Олег Егоров - Правила игры
— В подземном гараже у меня есть подвал со всеми удобствами! — Раздоров, славящийся умением вовремя сделать правильный выбор, повел меня к воротам гаража, встроенного в резиденцию с тыльной стороны. — Исключительно для их собственной пользы! Маевский попросил меня спрятать от посторонних глаз шестерых сотрудников аппарата месяца на два-три максимум!
Ворота гаража с улицы открывались с помощью ультразвукового сигнала, настроенного на определенную частоту.
— Это в их же интересах, — напомнил мне повторно Владимир Иннокентьевич, нажимая кнопку пульта. — Они все стали невольными свидетелями… Какой-то жесткий компромат на эшелоны, вы понимаете…
Ворота медленно поползли вверх, открывая беззубую пасть автомобильного узилища.
— Невольными? — Я покосился на Раздорова. — Были бы вольными, не сидели бы у тебя под замком, хренов ты поборник.
— Да они ни в чем не нуждаются! — будто угадывая мои мысли, продолжил Раздоров свою речевку. — Все необходимое: одеяла, белки, жиры, витамины свежие…
— И раздельный санузел, — оборвал я его.
— И это, — подтвердил депутат, но тут же добавил: — Впрочем, за их содержание отвечает Караваев, помощник Аркадия по безопасности. Его сотрудники здесь распоряжаются.
Я придержал Раздорова и прошел вперед.
Подземный гараж Владимира Иннокентьевича содержался отменно. Даже лучше, чем «полярное» хозяйство Ланцета в Беляево. Три машины: две темно-синие «Ауди» со всеми блатными «прибабахами» от мигалок до спецномеров и умопомрачительный лимузин представительского класса размером с яхту среднего водоизмещения — сияли чистотой, не достойной ни дураков наших, ни дорог.
— Кто несет охрану резиденции? — спросил я у подошедшего Раздорова. — Кому она, эта охрана, вообще подчиняется?
— Аркадию, — нехотя сознался депутат. — Да и все остальное… — Не договорив, он в досаде махнул только рукой.
— Где ключи?
— Вы что, еще не поняли?! — Владимир Иннокентьевич опять начал петушиться. — И потом, у вас ордер есть?! Вы мне так и не предъявили!
— А вам есть что скрывать? — усмехнулся я, направляясь к оцинкованной двери в дальнем конце гаража.
— Перед законом и своими избирателями я чист! — вспылил депутат.
— Тогда отойдите в сторонку, не то испачкаетесь. — Я прицелился из «ремингтона» в замок.
Раздоров благоразумно встал за мою спину. А «ремингтон» еще раз доказал, что в Англии ружья кирпичом не чистят. Дверь содрогнулась, и на месте замка образовалось отверстие размером с кулак.
Толкнув дверь, я спустился по ржавой металлической лесенке в домашнюю темницу Аркадия Петровича Маевского. Передо мной был короткий с бетонными сводами коридор, напоминавший трубу изрядного диаметра, вдоль которой тянулись по обе стороны забранные решетками отсеки. Мое появление встречено было могильной тишиной. Депутат, верно, опасаясь оставить свои следы и отпечатки, за мной не последовал.
Я заглянул в первый отсек. Забившись в угол, на кровати с ногами сидел бухгалтер кредитного отделения нашего банка Лернер. Вид у него был полубезумный: отчаяние и страх, накопившиеся за недели изоляции, отпечатались на его лице, как несмываемая краска. Да и моя тоже внешность его не успокоила: человек в черной маске с оружием вряд ли принес ему добрые вести.
— Фамилия? — спросил я глухо.
— Лернер! — Он вскочил и вытянул руки по швам.
— Выходите. — Сбив прикладом с задвижки простенький висячий замок, я распахнул настежь решетчатую калитку.
— Куда?! — Лернер подался к задней стене. — Я не пойду! Вы не смеете!
В соседних камерах поднялся ропот.
— У вас дом есть? — спросил я, отлично зная, что у Лернера есть два даже дома: на «Полежаевской» и в Теплом Стане квартирка однокомнатная плюс участок приусадебный в Барвихе. — Или жена хотя бы?
— Мама, — неуверенно пробормотал бухгалтер. — И жена тоже! Что с ними?..
— Вот сейчас вернетесь домой и сами узнаете, — утешил я его, как мог, переходя к следующему отсеку.
«Домой! Домой! Нас освободили! Мы едем домой!» — эхом прокатился по застенку возбужденный ропот.
Одну за другой тем же манером я открыл все камеры, из которых посыпались счастливые невольники чести Аркадия Маевского.
— А вы кто?! — бросилась мне на шею рыдающая кассирша-оператор депозитария Матвеева Анна Георгиевна, славная женщина, мать троих детей. — Вы из милиции?! Вы служба спасения, да?!
