Фридрих Незнанский - У каждого свое зло
Мария Олеговна добросовестно порылась в карманах передника, в цветастом домашнем халате и растерянно покачала головой.
— Что-то нету, Коленька, — сокрушенно сказала она. — А ты бы снова посмотрел на двери… Или в серванте. Может, положила, да забыла. — Она повернулась к Алле. — Не иначе как старческий склероз настигает…
Мужчина, тяжело посмотрев на нее, направился к серванту, и тут Алла сделала решившую все остальное ошибку: она не выдержала, встала из-за стола и, сдерживая страстное желание кинуться к входной двери бегом, сказала скороговоркой:
— Ну, не буду вам мешать. Спасибо, Мария Олеговна, за чай, передавайте от меня Антону Григорьевичу приветы.
— А ну, стоять! — властно приказал ей вдруг мужчина, стремительно возвращаясь в кухню.
— Да что ты, право, Коленька? — не поняла его резкости хозяйка. — Это же Алла, мы ее давно знаем, она у нас как своя…
— Да я… я правда только узнать насчет вашего соседа, — забормотала Алла, зажатая этим грубоватым могучим мужиком возле самой двери.
— А ну, говори быстро: ключи у тебя?
Она в ужасе замотала головой, теперь уже совсем плохо соображая, как себя вести и что делать. Подумала: скажу «нет» — может, сам отстанет. Но он не отстал, спросил снова, щелкнув чем-то, отчего в его руке появился нож с тускло блестевшим лезвием.
— А чего тогда сбежать решила? А ну, говори, поганка! — Он приложил лезвие к ее щеке. — Говори правду, дрянь, а не то разукрашу. Ну, готова?
— В с-с-сумочке, — еле нашла силы выдавить Алла.
— Ах, да-да, извините, Алла! — вдруг понес что-то совсем уж ей непонятное этот страшный мужик, убирая нож. — Конечно, у вас, у медиков, такая благородная работа! — Это он произнес громко, а вполголоса, тихо, на ухо ей, приказал: — Сейчас оба выйдем за дверь, но не вздумай бежать! Догоню — убью!
Она нисколько даже не сомневалась — убьет…
— Нашлись ключи, Мария Олеговна, — крикнул он громко, как будто Мария Олеговна не стояла здесь же, в начале коридорчика. — Сейчас вернусь, провожу вот только немного нашу Аллочку-хлопотунью. Хочу с ней кой-какие вопросы здоровья прояснить.
Он захлопнул дверь и, грубо толкая ее впереди себя, спустился пролетом ниже, подвел к лестничному окну и здесь, вырвав у нее из рук ее знаменитую бездонную сумочку, безжалостно вытряхнул ее содержимое на широкий, испачканный сигаретной сажей подоконник.
— Значит, осталась без хозяина, поганка, и решила на самостоятельный промысел выйти? — Он нашел наконец то, что искал, удовлетворенно хмыкнул, сгребая все остальное назад, в сумочку. — Он кто тебе был? Решетников-то? Хозяин? Или вроде как муж?
Покрывшись холодным потом ужаса, она мгновенно поняла по этим его вопросам, кто он такой, и от того, что перед ней сейчас стоял убийца Игоря, ей стало так страшно, как не было страшно никогда в жизни, и даже организм от смертельного ужаса переставал подчиняться ей — она вдруг почувствовала, что по ногам неудержимым ручьем струится горячая влага. И… заплакала.
— Обдудонилась, — сказал он с отеческой лаской, когда вокруг ее ног начала натекать лужица. — Ах, бедная девочка… И ебарь-то у нее погиб, и богатого старичка обворовать не дали…
Она посмотрела на него сквозь слезы с робким изумлением: он что, правда ей сочувствует? И встретила его безжалостно-страшный взгляд.
— Зачем брала ключи? — спросил он, и Алла, сходя с ума от новой волны страха, ответила шепотом:
— Я… я книги хотела взять.
Он кивнул, словно одобрительно: понятное, мол, дело. Еще спросил:
— Ты одна?
— Т-там… там только Дима еще, — поспешно ответила она, заметив его понукающий взгляд, и пояснила: — «Жигуль»-шестерка в квартале отсюда.
— Хорошо, — сказал, подумав, страшный человек. — Иди давай вперед и не дергайся. Вздумаешь подорвать — сначала напарника своего по частям получишь, а потом и до тебя все равно доберусь. Усекла?
Ухтомская отчаянно закивала.
— Да, да. — Ей казалось, что сейчас самое главное, чтобы страшный мужик отвязался от нее, дал ей возможность снять мокрое белье, а уж Димон-то как-нибудь отобьется от этого жуткого типа… «Хотя вряд ли», грустно подумала она, задержавшись взглядом на поросших мелкими светлыми волосками кулачищах Николая.
Дрожащая как осиновый лист Алла шла впереди, он чуть сзади и сбоку.
