Томас Энгер - Мнимая смерть
Она смеется над этим замечанием.
— Ух ты, — говорит она, попеременно качая головой из стороны в сторону. Она снова подходит близко к нему, берет у него из рук леденец и отправляет его себе в рот.
— Знаете, кто сказал мне, что вкуснее всего, когда кладешь в рот целую горсть?
Она демонстративно чавкает конфетой.
— Уверена, что вы, такой умный, сможете догадаться, — говорит она, не дожидаясь ответа. Анетте смотрит на него долгим взглядом, а затем снова улыбается и двигается в направлении траурной процессии. Хеннинг следит, как она идет по траве мимо скорбящих, как она оглядывает их, кивает знакомым, но не присоединяется к процессии. Вместо этого она идет к входу в церковь. Анетте не спешит. Как будто ее совершенно ничего не заботит.
Но вполне возможно, что она права, думает Хеннинг, когда Анетте исчезает из поля его зрения, а кладбище заполняется одетыми в черное людьми. Вполне возможно, не удастся доказать, что именно она срежиссировала и осуществила действия, приведшие к гибели двух человек. Потому что она ни в чем не созналась, ни сейчас, ни в палатке на Экебергшлетте, а улики против нее очень слабые.
Ярле Хегсет говорил обычно: «Преступления редко кладут под дверь Управления полиции, завернув в подарочную бумагу и перевязав красивой лентой». Иногда бывает легко. Улики говорят понятным языком, преступник дает признательные показания — либо по доброй воле, либо под тяжестью предъявленных ему улик. Но бывают и такие процессы, когда утверждения стороны обвинения полностью противоречат показаниям обвиняемых. Так было и так всегда будет.
Но для него правда всегда имеет значение. Хеннинг видел ее в ледяных глазах Анетте. А за время следствия многое может произойти. Могут появиться новые улики. Свидетели могут рассказать нечто, позволяющее увидеть действия Анетте в другом свете. Ей придется отвечать на множество вопросов, а всегда давать абсолютно одинаковые ответы трудно, снова, и снова, и снова отвечать на сложные вопросы трудно, каким бы умным ты ни был.
Хеннинг не уходит с кладбища до конца похорон. Он не поднимает глаз, не слышит, что говорят вокруг, и начинает прислушиваться, только когда раздается песня:
Боже, сделай милость, дай допеть мне песню,
Сердцем и душою я Тебе пою,
С каждым днем к Тебе я становлюсь все ближе
И скоро упокоюсь в благостном краю.
Хеннинг подавляет в себе воспоминания и боль, несмотря на то что постоянно видит перед собой Юнаса. Кажется, только теперь у него хватит сил навсегда проститься с сыном, только сейчас он готов принять случившееся. Хеннингу не удалось сделать этого в тот раз, потому что он не хотел, не мог, был не готов принять факт того, что Юнас больше никогда не разбудит его утром слишком рано, не заползет к нему в постель, чтобы уютно-преуютно полежать в ожидании начала детских передач по телевизору.
Трудно быть признательным за то, что мне пришлось пережить, думает Хеннинг, трудно помнить каждый день, каждый миг, а не погрузиться в моменты, которые никогда не произойдут. Но если мне удастся поверить в то, что шесть лет, которые Юнас прожил на этом свете, были лучшими годами моей жизни, то это неплохое начало.
Это не так уж и много, но тем не менее это начало.
Он не подходит к родным Хенриэтте с соболезнованиями, после того как ее лодка погружается на шесть футов вниз. Хеннинг знает, что не смог бы, у него не хватило бы духу посмотреть в глаза ее родителям и родственникам, не представив себя на их месте. Он не будет запирать горе в дальнем уголке души, потому что ему надо знать, что он всегда может к нему прикоснуться. Но не здесь. И не сейчас.
Время придет.
С каждым днем к Тебе я становлюсь все ближе. А тебе, Юнас, желаю достигнуть благостного края.
Глава 73
Из квартиры этажом выше доносятся звуки музыки. Хеннинг останавливается перед своей дверью и прислушивается. Арне Халлдис слушает оперу. Хеннинг мгновенно узнает арию. Это Nessun Dorma из «Турандот» Джакомо Пуччини. Любимая ария Хеннинга. Голос Лучано Паваротти, который невозможно спутать ни с чьим другим, наполняет парадное:
Ma il mio mistero è chiuso in me
il nome mio nessun saprà![16]
Арне Халлдис — многогранная личность, думает Хеннинг. Или так, или же он циник, который сознательно использует поэзию и оперу в охоте на женщин. Наверное, поэтому он так нравится Гуннару Гуме.
