Анна Данилова - Нирвана с привкусом яда (сборник)
— Вы все подстроили, чтобы он умер! — кричала Мила, потрясая своими маленькими костлявыми кулачками. — Ну, признайтесь, что это так!
— Мила, сядь и успокойся. Ты пришла ко мне, разбудила меня, да и весь дом, и теперь кричишь тут, говоришь какие-то невероятные вещи… Про Болгарию, про кого-то, а кого, я так и не поняла…
Она поставила чашку с кофе перед Милой, села напротив нее и посмотрела прямо ей в глаза:
— Я слушаю. Говори спокойно и так, чтобы тебя можно было понять. Что случилось, Мила?
— У мамы с папой были очень сложные отношения, да что там — они ненавидели друг друга… Хотя нет, не так… — Она сделала глоток горячего кофе и поморщилась, похлопала себя ладошкой по губам, словно остужая их. — Это мама ненавидела папу. Она хотела развестись с ним, но не успела… Папа зарабатывает хорошие деньги, это все знают… Послушайте, я знаю, что это вы, вы! Хотя и действовали через вашу помощницу, Викторию. Я же все знаю, мне мама рассказала…
— Что она тебе рассказала? — спросила Нина тихо, но так, что Мила съежилась на стуле.
— Мама «заказала» папу, чтобы у него не выдержало сердце… Все это должно было произойти в Созополе… И Виктория нам позвонила, сказала, что папа умер… Вы понимаете: папа умер! Моя мама стала собираться, заказала гроб… — Она вдруг перешла на шепот: — Она сидела уже на чемоданах, и я дома была, мы ждали такси, чтобы ехать в аэропорт, как вдруг распахивается дверь и входит… папа. Живой и здоровый… Вы хотели разыграть его… до смерти, до инфаркта… Но он каким-то образом об этом узнал и перехитрил вас, дур… И нас тоже…
Нина метнула в нее тяжелый взгляд. «Надя, это Надя…» — пронеслось в голове. Соперница, конкурентка, дерзкая, нахальная, отчаянная, встала на ее пути и помешала привести в исполнение последний приговор… Неплохо сработано.
Лицо Нины оставалось непроницаемым.
— Я не знаю, что ты такое несешь, мне уже порядком все это надоело, и я терплю тебя исключительно потому, что ты не в себе… У тебя бред…
— Ну да, конечно, у меня бред… Мы так ждали этого, мы устали от этого тирана, от его подачек, от того унижения, которое мы с мамой испытывали всякий раз, когда нам требовались деньги на самое необходимое…
В воздухе вдруг словно что-то перевернулось, и из убитого горем, умывающегося слезами и соплями несчастного подростка, оплакивающего смерть любимого отца, Мила превратилась в потенциальную убийцу, в заговорщицу, в соучастницу! Эта метаморфоза произошла на глазах и без того потрясенной ее приходом Нины, и поверить в это было невозможно. Мать была в сговоре с дочерью, это они вдвоем, редкий союз (обычно мать действует вместе со своим любовником), собрались убрать со своей дороги добытчика-отца…
— Вы устали от тирана, от кого именно?
Нина тянула время, делая вид, будто она ничего не понимает, с единственной целью: дать возможность этому исчадию ада выговориться и объяснить-таки истинную причину ее появления.
— Он убил маму… Прямо на моих глазах… Застрелил. Два часа тому назад…
Герман, подслушивающий под дверью, обмер. Даже он, подготовившийся, как ему казалось, ко всяким неожиданностям, был потрясен услышанным. Вот как карта легла… «Заказанный» муж каким-то невероятным образом узнал о готовящемся покушении (иначе и не назовешь действие, направленное женой на устранение мужа), порезвился в свое удовольствие, наблюдая за тем, как нанятые шуты пытаются довести его до инфаркта, сам инсценировал свою смерть, после чего совершенно неожиданно, как снег на голову, вернулся в Москву и, застав жену уже на чемоданах, готовящуюся вылететь за его телом за границу, не выдержал и сам взялся за оружие…
— Так. Стоп. — Нина побледнела. — С этого места поподробнее. Кто кого убил и за что?
— Как будто сами не знаете… — усмехнулась зло девчонка. — Отец убил мать за то, что она не без вашего участия, между прочим, готовила ему инфаркт… У него же слабое сердце… Ха-ха-ха! Это у него-то слабое сердце! Да он всех нас переживет! Повторяю: мой отец только что убил мать. Застрелил… Сначала они орали друг на друга, долго, несколько часов, моя мать сказала ему все, что она о нем думает, вот он и выстрелил… Теперь сидит на кухне, курит. Матери нет, отца посадят… Что мне теперь делать? Отец ненавидит меня за то, что я всегда поддерживала мать… Он не оставил мне денег…
— Что ты хочешь от меня? — ледяным тоном спросила Нина.