— Значит, так, Алла, или как тебя там, — сказал он ей в затылок. Вымани своего Гавроша из машины, ну, придумай пока что-нибудь — это в его же интересах, чтобы я его, сидячего, не сильно калечил. И учти, девонька, замечу что не то — кранты вам обоим. Давай, действуй!
Алла, чувствуя, как противно трутся друг о друга мокрые ноги выше коленей, подбежала к машине, склонилась к стеклу, к водительской форточке.
— Давай вылезай, Дима, все готово.
— Добыла ключи-то? — лениво, как показалось Алле, спросил он.
— Добыла, добыла, — сказала она раздраженно. — Давай в темпе.
— А может, все же не сейчас, ближе к ночи? — с сомнением протянул Димон. Он все еще жил в совсем другом измерении…
Николай, видя, что Алле никак не удается выманить подельника из машины и чем дальше, тем безнадежнее становится ситуация, решил сам ускорить дело. Он вдруг подошел вплотную, решительно отстранил Аллу от машины и сказал совершенно пьяным голосом:
— Браток, в Нагатино подкинешь? Стольник плачу!
Димон словно чего-то подобного только и ждал, до того ему не хотелось идти прямо сейчас в красновскую квартиру.
— Чего-чего тебе? — вызверился он на «прохожего». — В Нагатино? Ну, блин, будет тебе Нагатино, чтобы не лез, блин, куда не просят! — И, предвкушая, как сейчас отметелит этого пьяного лоха, он, прихватив монтировку, полез из машины.
— Надо же, какой борзый паренек! — ухмыльнулся Николай.
Эти его слова спровоцировали Димона, словно пробудили его от спячки. Он вдруг высоко подпрыгнул и, разворачиваясь уже в воздухе на сто восемьдесят градусов, попытался провести ногой удар в голову — удар, от которого противник встает только в голливудских боевиках. Но и в жизни его противник оказался по-голливудски проворным. Он ушел в сторону, шутя поймал рассекающую воздух Димонову ногу и резко вывернул ее. Димон, мгновенно побледнев как полотно, рухнул на асфальт, корчась и воя от нестерпимой боли.
Николай нагнулся над ним, и лишь долгие годы, проведенные в спецназе, помогли ему избежать беды: Алла, решив воспользоваться тем, что он ее не видит, подхватила выпавшую из рук Димона монтировку и с угрожающим видом двинулась на так унизившего ее врага.
— Э, сестренка, лучше брось это! — заметил ее Николай в последний момент. — Кто тебя учил на живого человека железкой замахиваться?
— Что ж ты, сволочь, с нами делаешь! — тоскливо сказала она и остановилась в нерешительности. — Слушай, давай разойдемся по-хорошему, а?
— Да разойдемся, разойдемся, — сказал он весело. — Только отдай мне свой шампур, детка.
Алла бросила монтировку на асфальт и заплакала.
— Ну все, хватит представлений? — прикрикнул на нее Николай. Давай-ка помоги мне лучше дружка своего в машину засунуть.
— Что ты собираешься делать? Что? — Истерические рыдания все сильнее рвались из груди Аллы.
— Ты ж хотела разойтись, — удивился Николай. — Вот и прокатимся, поговорим… Очень многое сейчас зависит от того, что ты мне расскажешь, поняла? — и добавил вполне миролюбиво, когда Димон уже был в машине: Давай загружайся на переднее сиденье.
Алла молча уселась вполоборота к Николаю, занявшему водительское место. Подвывающий Димон полулежал сзади.
— Ну, — начал Николай, когда машина тронулась, — кто вас прислал за книгами?
Алла долго молчала, потом ответила, не поднимая глаз:
— А зачем тебе? Книги на месте, никто никому ничего не продал…
— А вот хамить мне не надо, — ровно сказал Николай. — Я ведь могу и обидеться. Ладно, ставлю вопрос по-другому: кому хотели их продать?
— Коллекционеру одному, старому хрену. Деньги нам нужны, понимаешь? Бабки! Чтобы уехать отсюда! Чтобы не видеть такие вот хари…
Николай снова хмыкнул себе под нос.
— А я-то думал, что неплохо выгляжу, — пробормотал он огорченно. — Не понравился я тебе, да?
— Издеваешься? — прошептала Алла, чувствуя под собой неприятную сырость и оттого готовая сейчас вцепиться ему в горло. — У, какие вы все сволочи! Одно слово — легавые! — И тут же попросила сквозь зубы: — Слушай, отпусти ты нас, а? Не сдавай в ментуру. Ну, пожалуйста! Давай сделаем вид, будто ничего не произошло. Что тебе стоит? Отвезешь нас к больнице — и разбежались. Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем, и про Решетникова я буду молчать — могила…
— Ну ты, девочка, даешь! — рассмеялся Шлыков. — Сперва обзываешь меня почем зря, потом за мента принимаешь. Теперь вот убийство Решетникова на меня вешаешь… Его ведь доказать надо, убийство-то, верно? А доказательств у тебя нету. Ладно, — смилостивился он вдруг, — так и быть, разойдемся. Но с одним условием.