No, no! Sulla tua bocca lo dirò
quando la luce splenderà![17]
Арне Халлдис увеличивает громкость в момент кульминации:
All’alba vincerò!
Vincerò, vincerò![18]
Звук нарастает, он просачивается сквозь бетонные стены, дерево и гипс и ударяет Хеннинга прямо в лоб, через толстые кости черепа проникает внутрь и прокатывается волной по его существу, у него краснеют щеки, и прежде, чем Хеннинг успевает понять, что происходит, из глаз его начинают литься слезы, он чувствует, как они текут по шрамам на лице, ни с того ни с сего, взяли и полились.
После Того, О Чем Он Не Думает, Хеннинг ни разу не плакал ни над чем другим, кроме Того, О Чем Он Не Думает. Как странно спустя столько времени осязать мою собственную соль, думает он, и все благодаря Арне Халлдису.
Но его нисколько не удивляет, что снова заплакать его заставила музыка. И Хеннинг чувствует, что у него появилось желание прикоснуться к клавишам. Но он не знает, хватит ли у него духу.
Хеннинг закрывает за собой дверь квартиры, после того как этажом выше утихли аплодисменты и в подъезде вновь воцарилась тишина. Он меняет батарейки в дымоуловителях, усаживается на диван и открывает ноутбук. Компьютер мгновенно пробуждается от спячки. За несколько секунд он подключается к интернету и немедленно включает FireCracker 2.0. 6тиермес7 вскоре отвечает.
6тиермес7:
Сгораю от нетерпения. Как все прошло?
МаккаПакка:
Как и ожидалось. Она ни в чем не созналась.
6тиермес7:
Умница.
МаккаПакка:
Самая умная из всех, кого я встречал.
6тиермес7:
Ты ничего не записал на пленку? Ничего, что могло бы нам пригодиться?
МаккаПакка:
Я еще не прослушал запись, но сомневаюсь, что там есть что-то интересное.
6тиермес7:
Хорошо. Ты сделал все что мог. Теперь наша очередь действовать.
МаккаПакка:
Ладно.
6тиермес7:
Ты ведь больше ни в чем не собираешься копаться?
Хеннинг размышляет, глядя, как в окошке чата мигает маркер. За последнюю неделю с ним что-то произошло. Несмотря на то что погибли три человека и семьи их навсегда останутся сломленными, ему было приятно работать. Несмотря на то что Анетте ни в чем не созналась, а угрозы Хассана не так легко выкинуть из головы, Хеннинг смог доказать самому себе, что он способен трудиться. Серое вещество проснулось.
Он разглядывает свои пальцы, формулируя то, что так долго тлело в глубине его души. Хеннинг знает, что, как только он это напишет, назад дороги уже не будет. Он самому себе подаст сигнал на старт.
Доктор Хельге наверняка попросил бы меня подождать, думает он, до тех пор пока я не буду полностью готов. Но у меня нет времени ждать. Невозможно сказать, поймают Яссера Шаха или нет или приведут ли доказательства из компьютера Махмуда Мархони и его освобождение к тому, что Хассан и компания сыграют в Роберта Де Ниро и исчезнут, когда жара станет совсем удушающей. Никто не знает, смогу ли я в ближайшем будущем ходить по улицам не оглядываясь и будут ли мои ночи всегда наполнены звуками, не дающими мне заснуть.
Поэтому он пишет.
МаккаПакка:
На самом деле осталось одно дело.
Хеннинг холодеет с ног до головы.
6тиермес7:
Ты шутишь. Какое?
Хеннинг делает глубокий вдох. Почти два года назад я остановился на середине спуска с горы. И поставил себя на ручной тормоз, думает он. Он напоминает себе Ингвиль Фолдвик. Он пребывал в состоянии мнимой смерти с тех самых пор, как умер Юнас. Но иногда человеку необходимо отпустить тормоза и опуститься на нижнюю точку спуска, чтобы после этого развить скорость, достаточную для того, чтобы подняться наверх. Он не знает, как далеко осталось спускаться, но на этот раз он не остановится, пока не доберется до самого дна. Как бы больно ему ни было.
Хеннинг резко выдыхает и кладет пальцы на клавиатуру:
МаккаПакка:
Мне нужна ваша помощь.
Хеннинг поднимает глаза к потолку. Он не знает, зачем делает это. Может быть, чтобы зарядиться тем, о чем этажом выше пел Паваротти. Его силой. Его волей. Хеннинг долго смотрит вверх, слыша в голове голос Лучано: