Дмитрий Нечевин - Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля
— Убийство совершено с целью грабежа, — заметил я.
— Без сомнения, — ответил следователь.
На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара. На комоде, на шкатулке, на столе — везде кровавые следы рук.
— Да, убийца порезал себе руки… — заметил я. — Это очень важная и ценная улика.
— Семь проколов горла! — обратился к нам доктор, покончивший с осмотром трупа. — Убийца в ожесточенной борьбе не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар. Он медленно и постепенно прокалывал горло своей жертвы.
Я подошел к печке и открыл ее. В ней виднелась большая куча золы. Труба была не закрыта. Я стал рыться в золе и вскоре нашел две жестяные пуговицы.
— Ага! — воскликнул я. — Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке носильное платье, свое, разумеется.
Покончив с осмотром и распорядившись об отправке трупа в медико-хирургическую академию для вскрытия, мы приступили к первоначальному допросу.
— Скажите, отец благочинный, слыл ли покойный за человека особенно состоятельного?
— Не думаю. Мне, конечно, в точности не известно, сколько у усопшего было денег, но предполагаю, что о больших деньгах не может быть и речи. Так, несколько билетов, по всей вероятности.
— Нет ли у вас подозрения на кого-либо? Вам, конечно, лучше должны быть известны распорядки вашей монастырской жизни, равно как и лица, здесь бывающие.
— Откровенно вам скажу, в ум не могу взять, кто бы это мог решиться на столь страшное злодеяние, — развел руками благочинный.
Надо было нам самим нащупывать след к раскрытию злодея. Я велел позвать монастырского служителя Якова. Он повторил свой, уже известный нам, рассказ о том, как его покойный посылал за табаком и т. д., и как, наконец, он обнаружил убийство.
— Покажи-ка, братец, твои руки! — приказал я ему.
Он спокойно их протянул. Мы все впились в них глазами, особенно доктор. Руки были чистые, без малейшего пореза.
Я отпустил Якова и обратился к казначею лавры:
— Скажите, отец казначей, кто у вас прежде служил в должности прислужников?
Казначей назвал. Я приказал агенту Назарову записать их.
— Ну а кто за последнее время посещал лавру?
Среди некоторых лиц казначей назвал, между прочим, Ивана Михайлова, который до сентября прошлого года был монастырским служителем.
— А не знаете ли вы, когда в последний раз был в лавре этот Иван Михайлов?
Тут из среды братии выдвинулись два монаха и заявили, что видели этого Михайлова в лавре не далее как третьего дня, то есть накануне убийства иеромонаха Иллариона. Михайлов явился в лавру без всякой надобности, провел целый день накануне убийства, ночевал в лавре, затем появился также в день совершения преступления. Это было весьма важное и ценное указание!
— Где же мог у вас ночевать Михайлов? — спросил следователь.
— Наверно, в сторожке у кого-либо из сторожей.
Мы приказали позвать всех сторожей. Один из них заявил, что ночевал Михайлов у него, что он, Михайлов, собирался в 10 часов вечера уехать к себе на станцию Окуловка.
— Ну, теперь за работу! — тихо сказал я прокурору и следователю. — Будьте спокойны, господа, я вам скоро представлю убийцу…
— Мы не сомневаемся в вашей кипучей энергии и в вашем таланте, ваше превосходительство, — ответили они.
В тот же день поздно ночью я призвал к себе нескольких агентов.
— Вот в чем дело, господа. У Назарова записаны лица, служившие раньше в лавре, бывавшие там в последнее время. Вы ознакомьтесь с этим списком и немедленно начните их поиски. Действуйте с крайней осторожностью, чтобы не спугнуть действительного преступника. Соберите о них самые тщательные сведения и по мере получения их докладывайте мне.
Отпустив их, я велел позвать к себе Назарова, энергичного и ловкого чиновника сыскной полиции, отлично зарекомендовавшего себя целым рядом удачно выполненных розысков.
— Ну, Назаров, вам предстоит случай отличиться, так как убийство иеромонаха Иллариона является далеко не заурядным преступлением. Дерзость, с какой убийца не побоялся совершить свое злодеяние в стенах лавры, в общежитии монашествующих, чистота, наконец, «работы» (подумайте, никто не слыхал ни малейшего звука борьбы) — все это показывает, что мы имеем дело с достаточно смелым, ловким злодеем.
— Постараюсь всеми силами оправдать доверие вашего превосходительства, — отвечал Назаров.
