Стивен Котлер - Азимут бегства
Комната не более чем восемь на восемь, белые стены, жесткий топчан, застеленный толстым шерстяным одеялом. Темно-серым. Белые пустые стены, не украшенные ничем, кроме хрупкого металлического распятия. Иисус склонился вперед, голова опущена на грудь, и кажется, что венчающий голову Спасителя терновый венец царапает приподнятые плечи. Вид распятия неприятен, и Малахия любит его именно за это.
Он развязывает пояс и сбрасывает накидку. У священника белое молодое тело, он выглядит не более чем на двадцать, несмотря на свои тридцать пять. Он подходит к шкафу и достает с полки старый чемодан. У чемодана двойное дно. Под ним пара черных краг, черная рубашка с длинными рукавами и набор отмычек в черном кожаном футляре, застегнутом на темную молнию. Он захватил с собой отмычки, как простой сувенир, не собираясь никогда больше ими пользоваться. Действительно, выполнив задуманное, он избавится от них, ибо думает, что тогда долг будет выплачен сполна.
Одевшись, Малахия кладет отмычки в правый накладной задний карман, застегивает его на две пуговицы, между которыми оставлен зазор в два дюйма. Ни при каких обстоятельствах эти две пуговицы не заденут друг друга и не произведут ни малейшего шума. Он надевает сверху халат, чувствуя себя в обычной одежде уверенно и привычно. Он не ожидал, что получит от нее такое удовольствие. У ног Малахии стоит маленькая кожаная сумка — не больше докторского саквояжа. Сегодня утром эта сумка оказалась в его комнате. Кто-то поставил ее на край кровати. Странный такой подарок. Он открыл ее только один раз и до сих пор не может поверить в реальность того, что его попросили сделать.
На улице сейчас полдень, но он не пойдет на улицу. Вместо этого он долго идет по длинным коридорам в направлении библиотеки. Малахия не слишком часто там бывает, у него другие обязанности, но никто не интересуется тем, что он здесь делает. Здесь больше книг, чем он видел за всю свою жизнь.
В пустой комнате, в дальнем углу библиотеки висит картина, изображающая жену Лота, превратившуюся в соляной столп. На заднем плане выжженная равнина — Содом или Гоморра, он точно не помнит. Горюющего мужа тоже нет, да и вообще на картине нет никого и ничего, кроме белого женского силуэта, который уже начал крошиться от сильного ветра, и угольно черного горизонта на том месте, куда обрушился гнев Господа. В этой части библиотеки свет включается и выключается таймером, по звуку. Малахия снимает ботинки и осматривает комнату, тихо передвигаясь в одних носках. Прокравшись в угол, он становится на корточки, нащупывает пояс халата и ждет, когда с щелчком выключится свет и наступит темнота.
У его ног стоит сумка, ион протягивает руку, чтобы открыть защелку. Не первый раз в жизни ему приходится иметь дело с оружием, но в этот раз такая перспектива вызывает у него весьма мало радости. Но теперь с этим уже ничего не поделаешь. Он засовывает пистолет за пояс брюк и возвращается к полкам. Они открыты с обеих сторон и заставлены с обоих концов книгами, переплетами друг к другу. Там, где тома встречаются первыми страницами переплетов, находится невидимый теперь промежуток. Вот туда-то Малахия и ставит докторский саквояж. Похоже, что здесь для него специально освободили место. Малахия поражен качеством информации, которую кто-то сделал доступной.
Он снимает картину со стены и прислоняет ее к книжным полкам. Стена белая и гладкая, он проводит по ней пальцами, находит то место, над которым находилось изображение жены Лота. Здесь он нащупывает диск штукатурки, но это не штукатурка, а какой-то другой материал, видимо, металл, выкрашенный такой же белой краской, как и вся стена. Диск бесшумно сдвигается в сторону на хорошо смазанных петлях. Малахия достает из кармана ручку-фонарь и отваживается на короткий осмотр. Ему сказали, что с замком не будет особых проблем, и теперь он сам видит, что Русский сказал правду. Пуговицы на заднем кармане расстегиваются совершенно бесшумно, и Малахия испытывает от этого удовольствие. Значит, он еще не все забыл. В темноте он не глядя, на ощупь, подбирает нужную отмычку. Когда-то он был выдающимся вором, теперь вот стал священником. В душе он сознает, что эти два человека в нем никогда не станут равными, но и то, и другое — целая жизнь.