— Отряд по борьбе с интеллектуальным терроризмом, — представился я, изменив голос до неузнаваемости. — Спецподразделение «Белые твари».
— А кто, позвольте, вами руководит?! — заволновался неизвестный мне бородатый гражданин.
— Как фамилия?! — осведомился я немедля.
— Вайнштейн! — произнес гордо узник.
Так, наверное, отвечали наши диссиденты на закрытых процессах.
— Нами, господин-товарищ Вайнштейн, руководит высокое чувство гражданского неповиновения, а также исключительно сознание выполненного долга.
Удовлетворенный столь исчерпывающим ответом, бородач присоединился к шумной группе собратьев по несчастью.
Последняя, шестая по счету, камера оказалась пустой. По спине моей пробежал неприятный холодок.
— Внимание! — Я обернулся к освобожденным. — Прошу вас!
После некоторых усилий мне удалось навести относительную тишину.
— Кто сидел в этой камере?!
— Краюхин Витя, — отозвался, покашливая, бородатый. — Референт Вершинина.
«Значит, Вершинин все-таки! — поздравил я себя мысленно. — Вершинин Иннокентий Парфенович, председатель совета директоров «Дека-Банка»! Друг Аркашиного детства. Человек по другую сторону доски». Но тут же следующая мысль, нахлынувшая, будто волна, подавила мое ликование: «Неужто Маевский сделал ход?! Неужто вчера он пошел на размен фигур?! Одного дня еще не мог подумать, сатанист-параноик! И значит…»
Не раздумывая дальше, я устремился к выходу. За мной дружным табором повалили освобожденные. Тотчас они растерянно разбрелись по гаражу.
— Где мы?! — ухватила меня за рукав Аннушка Матвеева. — Нас всех привезли с повязками на глазах! Куда нам теперь идти?!
Я, озираясь, отцепился от взволнованной женщины. Депутата Раздорова в гараже не оказалось. Пользуясь моим отсутствием, Владимир Иннокентьевич, скорее всего, припустил к ближайшему телефону. «Ближайший, конечно же, в резиденции!» Со всех ног я бросился в преследование. Путь мне указывала полуоткрытая дверца над выложенной розовым туфом лесенкой в углу гаража.
— Эй, куда вы?! Товарищ из «Белых тварей»! — жалобно прозвенел мне вслед голос Лернера. — А мы-то как же?!
— Не расходитесь, господа! — крикнул я на бегу. — Через десять минут, обещаю, вы все поедете домой!
Раздорова я застал в холле у телефона, чудом уцелевшего на столике с отстреленной ножкой. Бледный депутат растерянно сжимал трубку.
— Аркадия нет нигде! — поспешил он доложить. — Дома не отвечают! Секретарша молчит! А Караваев, подлец, еще днем в Женеву улетел коммерческим рейсом!
«Так! — Лихорадочно стал я соображать. — Крысы бегут с корабля на бал! Самая жирная уже соскочила!»
— Пойдемте, Владимир Иннокентьевич! — Широким жестом я пригласил Раздорова обратно в гараж. — На встречу с вашим электоратом!
— Но я не готов! — заупрямился владелец особняка.
— Полноте! — Мне пришлось его слегка подтолкнуть. — От вас ли слышу?!
В гараже сгрудившиеся затворники встретили депутата суровым молчанием. Раздоров как-то сник и тоже не решился первым нарушить торжественную тишину. Пришлось мне снова брать на себя функции оратора.
— Господа политзаключенные! — обратился я к собравшимся. — Сейчас депутат правоцентристской фракции «Чистый пересмотр» уважаемый Владимир Иннокентьевич Раздоров лично развезет вас по домам на лимузине саудовского шейха, исправляя тем самым допущенную в отношении вас несправедливость и также извиняясь от имени правительства за причиненные вам неудобства. В благодарность за это призываю вас всех проголосовать на следующих президентских выборах за вашего водителя. Он ничем не хуже других. Вы реабилитированы, господа!
Все весело зашумели и заговорили одновременно.
— Вы переврали название моей фракции! — разобиделся депутат. — Я радикал! У меня депутатская неприкосновенность!
— Радикал?! — рассмеялся я от души в первый раз за эту ночь. — Ради денег и ради тщеславия своего поганого ты пыхтишь! Ради выпивки дорогой и проституток малолетних! Отними все эти твои «ради», и что останется?!
Раздоров задумался. Видно было по нему, что отнимает. А отнявши, обиделся еще пуще.
— Вот именно! — подытожил я вслух. — Кал останется, Раздоров! Кал, твердый, как твоя воля к победе, и жидкий, как аплодисменты на собраниях твоей фракции! Тут и вся неприкосновенность! Кто же к дерьму по собственному желанию прикасаться захочет?! Хоть от лимузина-то у вас есть собственные ключи?!