— И вы еще спрашиваете? Помощница ваша приказала долго жить… Она же умерла, насколько я знаю… Вот я и приехала к вам за деньгами! За нашими с мамой деньгами. Вы свою работу не выполнили… Двадцать тысяч долларов все-таки…
— Ты милицию еще не вызывала?
— Нет…
— Послушай, Мила, я сейчас же позвоню в милицию и скажу, что в вашей квартире совершено убийство, что ко мне приехала дочка убитой Карины Смирновой и все рассказала…
— Мне все равно… Главное — верните деньги, не то я заявлю на вас в милицию…
— Вот и заявляй, иди… — она понизила голос, и слова ее прозвучали твердо, страшно.
Нина поднялась и кивком головы приказала ей уйти. Она едва сдерживалась, чтобы не залепить пощечину этой избалованной девчонке, этой бесчувственной Миле, которой и дела нет до погибшей матери, для которой не существует ничего, кроме денег.
— Вы что, не боитесь меня? И не вернете мне денег? — В голосе появилась растерянность.
— Я не знаю, о каких деньгах ты ведешь речь… Это твоя мать заняла у меня полторы тысячи, когда мы с ней обедали в ресторане… У нее не было рублей, а в обменный пункт ей идти не хотелось… Но я прощаю этот долг, тем более что Карины, если верить тебе, уже нет в живых… А что, если она жива? Может, тебе все это приснилось?
— Нет, отец сказал, что она мертва… Он же выстрелил ей прямо в голову… Там кровищи… Ковер весь залит… Значит, деньги не отдадите, так? Что ж, хорошо, тогда я расскажу отцу, кто все это придумал, и он достанет вас из тюрьмы…
— Мила, я понимаю, ты не в себе… Может, тебе дать успокоительных таблеток?
— Да подите вы со своими таблетками! — вскричала разъяренная Мила. — Хорошо, я уйду, но и вам не поздоровится…
Слезы ее высохли, лицо осунулось, нос заострился. Она стала удивительным образом похожа на мать.
Хлопнула дверь. В кухню вошел Герман.
— Да, милый, жаль, что ты ничего не слышал… Да тебе и не надо было этого слышать… Все, завтракаем… Ты что будешь: омлет или гренки?
Глава 22
Чаплин пожалел, что не надел шляпу, сыпал снег, было морозно, холодно. Он приехал вовремя: гроб уже вынесли и поставили на табуреты, возле подъезда толпился народ, в основном, как он понял по наброшенным на плечи курткам и шубам, соседи, которые вывалились из своих теплых нор из любопытства и, уж конечно, не собирались ехать на кладбище… Все происходило быстро, служащие похоронной фирмы прикрыли гроб и проворно внесли его в автобус, где расселись и немногочисленные провожающие: молодая женщина в черной шляпке-таблетке на голове, беспрестанно рыдающая и то и дело сморкающаяся в большой мужской платок; удивительно красивая пара — элегантно одетый молодой человек с непроницаемым лицом, поддерживающий закутанную в меха и явно скрывающую под черными очками свое маленькое белое лицо женщину в черной шелковой косынке; нарядная, в черно-красном, молодая дама с утиным носиком, пунцовыми губами и едва заметным шрамом на подбородке — Надя… Чаплин, придав своему лицу скорбное выражение, поместился там же. Два парня из похоронной конторы, о чем-то поговорив с водителем, сели в потрепанную «Ладу» и уехали.
— Там, на кладбище, работают другие… — пояснил водитель.
Надя успела занять самое удобное место рядом с водителем, женщина в «таблетке» сидела в изголовье гроба, и так получилось, что пара, мужчина с женщиной оказались по правую руку от Чаплина, а потому даже тех нескольких фраз, что они произнесли чрезвычайно тихо, обращаясь друг к другу, вполне хватило, чтобы Игорь понял: кто-то, должно быть, та самая женщина, что сидела в изголовье, чуть ли не обнявшись с гробом, прикарманила деньги, полагающиеся (выданные, подаренные ей кем-то) на похороны: уж слишком дешевый гроб, да и кладбище Раевское не из близких…
Слишком мало было людей, пожелавших проводить Викторию Истомину в последний путь, чтобы ошибиться в распределении ролей собравшихся в этом катафалке. Если предположить, что женщина, обнимавшая гроб и организовавшая похороны, ее близкая родственница, решившая по своему усмотрению потратить выделенные ей покровительствующими людьми деньги, а попросту присвоить их себе (что свидетельствует, скорее всего, о непричастности этой бедно одетой дамы к циничному бизнесу покойной), а мадам со шрамом — небезызвестная Надя, то получается, что женщина, закутанная в меха и скрывающая свое лицо под очками, — та самая хозяйка Истоминой… А кто этот молодой человек, который смотрит на нее влюбленными глазами? Любовник? Скорее всего. Мужья так не смотрят…