Отмычка становится на место, Малахия чувствует, как сдвинулись с места колки замка. На лбу и под мышками выступает пот, руки начинают болеть. Он спешит, в плечах появляется неприятное жжение. Кулачок проворачивается, и напряжение в руках спадает. Не спрашивайте, откуда он это знает, он и сам этого не знает, есть некие секретные знания, которые невозможно перевести на человеческий язык.
Наступает момент, когда он заглядывает в самую глубь, в самые сокровенные уголки своей души, где затаилось тревожное ожидание, и это тоже часть хитростей его бывшей профессии. Он надеется, что никто не вмонтировал в эту дверь какой-нибудь сюрприз, потайной датчик сигнализации, какое-нибудь оружие, которое нанесет удар и снова спрячется в стене. В Ирландии он слышал массу таких страшных историй. Одно ему совершенно ясно — человек, строивший этот портал, был не глупее любого из знакомых Малахии ирландцев.
«Один, два, три», — мысленно считает он.
Но ничего особенного не происходит. Дверь открывается внутрь. Нижний край двери не доходит до пола, вся дверь точно повторяет силуэт картины, которая ее прикрывает. Он вешает картину на крюк и старается войти внутрь, встав на книжную полку.
Не надо было этого делать.
Полка скрипнула под тяжестью Малахии, и от этого звука включился свет.
— Черт!
Он хватается за створку потайной двери и прикрывает ее, стараясь не дышать. Между краями картины и дверью образовалась щель, через которую свет проникает в тайный ход. Он пристально смотрит на эту полосу до тех пор, пока она не начинает сливаться у него перед глазами. Он слышит шарканье тысяч ног, чьи-то разговоры. Он ничем не сможет объяснить своего присутствия здесь. Но наступил конец, и никакие объяснения не требуются. Время заканчивается, и таймер выключает свет.
Ход представляет собой узкий лаз, вырытый бог знает когда и бог знает кем, но этого сам Малахия никогда не узнает. Лаз протянулся приблизительно на пятьдесят футов и упирается в дверь, за которой находится настоящий секрет секретных архивов.
64
Высоко над головой величественно плывет небо, великая тьма, мерцающий балдахин. Анхель, как встарь, лежит лицом вверх на крыше. Он сгибает колени и слегка покачивает ими из стороны в сторону. Ступни расставлены, чтобы не соскользнуть вниз по скату. Спиной он чувствует выступающие неровности черепицы, под его тяжестью она тихо потрескивает. С противоположного края крыши на него украдкой поглядывает голубь, он мигает, недоумевая. Зачем это неведомое создание явилось занять вместе с ним такой высокий насест?
— Зря мы учили тебя лазить по скалам, — говорит Койот. Он подтягивается на поручнях пожарной лестницы и появляется над краем крыши. Какая-то мелочь скатывается с черепицы и долго падает вниз. На Койоте шикарный костюм, дорогие ботинки, а в петлице — маленькая роза. Возмущенный такой бесцеремонностью голубь улетает.
Анхель смотрит на Койота, едва заметно улыбается, в глазах его впервые за последние дни загорается огонек жизни.
— Чудная ночь для прогулок.
Койот спускается по скату крыши, не замедляя шага, только сдвинув на затылок шляпу для лучшего обзора. Он не спрашивает, что Анхель делает здесь, на крыше. Он пришел проверить антенну, а потом поднялся еще раз. Койот понимает, что ему надо найти какое-то занятие, чем-то заполнить дни, лучше всего — чем-то абстрактным и мелким.
Издалека доносятся звуки музыки — уныло плачет аккордеон, мелодия исполнена великим смыслом умирания. Звук напоминает Анхелю о другом инструменте, о песне, которую он очень хотел бы припомнить, о женщине, которая подобрала его пьяного и вывела под звезды.
— Ты говорил с Кристианой? — спрашивает Анхель.
— Говорил Габриаль. Несколько дней назад.
— Она играла мне на бандонеоне.
Койот, ничего не понимая, смотрит на него странным взглядом.
— Это было давным-давно. Мы встретились в Монтане, только поэтому я нашел вас в Аспене.
— И как?
— Именно это меня и удивляет. Я не вспоминал об этом до последнего дня. Но будь я азартным человеком, я бы сказал, что ее послал Русский.
— Я бы сказал, что ты азартный человек.
Анхель садится.
— Кто создал у тебя такое странное впечатление?
65
В аэропорту Дамаска они застряли еще на два часа. Кристиана решительным быстрым шагом направляется к телефонам. Под ногами грязный пол, клочковатыми пятнами на нем лежат блики света, ограниченные странными углами. Она набирает ряд цифр, потом еще один и начинает блуждать по бесконечному лабиринту гудков и пауз до тех пор, пока в динамике не раздается сочный голос Русского.