— Завтра с первым утренним поездом вы отправитесь на станцию Окуловка. Из расспросов сторожа лавры, у которого провел ночь Михайлов, я узнал, что Михайлов служил раньше на этой станции стрелочником, затем, будучи уволен, приезжал в Петербург хлопотать о новом поступлении. Имейте в виду, Назаров, что вы должны соблюдать полнейшее инкогнито, чтобы весть о вашем прибытии на станцию Окуловка не дошла — тем или иным путем — до Михайлова прежде, чем вы его схватите и допросите, проведя, конечно, и обыск у него. Я дам вам официальный лист, в котором предписываю всем местным властям оказывать вам немедленное и энергичное содействие во всем, что вы найдете необходимым предпринять.
Я сел за стол, написал эту бумагу и, вручая ее Назарову, сказал:
— Ну, смотрите же, Назаров, без победы лучше ко мне и не возвращайтесь. Весь Петербург взволнован страшным убийством, нам необходимо как можно скорее успокоить общественное мнение.
Назаров откланялся. Утром в 8 часов 30 минут он выехал на станцию Окуловка.
Всю дорогу Назаров, зная, как часто, совершенно случайно, из обрывка какой-либо фразы удавалось напасть на верный след или хоть поймать кончик таинственной нити преступления, незаметно ко всему приглядывался, прислушивался. Из вагона второго класса он переходил в третий, просиживал там некоторое время, выслеживая, нет ли в вагоне кого-нибудь из окуловцев и не заговорит ли кто-нибудь о зверском убийстве в Александро-Невской лавре.
Эти маневры, однако, не приносили пока никаких желаемых результатов; правда, в поезде много говорилось об убийстве отца Иллариона, но все эти разговоры мало относились к делу, представляя собойчисто вагонную болтовню, на которую столь падокрусский человек. Тогда Назарова осенила другая мысль. Он ловко завязал разговор с людьми из кондукторской бригады.
— Вы сами не из Окуловки? — спросил он одного кондуктора.
— Нет. А что?
— Да так… человечка одного мне надо там разыскать… о месте он хлопочет.
— А ты о Степане Кондратьиче, слыхал, — вмешался в разговор другой кондуктор, — вот как раз на Окуловке, о которой господин заговорил, какой-то бывший служащий здорово деньги тратит, кутит.
— Кто такой? — равнодушно спросил Назаров, хотя сердце его так и запрыгало.
— А вот этого, господин, не сумею вам сказать. Я от служащих других это слышал. Рассказывали они, будто этот человек прежде кем-то служил при станции, а потом его уволили. Удивительное дело! И откуда только люди столько денег берут, что по трактирам, да по девицам гуляют? Тут вот работаешь, а только-только семью прокормишь…
Разговор прекратился. Этот счастливый случай укрепил Назарова в еще большей уверенности, что розыски, предпринятые для поимки преступника, направлены по верному пути. Он сгорал от нетерпения скорее прибыть на станцию Окуловка и начать облаву на хищного двуногого зверя. Жар ищейки-охотника проснулся в нем и овладел им с победной силой. Назарову казалось, что поезд тянется особенно медленно. Вот наконец, слава Богу, выкрик кондуктора:
— Станция Окуловка, поезд стоит три минуты!
Был восьмой час вечера. Темная январская ночь, казалось, трещала ледяными иглами лютого мороза. Темный фон ночи несмело прорезывал свет станционных фонарей. Желтовато-красное пламя керосиновых ламп выхватывало из тьмы близнаходящиеся предметы.
На станции сразу все оживилось: пробегали, отдавая приказания, служащие станции, появился станционный телеграфист, забегали багажные кондуктора, раздался стук молоточка о колеса вагонов.
Назаров стоял на платформе станции и нетерпеливо ожидал отбытия поезда. Вот раздалась трель оберкондукторского свистка, глухо в морозном воздухе прохрипел паровозный гудок, и поезд, громко дыша, медленно стал уходить.
Назаров поспешно подошел к начальнику станции:
— Вы начальник станции?
— К вашим услугам.
— Прошу вас в вашу комнату. Я агент сыскной полиции. Необходимо сейчас же переговорить по крайне важному делу.
Придя в кабинет начальника станции, Назаров рассказал ему, в чем дело, и попросил помочь ему в розысках.
— Все, что могу… располагайте мной, — проговорил взволнованный начальник станции.
— Видите ли, господин Бринкер, в этом деле необходимо соблюдать величайшую осторожность. Надо, чтобы Михайлов….
— Их двое: один — Иван Михайлов, бывший стрелочник, ныне уволенный, а второй — брат его, Федор, служащий в трактире.
