. Не потому, что не любил. Гордый был. Националист. Но случилась авария — ногу потерял. Вот и женился. Родственники его мою мама не приняли. Работать он не мог. Стал инвалидом. Пришлось им ехать к мама на родину. В подмосковный департамент. Там в деревне Дрябловка я и родился. Родители были не кулаками, но и не бедными. В колхоз все же не шли. Почему — не знаю. В пять лет сиротой стал. Сгорели мои мама и папа. И дом сгорел.
Он сказал это так, словно не было в том никакого горя. Словно отметил очередной факт и всего лишь.
А Вадим уже успел отозваться скорбной физиономией, но господин Вилмар улыбнулся и закивал поясняя:
— Может, пили много. Алкоголь. Так говорили. А может, их дом подожгли, потому что в колхоз они не шли. Не знаю я. Меня тетя взяла. У неё я до одиннадцать лет жил. С ней и войну пережил. Тетя там… как это называется, забыл… — мистик была, теософ, хотя и в университете не училась. Вед-ма! Вспомнил! Вед-ма — её называли. Она всем на картах гадала. Хотя это запрещено было тогда. Но она все вокруг не так как все видела. Много умного говорила. Много людям помогала. Меня любила. И я её. Сгорела потом. Вместе с домом. Как и папа, и мама.
— Господи Иисусе! — Вадим, чуть ли не подпрыгнул, и перекрестился. — И что ж это… — он хотел спросить: что ж это у вас все горят? — но посмотрел на уверенного в себе, преуспевающего седовласого собеседника, зорко следящего за дорогой, и не решился продолжить.
— Да-да. — Закивал, понимая причину его смятения, господин Вилмар. Она знала, что её дом поджог сделают. Готовилась. Моим родным в Литву, тогда уже советскую, заранее написала. Говорила, чтобы я не плакал, потому, что жизнь моя очистится огнем. После чего дорога будет большая и свободная. Вот так она на все смотрела. Странная женщина была. Эсклюзив.
— Как же она знала, что ей дом подожгут, и ничего не сделала? Что ж это за ведьма такая? — задумчиво пробурчал Вадим.
— Фатум такой был. Она много предсказывала. Однажды предсказала трактористу, что если он курить не бросит, то ему ноги отрежут.
— Опять ноги! — воскликнул Вадим и перекрестился.
— Да. — Закивал господин Вилмар, пожимая плечами. — Как говорила Виктори, — я в кругу заколдованном родился. А моя тетя круг разомкнула. Смертью своей.
Вадим, с сомнением оглянувшись на господина Вилмара, усмехнулся: — Не знал я, что банкиры в это верят.
— Верят! О банкиры во все верят! Я не очень большой банкир. Но я знаю, что часто в банках стран Азии сидит тайный человек. Когда приходит кто-нибудь за кредитом — этот человек гадает по Книге Перемен — как судьба у того, кто деньги хочет взят, сложится?.. От этого человека последнее слово зависит — давать кредит или не давать. Ничего в этом нет странного. В это можно верить и не верить. Но это есть. Как дождь. Хочешь выходи без зонтика, он все равно есть. Это не странно. Для меня странно как телевизор и интернет работают. А то, что Виктори так на жизнь смотрит — не странно. У меня тетя такой была.
— А как же вы в Европе оказались?
— После того как тракторист тетю с домом сжег, когда я ночью с лошадьми был, я никому не нужен был, но нашлась моя бабушка с хутора в Литве на озере Игналина. Она меня забрала. Она с дочь жила, я у них лишний был. Потом меня к дяди в Польшу контрабандно переправили. Он сказал, что в войну меня нашел, что бы меня назад не возвращали, усыновление оформил. Оттуда меня легко стало отправить к другому дяде во Францию. А потом я учился в Америке. Все мои родственники с морем связаны были. Я выучился банковскому делу у брата дедушки — у него был особый морской банк в Рио-де-Жанейро. Вот так весь мир и объездил. Потом в наследство виноградника получил в Южной Африке. Жить стало легче. Начал искусством интересоваться. У вас тоже базы во многих странах, как я понял, из нашего телефонного разговора?
— Да что у меня! — отмахнулся Вадим. — Ерунда по сравнению с вашим. Всего лишь — турагентство.
Они вышли из машины в местности не столь роскошной, как представлял её Вадим, — в глаза сразу бросился мусор под ногами. От стоянки вела обыкновенная тропа, в которую множество ног утрамбовало остатки кирпича, гальку и прочие исторические отходы.
Оказавшись в центре дворцового комплекса, Вадим огляделся и сник. Такого покоя он давно не испытывал. Застыл у портика, за которым по красиво заросшему пруду плавал одинокий лебедь. Постоял немного, глядя на отражения туч и огромных деревьев в мутной воде, потом повернулся к дворцу, здания которого располагались буквой «п».
— В музей ходить не будем. Сейчас его на время затмения закроют. Я своим служащим тоже всем, по возможности, дал выходной. — Прервал молчание господин Вилмар. Только тут Вадим заметил, что в руках у господина Вилмара Бутылка Шампанского и два бокала.
"Не русский он уже человек — подумалось Вадиму. — Так сентиментально относится к какому-то затмению…"
— Одиннадцатого апреля с этого крыльца, в виде подковы, сходил Наполеон и плакал. Настоящими слезами. — Указал на странное подковообразное крыльцо напротив Вадима господин Вилмар. — Прощался со своими солдатами, когда подписал отречение. А сейчас цифра та же — одиннадцать. Сегодня затмение.
Они вновь отвернулись к пруду. Гладь пруда окрашивалась в свинцовый цвет, отражая набегающие тучи.
— Сегодня день рождения Виктори. Когда я впервые увидел её, я понял, что она моя тетя.
— Но-о, — недоверчиво протянул Вадим, — Вика мало похожа на типичную русскую женщину, скорее на итальянку, гречанку… Хотя, я пока что похожих на неё не видел. Врубель таких рисовал! Точно! А я все думал, откуда я её видел! — обрадовался Вадим своему открытию.
— Врубель? Не знаю. Виктори похожа на моя тетя. Моя тетя, как и мама, была из донских казачек, а казаки привозили в жены турчанок — у неё кровь смешанный была. Непохожая… — господин Вилмар оглянулся на крыльцо и замолчал.
Вадим оглянулся тоже и увидел на крыльце с печальной наполеоновской историей Викторию или… женщину похожую на Викторию. Она стояла, облокотившись на каменные перилла и, смотрела вниз, свесив голову. В то время, когда редкие посетители музея уже во всю пялились на облачное небо, нацепив на носы черные пластины в виде очков.
— Она?! — воскликнул Вадим, — Вика?!
— Нет. Фантом. — Спокойно ответил господин Вилмар, без тени сомнения на лице.
— Да… не может быть! Она, — не верил Вадим. — Я сейчас подойду к ней…
— Может. Она всегда приезжала в день своего рождения в Париж. Сюда. На крыльцо. Мы с женой три раза ездили вместе с ней. Мы здесь неподалеку пили шампанское. А потом, когда йогой стала заниматься, говорит, что просто сюда перемещалась, не телом, а сущностью. В день рождения днем она всегда спала. Палтай до вечера её будить не давал, говорил, что душа её в путешествии. Это точно её фантом.
Тут женщина — демон Врубеля, запрокинула голову, посмотрела на небо, посмотрела на часы, поправила лямку торбы, и пошла на них, их не замечая. Подул ветер, пышная копна её волос встала дыбом, она и не подумала придержать их, так и прошла мимо, огибая пруд с левой стороны, словно во сне. Сама словно сон наяву.
